В чем же ценность темной жидкости, из-за которой весь переполох?
Вероятно, это бактериологическое оружие. Новое, только с конвейера. В ООН о нем еще не знают. Можно ли свойства мертвой воды из сказок соотнести со свойствами темной жидкости, с которой я таскалась весь вчерашний вечер?
Беда в том, что так и не могу вспомнить – для чего применялась сказочная вода. Вот память – странная штука! Произнесу «черный лев» или «мертвая вода» на десятке языков и наречий. Но ни одну сказку не помню…
Кроме легенды, которую поведал Жаке. Он, кажется, не упоминал о свойствах. Говорил только, что «мертвая вода» – мистическая. То есть во времена создания легенды ее уже называли таинственной, мистической. Интересно, почему Жаке не упомянул о свойствах? Утаил? Сильно в этом сомневаюсь. Вероятно, француз не знал всей легенды. А можно ли верить легенде вообще?
«…читай легенду… отрок Ганеша…»
Вот что сказал перед смертью Чиву. Информация о свойствах воды содержится в легенде и связана как-то с сыном алхимика. С юношей, которого убили тюремщики. Прочитать бы легенду самой.
Я сидела, растирая ноги, около часа. За это время солнце сдвинулось на небе, облака внизу не рассеялись, и я решила, что и замерзнуть лучше в движении, борясь за жизнь, а не пассивно коченея на сложенном куполе парашюта.
Мне бы только обувку какую соорудить. А то и вправду отморожу ноги. Буду потом на инвалидной колясочке ездить на работу. И прощайте тогда любимые горы, adieu скалолазание! Может, по вечерам иногда буду играть в ручной мяч с другими инвалидами или подрабатывать продажей брелков в метро. Если вообще доберусь до людей… М-да, паршивые мысли лезут в голову…
Парашютная ткань из полиамидной нити оказалась настолько прочной, что порвать ее я не смогла. Сшили американцы на совесть, пакостники. Вот бы золотая рыбка ножик подарила… Ха! Лучше уж сразу валенки.
Других вариантов не оставалось, и я оторвала подол Светкиного платья. Укоротила до колен, получилось неплохо. Это нужно было сделать еще во Франции – как мешал мне наряд мумии! Но во Франции рука не поднялась – я еще лелеяла надежду на скорое возвращение домой. А теперь надежды нет. Кругом снега. До людей бы добраться. До колес, электрических обогревателей и беспроводной телефонной связи…
Кстати, кажется, с коротким подолом платье смотрится куда лучше. По крайней мере, придется в этом убедить Светку. Совру, что отдавала в дизайнерский дом.
В армии я, конечно, не служила, но портянки намотала не хуже бывалого «деда». Они даже гармонировали с платьем. Ну, еще бы! Коллекция Кельвина Кляйна!
В таком виде и потопала вниз к невидимой долине.
Ноги проваливались в сугробы по щиколотку. Мерзли, но не коченели. Пока. Вот если бы они не чувствовали холода – тогда труба.
Я шла и шла вниз по леднику, хлопая себя по плечам, растирая грудь. Иногда с интересом бросала взгляд на скальные породы, выпирающие из снега. Все прикидывала, как лучше на них забраться, с какой стороны, оценивала этапы восхождения. Не убить во мне скалолаза, даже запихнув в холодильник. Не исчезнет желание взобраться на пик, который вызывающе возносится надо мной. Я сама пришибу того, кто захочет отвадить меня от гор… Странное чувство. Чем больше на них лазаешь, тем больше хочется. Наркотик.
Однако сегодня предстоит не подъем, а спуск. Вполне обычный, на котором нет необходимости показывать все, что тебе дал Господь Бог и инструкторы. Только бы не обморозиться, а остальное… Спасение неожиданно свалилось мне на голову.
В прямом смысле.
Огибая заснеженный угол скалы, я услышала вверху усиливающийся хруст. Не успела опомниться, как на голову посыпались снежные комья, а в следующую секунду на меня свалился лыжник-экстремальщик.
Почему экстремальщик? Потому что нормальные люди по таким крутым склонам не катаются. Нормальные люди на них только калечатся.
…Едва не зашиб, чертяка. Но и я поломала ему кайф, испортив прыжок с пятиметрового трамплина.
Концом лыжи он задел мое плечо, сбив с ног. Его же кувырнуло в воздухе и кинуло лицом в снег. Лыжи и палки разлетелись в стороны.
– Ну, знаете! – закричала я по-английски, сидя в снегу и стряхивая с волос белую пудру. – Смотреть надо, куда едешь!
Лыжник перевернулся, помотал головой. Лицо залеплено снегом, нога осталась в воткнувшейся в сугроб лыже, из-за чего колено его неестественно выкрутилось. Он поднял на лоб солнцезащитные очки, и я поняла, что экстремальщик – пятнадцатилетний пацан.
– Ничего себе! Вы тут откуда взялись? – пробормотал он по-английски, но с каким-то странным, незнакомым акцентом.
Я встала, отряхиваясь.
– На самолете летела. Но не долетела, как видишь! – недовольно буркнула, все еще обиженная. Катаются, совершенно не смотрят по сторонам. Здесь все-таки люди ходят! Мог порезать лыжей не хуже, чем хулиган бритвой. Или вообще без головы оставить.
– На каком самолете? – ошарашено спросил он.
– Который с крыльями.
Парень тоже поднялся. Уголок рта его дернулся в растерянной усмешке.
