– Вы ранены? – спросил парень, который вел меня. Лицо скрывала маска, виднелись только глаза – карие, задорные.
Я помотала головой.
Кто-то накинул на мои плечи одеяло. В руки сунули одноразовый стаканчик с кофе. Спасибо. Кофе мне сейчас в самый раз! Еще бы туфли не помешали. Все-таки асфальт такой холодный!
– Алена!..
В переулок ввалился Большой Генри. Он обнял меня, я утонула в нем, вытянула только руку со стаканчиком, чтобы не расплескать кофе.
– Мне удалось убедить полицию! – произнес Генри, отпустив меня.
– Вовремя. Еще десяток секунд – и кофе мне бы не помог.
– Я привез твою сумку…
К нам подошел человек в плаще. Лысина увеличила его лоб наполовину, бровей почти не было. Глаза умные. Он не представился. Заговорил с Уэллсом, продолжая, видимо, прерванный ранее диалог.
– Да, теперь мы не сомневаемся, – сказал он, глядя, как спецназовцы поднимают водителя, чтобы запихнуть в полицейский автомобиль. – Оружие, заложница… Кто из них профессор археологии?
– Который сейчас пускает пузыри в луже, – ответила я.
– Мисс, они вам угрожали?
– Нет, что вы! – Я отхлебнула кофе. Вкуса не почувствовала, потому как почти мгновенно обожгла язык и гортань. С трудом проглотила порцию и прохрипела: – Они практически не угрожали, собирались сразу пристрелить меня.
– Вы проедете с нами в Скотланд-ярд, чтобы дать показания?
– Только если вы пообещаете, что проявите милосердие и засадите этого симпатичного старичка за решетку лет на двести.
Инспектор хмыкнул:
– Постараюсь.
– Я должен посмотреть, в каком состоянии находится мумия, – озабоченно произнес Уэллс.
– Мне тоже не терпится взглянуть на нее, – сказала я, стоя на одной ноге и поджав вторую. – Можно открыть фургон?
Компактной машинкой один из спецназовцев вырезал замок. Клубок металлических скоб упал к его ногам. Спецназовец распахнул створки. Мы с Уэллсом заглянули внутрь. В кузове стоял сумрак, свет с улицы не проникал туда.
– Генри, у тебя должен быть фонарик! – вспомнила я.
Уэллс слегка покраснел, но достал из кармана орудие избавления от детских страхов. Не какой-нибудь пальчиковый фонарик – целый агрегат, испустивший яркий, почти обжигающий луч. С таким прожектором действительно нечего пугаться темноты.
В кузове фургона находилась единственная вещь – большой зеленый контейнер в стальной окантовке. На его стенке большими буквами фиксировалась принадлежность Британскому музею. В углу имелся белый листок, на котором я прочла: «Bog mummy №4».
Не отрывая взгляда от контейнера, забралась в фургон. Генри последовал за мной – при этом автомобиль значительно просел. В кузове было немного душно от стенок исходил ядовитый запах пластика.
Историк отомкнул какие-то защелки, засовы. Затем снял крышку, откинул боковые стенки.
– На месте? – сухо поинтересовался инспектор, заглядывая с улицы.
– Кажется, – задумчиво произнес Генри, поднимая фонарь повыше, чтобы осветить все.
В герметичном стеклянном саркофаге на подстилке из рыжего мха и торфа покоился человек. Лежа на боку, поджав колени к груди, он выглядел так, словно вымотался в темном кузове и уснул. Смущало два обстоятельства. Во-первых, человек был обнажен. Темная бронзовая кожа в некоторых местах провалилась и обтягивала кости груди и таза, подобно обветшалому пергаменту. А во-вторых, у него отсутствовала голова, руки были намертво связаны за спиной, а в груди зияли отверстия от ударов кинжалом.
Конечно, где-то глубоко я понимаю археологическую и этнографическую ценность этой древности. Но пустота над ключицами, стянутые предплечья и раздробленные коленные суставы вызвали в первую очередь отвращение и ужас.
– Почему он такой… коричневый? – спросила я.
– Тело пролежало в болотах пятнадцать веков, – объяснил Генри. – Продукты разложения мха впитываются в кожу и волосы, придавая им такой необычный цвет.
– Ясно… – Я глубоко вздохнула. Все-таки очень душно в фургоне. Да еще этот мрак гнетет. – За что его убили?
– Трудно сказать. Практически все известные болотные мумии подверглись насильственной смерти. Их убивали несколько раз. Били топорами по голове, резали горло, затягивали жилы животных вокруг шеи, отрубали конечности. После этого кидали в болото. Историки до сих пор теряются в догадках. Есть предположение, что таким образом казнили преступников. Но среди жертв иногда оказывались женщины и дети. Тогда, возможно, это жестокое ритуальное жертвоприношение.
– Ужасно, – произнесла я.
– Что тебя интересует в мумии?
Не сразу удалось справиться с собой. Я попыталась вспомнить, о чем говорил Эрикссон.
– Где веревка, на которой находится застежка с изображением оскаленной волчьей пасти?
– Загляни с этой стороны. – Он обошел стеклянный саркофаг и опустился на колени, держа фонарь над собой.
Я села рядом на пол.
– Смотри, – указал Генри, приставив палец к стеклу и направив луч света.
Как я уже говорила, высушенные руки мумии за спиной были стянуты ремнями. Причем так прочно, что прижимались друг к другу от запястий до локтей и за века практически срослись.
