– Чего ты мелешь? – раздраженно оборвала его я. – Ты не принимаешь наркотики. Ты даже прививок боишься!
– Я рассказываю, как хотел бы. Но раз нет блондинок и тощую брюнетку обнять не получается, тогда можно и так… От голода на холодном полу.
Я замолчала, но от философского Лехиного спокойствия гнев так и распирал меня.
Это тот самый Овчинников, совместной жизни с которым я не вынесла! Делает все, чтобы разозлить меня… Иногда я думаю, что все его попойки и ночные похождения преследовали именно эту цель. Не понимаю только смысла? И особенно не понимаю, зачем он злит меня в такой ситуации!
Не представляю, сколько времени просидела, надувшись. Может, полчаса, а может, час.
Наконец, нашла что сказать:
– Твоя мама звонила.
Леха вяло повернул ко мне голову.
– Зачем?
– Тебя спрашивала.
– И что ты ответила?
– Я в это время занята была. На небоскреб во Франкфурте карабкалась.
– По лестнице?
– Нет, по наружной стене.
– Вижу, ты неплохо развлекалась, пока я путешествовал, связанный, из одного багажника автомобиля в другой.
– Леха, может, перестанешь? Мне сейчас не до шуток!
– А мне до шуток? – серьезно ответил он. – Думаешь, я тут из удовольствия сижу?.. – Он замолчал, а затем продолжил: – Так что сказала мама? Как обычно, прополоскала тебя вместе с грязным бельем?
– Ну, ты знаешь ее… Обвинила меня во всех немыслимых бедах, свалившихся на землю русскую. А еще в том, что я развратила ее сына.
– А разве не так?
– Ты спятил, Овчинников? Я тебе бутылку в рот совала? Или по кабакам за руку водила?
– Ты пропадала на работе и в своем долбаном альпинистском кружке!
Ничего себе! Вот такие претензии можно услышать, умирая в разрушенном подвале далекого острова Крит!
– Леха, ты наслушался своей мамы! – стала я терпеливо объяснять. – Увидев меня в первый раз, она тут же вообразила, что я диссидент, который только и думает, как развалить вашу крепкую коммунистическую семью. В каждой ее фразе сквозила затаенная угроза, словно я ирод и закоренелая фашистка, скрывающая свои взгляды. И ты теперь так считаешь, подумай, вспомни меня! Мы же прожили целых четыре года!
– Слушай, Баль! – заявил Леха. – Я готовлюсь умереть, делаю все, чтобы это прошло как можно менее болезненно! А ты вдруг сообщаешь, что тебе звонила моя мама. Сама думай, о чем говоришь! Знаешь, как она расстроится, когда узнает все…
– Тихо!
Леха замолчал.
В наступившей тишине я различила доносившийся через световое окно шум. Какой-то стрекот… Где-то я уже слышала подобный…
Во Франкфурте, на небоскребе!
Вертолет!
Так и есть. Не знаю, в чьи подлые мозги – Бейкера или Гродина – пришла эта идея, но, несомненно, она удачная. Переместить статую к постаменту по воздуху. Никаких отбойных молотков и тротиловых шашек. Быстро и аккуратно!
Я позавидовала Гродину дикой завистью. Он найдет гробницу, а я так и не узнаю, что там внутри!
С Лехой мы больше не разговаривали. Ему не хотелось. Он, видите ли, готовится к смерти! Ишь, шахид какой!
Надо же! Он считает, что начал пить из-за меня. Потому что я задерживалась на работе и в альпинистском клубе. Что же ты, Овчинников, раньше этого не говорил?! Завязать бы я не завязала, конечно, но можно было придумать что-нибудь вместе. А ты молчал в тряпочку и потихоньку прикладывался к бутылке. Стеснительный какой!
Прошел еще час. Может, больше. Начала мучить жажда. От ударов Бейкера тихо ныла челюсть, к тому же, кажется, раздувшаяся.
– Что с тобой? – спросил Леха, заметив, что я открываю и закрываю рот.
– Ударилась, теперь челюсть болит. Нужно приложить что-то холодное.
– Прислонись к камням. Они холодные.
– Добрый ты!
– Какой уж есть.
Я попыталась воспользоваться советом, встала на колени и только прислонилась лицом к камням, как поток света, падающий из отверстия, резко уменьшился. Кто-то заглянул в наш уютный склеп. Милости просим! Мы с Овчинниковым рады гостям!
В проеме появилась голова Бейкера.
– Еще дышите? – спросил он.
– Волшебник из вас никакой, – откликнулась я. – Мы ведь уже распрощались!
– Закрой рот, Скалолазка.
Он бросил что-то вниз.
Я вздрогнула, подумав, что на этот раз Бейкер швырнул гранату прямо нам под ноги. Даже Леха-шахид дернулся. Но через секунду мы увидели, что Бейкер отправил вниз нечто более крупное, чем осколочная граната.
Расправившись до пола, повисла веревочная лестница. Нижние деревянные ступеньки стукнулись о камни. Лопоухий американец проворно спустился вниз, подошел ко мне.