– Вы это… того… шутите?
– Ага. Шучу. И румын-психопат, который взорвал в самолете бомбу, тоже великий шутник.
Он оглядел меня с ног до головы. Оглядел платье, «портянки», не пропустил разрез на бедре, который я спешно прикрыла.
– Серьезная была пьянка? – спросил парень.
– Чего, не веришь? Вон там, чуть выше на леднике, парашют остался.
Последний довод вогнал его в ступор. Он замер, пытаясь вытащить ногу с застрявшей в сугробе лыжей. Я решила воспользоваться заминкой и выяснить то, что нужно мне.
– Послушайте, юноша. Возможно, мой вопрос покажется вам немного странным и даже сюрреалистическим… Где мы находимся?
– На горе, – пролепетал он.
Нужно быть к нему снисходительной. Парень испытал шок не меньший, чем я.
– Вижу, что не на пляже. Что это за горы?
– Это гора Таранаки.
– Япония, что ли? – опешила я.
– Почему Япония? – не понял он. – Остров Северный… Новая Зеландия.
– НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ?!!
Нужно ли объяснять степень моего удивления. Впрочем, какого удивления! Я была потрясена не меньше, чем если бы в затылок неожиданно ударило стенобитное орудие.
– Новая Зеландия? – со стоном уточнила я. – Это которая в Южном полушарии? Рядом с Австралией?
Парень авторитетно кивнул. НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ! Как меня сюда занесло? Ведь в Плимут же летели!
– Погоди-погоди! А число сегодня какое?
Парень вновь подозрительно глянул на меня.
Скорее всего, утвердился в мысли, что катастрофу потерпел самолет, перевозящий пациентов психиатрической лечебницы.
– Двадцать шестое мая, – осторожно ответил он.
Я так и опустилась на снег.
Двадцать шестое! Судя по солнцу – полдень. Двенадцать часов дня.
Во Францию мы с Веруней отправились двадцать четвертого. До полуночи двадцать четвертого я прыгала по крышам особняка на реке. Ну, допустим, пока прыгала – наступило двадцать пятое. Но сейчас-то… Где я болталась целые сутки?
– Ты уверен, что это Новая Зеландия? – серьезно переспросила я. – Если ты обманываешь, кое у кого может случиться тяжелый кризис головы.
– Зачем мне обманывать? – пожал плечами парень. – Я здесь живу.
Я испустила протяжный стон, полный жалости к себе любимой и обиды на злосчастную судьбу.
Новая Зеландия… Разница в поясах с Францией составляет около одиннадцати часов. Если я вылетела с родины шампанского ночью двадцать пятого, пролетела пятнадцать тысяч километров за сутки, то в Новой Зеландии должна оказаться как раз днем двадцать шестого мая. Похоже на правду…
Что же получается? Я СУТКИ проспала в самолетном шкафу с серыми костюмами?
Я коротко пискнула – нервная реакция на собственные умозаключения. Пятнадцатилетний экстремальщик следил за мной с нескрываемой тревогой.
Так и есть. Я сутки проспала в платяном шкафу «Фалкона 2000». То-то мне показалось, что в гипсовую статую превратилась. Ну и вымотала меня вечеринка у Жаке!.. Хотя, возможно, такой сон – реакция на памятный удар бутылкой. Мне еще на крыше спать хотелось, даже сознание теряла, а как очутилась с шкафу, так и устроила себе «зимовье зверей».
Боже мой, после страшных событий минули целые сутки! Сколько времени потеряла! К тому же нелегкая занесла меня в Новую Зеландию. Что же делать?
Я кашлянула, поднялась.
– Может быть, юноша, пожертвуете даме куртку? – поинтересовалась невинно. – А то у меня все хорошие манеры повымерзли. Могу даже двинуть по голове, чтобы одежду взять без спроса.
Парень покорно стянул короткий пестрый пуховик, с виноватым видом протянул мне. Ничего, у него теплый свитер остался.
Я надела пуховик, застегнула молнию до подбородка. Так-то лучше! А главное – теплее.
– У вас и в самом деле разбился самолет? – спросил он.
Мне отчего-то сделалось стыдно за свои издевательства над ним. Парень-то нормальный, участливый.
– Хотя и трудно поверить, – ответила ему, – но так оно и есть.
Он подобрал вторую лыжу, выровнял ее с той, которая осталась на ноге, вставил ботинок в крепление.
– Могу подбросить вас куда-нибудь.
Сказано было таким тоном, словно парень предлагал проехаться на «мустанге» шестьдесят пятого года, подобранном на свалке, восстановленном и покрашенном в агрессивный красный цвет только для того, чтобы катать всяких красоток, которые попадаются на дороге. Я себя к красоткам не отношу. Грудью не вышла, да и ноги у меня не гладкие, а рельефные, хотя кое-кому нравятся.
– И где у тебя пассажирское сиденье? – поинтересовалась я.
– Встанете позади меня на лыжи, обхватите за пояс. Потихоньку спустимся. Я уже так катал туристов.
Наверное, туристок. Паренек смазливенький, только слишком молодой. Не в моем стиле. Я обычно связываюсь с неудачниками и выпивохами, вроде Лехи Овчинникова… Впрочем, хватит о грустном.
– Давай попробуем.
Он подобрал палки, выпрямился, ожидая меня. Я с опаской устроилась позади. Основательно поставила ступни на пластиковые полосы лыж, обхватила паренька за торс.