арики!
Мы пересекли площадь и поднялись по ступеням к высоким колоннам, за которыми находился вход в музей. Навстречу попались две девочки-близняшки. Они бежали вниз по лестнице и облизывали мороженое на палочке. Их образ всколыхнул во мне полузабытый вопрос.
– Кстати, доктор, – спросила я. – Вы не вспомнили, который из снимков не получился?
– Кстати, вспомнил. Один из самых первых. Фотография щита.
Щита! Близнецам, сделавшим из моей квартиры помойку, требовалась фотография щита с непонятными символами. Об этом нужно будет подумать. Но только после того, как моя голова перестанет изображать из себя раскаленную сковородку.
Большой Генри встретил нас во Внутреннем дворе ее величества королевы Елизаветы. Я уже упоминала, что купол Большого читального зала расположен внутри квадрата зданий музея. Пространство между этими сооружениями и называют Внутренним двором.
Когда-то он стоял под открытым небом, но теперь Внутренний двор накрывает сумасшедший по красоте свод, напоминающий натянутую паутину. Такое впечатление, что Создатель Матрицы вдруг разделил небо на полигоны, которые невероятным образом контрастируют с неоклассическим фасадом зданий. Слышала, что англичане потратили на установку свода порядка ста миллионов фунтов.
Генри был задумчив и погружен в себя.
– Доброе утро, хранитель мумий! – произнесла я. – Как спалось?
– После вчерашних событий я вообще не спал.
Какое удивительное совпадение!
– Это доктор Эрикссон, – представила я своего спутника. – Он изучает Вендельский период Скандинавии.
Не меняя выражения лица, Генри дернул шведского археолога за руку. Это он так поздоровался. Марка аж тряхнуло. Я думала, что Большой Генри вывихнет плечо моему вчерашнему заступнику.
– Ну пошли? – предложил он.
Таких архивов, как Большой читальный зал, мне еще не приходилось видеть. Под высоким куполом по стенам огромного круглого зала тянулись несколько ярусов с книжными стеллажами, по которым бродили люди. Это потрясающе! Книжные корешки вокруг тебя – куда ни поверни голову! Внизу были установлены длинные читальные столы, сходившиеся к центру. Не знаю, насколько эффективно такое расположение, но то, что оно эффектно, – без сомнений.
Для работы с материалами, связанными с музейными экспонатами, имелись отдельные столы, которые, впрочем, располагались тут же. Генри усадил нас за один из них, затем ненадолго исчез и вернулся с тоненькой серой папкой. Прежде чем отдать ее, положил передо мной линованный лист – какой-то список.
– У нас строгая отчетность доступа к документам, – сказал он и ткнул в лист толстым пальцем. – Я тебя записал. Черкни подпись.
– Какие же вы, англичане, бюрократы! – изрекла я, выводя длинное и витиеватое «Овчинникова» напротив своей фамилии в английском написании. Выше стояли еще несколько фамилий ученых, работавших с материалами по безголовому утопленнику.
– Это не бюрократизм, а вековой уклад. В ответ мне придется заметить следующее: какая же вы, Алена Овчинникова, лентяйка!
Я отдала Генри листок и выдрала у него серую папку.
– Мне нужно идти, – прогромыхал Уэллс, сунув за щеку свой фирменный леденец. – Когда закончите, отдадите документы вон тому джентльмену, похожему на высушенного кролика, всунутого в костюм весенней распродажи семьдесят третьего года… Сегодняшним вечером я уж точно нашпигую тебя, Алена Игоревна, устрицами и шампанским.
– До свидания! – с вежливой улыбкой произнес Эрикссон. – Рад был познакомиться.
– Ага. Вам того же!.. Всех благ в Вендельском периоде!
Генри удалился, сотрясая пол тяжелой поступью.
Материалов о нахождении тела оказалось немного. Началось все с того, что в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году на мумию наткнулись рабочие, которые добывали торф в пересохшем болоте. Они сперва подумали, что нашли жителя окрестной деревни, который пропал весной шестьдесят второго. Вызвали полицию, и только тогда выяснилось, на какую ценность натолкнулись труженики лопаты и экскаватора.
Исследование проводил член Королевского археологического общества, почетный доктор археологии сэр Говард Лестер. Нужно сказать, что археолог подошел к изучению находки основательно. Он не только пригласил биологов, этнографов, антропологов и судмедэкспертов для обследования тела, но и буквально истоптал окрестности. Болота располагались в низинах Фенленда и простирались до самого залива Уош, а участок, где обнаружили тело, с давних пор считался глухим и гиблым. Пара деревень стояли на краю болот с незапамятных времен. По некоторым данным две тысячи лет назад на их месте находилось поселение людей железного века. Сэр Говард Лестер благоразумно заключил, что несчастный мог являться жителем одного из поселений, который в чем-то серьезно провинился и тем самым заслужил жестокую казнь.
Лестер писал в отчете, что продолжал бы так думать и дальше, если бы ботаники не сообщили, что в желудке Хромоногого обнаружена оливковая косточка. Как известно, оливковые деревья не растут на Британских островах. Этот факт делал личность Хромоногого Ульриха безумно загадочной. Где-то за семью морями человек съел блюдо, в составе которого были оливки, затем лишился пальцев, головы и отправился в грязевой омут британских болот.