– И где она?
– Ее почти не видно, – сказал Генри. – Она порыжела, как и другие части тела… Посмотри, застежка на запястьях.
Тонкая плетеная веревка была обмотана вокруг обнажившихся костей.
– Застежка на ней?
– Совершенно верно. Но ее отсюда не видно. Она прижимается к телу.
Я задумчиво потрепала собственную сережку:
– Генри, тебе не кажется странным присутствие этой веревки на запястьях? Ведь руки уже связаны ремнями, притом очень надежно!
– В этой фигуре вообще много странностей. Археологи пригласили судмедэкспертов из Кембриджа, чтобы провести обследование трупа. Те выяснили, что сперва несчастному отрубили пальцы на руках и раздробили колени. Затем несколько раз проткнули грудь кинжалом и отрубили голову. После чего бросили в болото.
– Бедняга.
– Военные называют такой способ убийства «оверкилл». Уничтожение средствами заведомо избыточной мощности! – Генри нерешительно улыбнулся. – Кто-то очень хотел, чтобы Ульрих больше не встал на ноги…
Я смотрела на доисторического человека, сжавшегося под стеклом саркофага. Когда представляла те пытки, которые он пережил, слезы наворачивались на глаза. Какое отношение он имеет к конунгу Фенриру? Каким образом на его руках оказалась застежка с волчьей пастью?
А что, если…
Я отобрала у Генри фонарь и еще раз направила луч на запястья. В поле зрения сразу попали изувеченные ладони. Пальцы исчезли не от случайного взмаха мечом. Каждый отсечен аккуратно, под основание. Но не этот факт волновал меня. Я сдвинула луч на порыжевшую веревку и долго рассматривала ее.
– Это не веревка, – сказала я наконец.
– То есть? – не понял Генри.
– Ты говорил, что привез мою сумку?
– Она в полицейской машине.
Мы вылезли из темного фургона на бледный дневной свет. Даже низкие хмурые тучи казались куда жизнерадостнее атмосферы в кузове. Какое счастье оказаться на улице! Мрак, луч фонаря, изувеченная плоть под стеклом… Брр!..
Полицейские уже увезли Гродина и большеносого водителя. Мы добрались до автомобиля, на заднем сиденье которого и находилась моя сумка. Я расстегнула ее и достала пачку фотографий. Стала перебирать их. Генри заглянул через мое плечо.
– Ого! – произнес он. – Айсберг Эрикссона?
Я кивнула, не отрываясь от снимков… Вот, нашла!
Вернулись в фургон. Толстую пачку фотографий я сжимала в руке так бережно, словно это были снимки Моисеевых скрижалей. Остановились перед стеклянным кубом, в котором покоился безголовый мертвец. Встав на колени, прижала к стеклу фотографию, на которой были звериные головы двух викингов. Глаза их смотрели куда-то в сторону, зато в гривах отлично просматривались плетеные косички с «волчьей» застежкой.
Я долго смотрела на фотографию, затем тщательно изучила веревку на запястьях. Наконец произнесла:
– Запястья стягивает не веревка. Это косичка, срезанная с копны волос одного из скандинавов. Видите, тут характерное плетение из четырех прядей?.. Материал не такой грубый, как пенька. Тонкий, гибкий, изящный… Это человеческий волос.
Генри прижал нос к стеклу, рассматривая запястья.
– Никто не обратил на это внимания, – сказал он.
– Его руки связаны косичкой, которую носили викинги Фенрира. Но они и без того прочно стянуты ремнями. Значит, косичка имеет не практический, а некий символический смысл.
– Странная символика.
– В символике нужно разобраться, – рассуждала я – Как и в том, от чьей руки пал Хромоногий Ульрих. Но важно другое. Откуда взялась эта косичка? Чья она? С кого ее срезали?
Генри думал несколько секунд.
– Возможно, косичка с головы самого Ульриха, – предположил он. – Но подтвердить это очень трудно. Голова не найдена. А над остальными волосами на теле основательно потрудилась гумусовая кислота – продукт разложения мха.
Скорее всего, Генри прав. Косичка срезана с головы Ульриха. Но на всякий случай я стала перебирать фотографии, благо они находились у меня в руках.
Удалось обнаружить косички и на других снимках. Всего две-три – не больше. Остальные воины смотрели прямо в объектив, до чьих-то лиц не добралась вспышка «Кэнона»… К сожалению, по фотографиям невозможно подтвердить мою версию, что косичка принадлежала одному из викингов. Ни моя версия, ни версия Уэллса не имеют доказательств, как это ни грустно…
Последней была фотография самого конунга, которая здорово напугала меня еще в самолете. Из-под кустистых нахмуренных бровей с глянцевого листа настырно взирали черные как угли глаза. От этого взгляда становилось неуютно и холодно. Торчавшие вверх два клыка продавили верхнюю губу.
В уголке низкого лба из-под волос свисал обрубок плетеной косички.
– Вот дьявол! – пробормотала я.
– Неужели нашла? – не поверил Большой Генри.
– Косичка срезана с головы Фенрира!
Историк растерянно смотрел на фотографию в свете фонаря. Хотя мог сделать два шага, выбраться из кузова и изучать ее при дневном свете. Но мы почему-то, соприкоснувшись головами, рассматривали снимок во мраке, подсвечивая лучом.