Пока я читала это, Марк изучал данные о месте находки. Потом мы поменялись листками. Я окунулась в сухие строки почти полицейского отчета.
Тело обнаружено на глубине шести футов одиннадцати дюймов в торфяной ложбине диаметром около двадцати ярдов. Лежало на боку, съежившись, голова отсутствовала. Неподалеку имелись остатки каменного забора, как определил Лестер – более поздней постройки. Трудно сказать, чему он служил. Сложен из булыжников, скреплен глиной. К двадцатому веку нашей эры от него осталось лишь основание. Лестер проследил ломаную линию забора футов на триста, затем бросил это занятие и принялся раскапывать торфяную ложбину. Но результата не добился.
Я сначала не поняла, какого результата ожидал Лестер. Дошло чуть позже. Член Королевского археологического общества искал отсеченную голову…
Но она не сохранилась. Вместо нее на удалении в четверть мили на небольшом холме нашли лошадиный череп.
Перевернув страницу, я наткнулась на несколько черно-белых фотографий. Снимки обнаруженного тела в торфяном срезе. Несколько снимков с разных сторон… Вот примечательный. Под ним написано: «Общий план болот». На фотографии сам Говард Лестер – усатый, уверенный в себе, похож на нашего Никиту Михалкова. Он стоит на холме, за его спиной открывается панорама болот, простирающихся до линии леса на горизонте.
С мутного предгрозового неба опускалась нарисованная на негативе стрелка, похожая на раскаленное божье знамение. Стрелкой указано место, где было обнаружено тело. Ничего примечательного. Лужа среди других луж… Так, а вот и каменный забор. Светлая линия на темном фоне торфяников, которая круто петляет. Кто-то провел вдоль забора карандашную линию. Трудно понять, что огораживала эта постройка. Больше похоже на произведение пьяных, у которых имелась уйма свободного времени. Заканчивался забор где-то возле холма, на котором сфотографировался сэр Говард Лестер.
Я потерла лоб, помассировала глаза. Повернулась к Эриксону и обнаружила, что он усиленно трет виски.
– Родились какие-нибудь толковые мысли? – спросила я.
– Хоть мне и нельзя, но страшно хочу выпить чашечку кофе.
– Ход ваших размышлений мне импонирует.
Сдала папку джентльмену с кроличьими зубами, на которого кивал Генри. Попросила сделать копии нескольких листков и фотографий, чтобы на досуге перечитать и поразмышлять.
Фотографии, пропущенные через ксерокс, получились отвратительно. Исчезли полутона, остались лишь грубые очертания раскопанной ямы да контур тела. Лучше всего вышла пририсованная стрелка на общем снимке – бестолковая по сути.
После приобщения скопированных документов к фотографиям из айсберга, я обнаружила, что кипа, которую таскаю с собой, сделалась внушительной, а некоторые листки так и норовят из нее выскользнуть. Нужно заводить папку, составлять перечень… А все ради чего? Ради прихоти каких-то нефтяных магнатов?! Тьфу!
– Никаких новых фактов, – обреченно сказал Эрикссон, когда мы очутились в тихой, приглушенной атмосфере Внутреннего двора. – Нужно искать, откуда Хромоногий Ульрих прибыл на Британские острова.
– Новый факт есть! Он прибыл с юга. Помните оливковую косточку, найденную в желудке?
– Этого мало… Вот еще что. Вы как-то упоминали о предательстве. Возможно, Хромоногий Ульрих – один из дружинников конунга. Тогда справедливо предположить, что они приплыли на одной ладье.
Вилка и тупой нож на табличке недвусмысленно указывали направление, где страждущим наливают кофе. Маленький бар с несколькими столиками оказался втиснут под лестницу, которая полукругом охватывала наружную стену Большого читального. Мы вошли.
Почти все столики занимали туристы в шортах и майках – загорелые, похожие на индийцев или пакистанцев. Они весело болтали, но не забывали поглощать стэйки и хрустящие тосты. Один из столиков освободился. Молодая официантка с безразличным лицом спешно собрала чайные чашки и блюдца с крошками от пирожных.
– А если они приплыли в Британию на разных кораблях? – предположила я. – Если Фенрир преследовал предателя? Нагнал только у берегов Кембриджшира, зарубил и сбросил в первое же болото?
– И такое возможно. Но все-таки казнь кажется мне продуманной и в некоторой степени символической.
Вчера я думала о том же. Каждый элемент казни есть символ, который нам, людям двадцать первого века, непонятен.
– В самом деле, – сказал Эрикссон, – трудно составить правдоподобную картину событий, имея на руках один только скрюченный безголовый труп…
Грохот посуды оборвал его слова. Я вздрогнула и обернулась. Так и есть! Безразличная официантка уронила поднос. Чашки и блюдца посыпались на пол и превратились в осколки вокруг ее туфель.
Я сочувственно покачала головой, хотя девушке было явно наплевать на крошево. Уверена, что, если дать ей новый поднос с посудой, она грохнет и его. Быть может, у нее личная проблема, какой-то конфликт с хозяином… Я повернулась к Эрикссону и обнаружила, что глаза археолога выкатились и уставились в какую-то точку над моей головой. Словно с моей прической было что-то не так… Рот Марка раскрылся, чтобы заглотнуть побольше воздуха, а губы посинели.