Достал что-то из кармана. В руке сверкнуло лезвие ножа.
Холодный блеск стали заставил меня напрячься.
Бейкер быстро наклонился и разрезал мои веревки.
– Забирайся, – велел он, направив на меня нож. Я выглянула на лестницу.
– А если я откажусь?
– Не откажешься.
Он прав. Я спросила только из вредности. Подошла, взялась за веревки и посмотрела в промежуток между ступеньками на Овчинникова.
– Иди, Алена, – сказал он по-русски, чтобы не понял Бейкер. – Может, тебе удастся спастись.
Вздохнула и полезла наверх. Там меня ждали турки.
Что они задумали? Зачем я им понадобилась? Следом появился Бейкер.
– Вперед, – приказал он, подтолкнув меня к проходу, который вел к постаменту-колодцу.
Закрытый скалами луг преобразился. Его зеленую сочную траву успели вытоптать – еще бы, такой табун турок и критян сюда запустили! Половину луга занимали огромные шатры палаток, накрытые маскировочной сеткой. На всех тропинках виднелись часовые, один из них устроился на верхушке огромной глыбы, торчавшей на окраине луга. Она напоминала речную ракушку, застрявшую в песке, или воткнувшийся наполовину в землю НЛО.
Шли молча.
Что они еще задумали?
Я не решалась озвучить свой вопрос. Лучше погладить крокодила, чем разговаривать с Бейкером.
Но все-таки интересно… У них есть статуя, есть постамент, даже перстень у меня отобрали… Бейкер решил казнить меня при всех, в назидание своим остолопам?.. Вряд ли…
Чего голову ломать? Сейчас узнаю.
Где-то посередине пути я заметила под ногами осколок. Обычный стеклянный осколок от разбитой бутылки пива. Сколько времени он здесь провалялся? Год, а может, десять лет?
Хотела упасть на тропинку и схватить его, спрятать в ладони. Но сзади напирал Бейкер, пришлось плестись дальше.
Досадно.
Проход закончился, и перед глазами открылась площадка, на краю которой находился огненно-красный постамент-колодец. Статуя была водружена на него и являла собой воистину удивительное зрелище!
«Кровавый» царь Герос надменно стоял на склоне, гордо обозревая панораму гор. Растопыренные пальцы правой руки направлены вперед, словно пытались схватить невидимого воробья, левая рука покоилась на рукояти секиры. Покрытая сетью трещин багровая борода искрилась в солнечных лучах. Вид собранной и установленной древней статуи наполнял неведомым восторгом и трепетом. Я почувствовала себя рабыней – одной из многих, кто прислуживал жрецам, скульпторам и каменотесам, день за днем наблюдавшим, как с каждым ударом зубила из куска мрамора проступали очертания грозного Героса.
Гродин стоял возле постамента, держась за высокую лестницу-стремянку, и, задрав голову, задумчиво разглядывал вытянутую руку статуи. Я приблизилась к нему, ощущая за спиной дыхание Бейкера. Кроме нас троих, на площадке никого не было.
Увидев меня, Гродин потряс перстнем Героса.
– Как им пользоваться? – угрожающе спросил он. – Кольцо налезает на все пальцы статуи одинаково свободно!
Я уставилась на него.
– Вы позвали меня только за этим?
– Доиграешься, Скалолазка! – Бейкер ткнул меня в спину кончиком ножа. Я вскрикнула от боли. Изверг!
– Я – лингвист, – крикнула, не удержавшись, – а не археолог! Если вы, Бейкер, действительно окончили университет, то должны понимать разницу. Или для вас «Гоген» и «галоген» одно и то же?
Сжалась, ожидая, что он всадит нож в спину по самую рукоять. Но Бейкер медлил.
– Она подменила перстень! – предположил Гродин.
– Сомневаюсь, – ответил американец. – Верно, крошка?
Он схватил меня за волосы, запрокинув голову… Больно, но я молчала.
– Верно, – ответил он вместо меня.
– Посмотрите, – сказал Гродин, обращаясь ко мне и забираясь на стремянку. – Перстень не держится ни на одном из пальцев!
Он поочередно примерил артефакт на каждый перст статуи. А я смотрела на расставленные «ноги» стремянки. Если пнуть их, то Гродин вместе со всеми своими университетскими знаниями, учеными степенями и перстнем полетит в пропасть…
– Видите, видите? – спрашивал он.
– Ага, – ответила я, с трудом оторвавшись от созерцания стремянки.
Я не убийца. Не могу поднять руку даже на самого последнего из подонков.
– Так как им пользоваться? – не унимался Гродин.
– Я не знаю, – устало ответила я. – Верните меня обратно.
– Девочка просится в свой морг, – подхватил Бейкер. – Никаких проблем.
Он толкнул меня в спину, я упала на колени.
– Может, убить ее прямо сейчас? – произнес лопоухий янки.
Я почувствовала на шее холодное лезвие ножа. Меня пробил озноб.
– Не нужно, – ответил Гродин. Его лица я не видела. – На подходах к гробнице наверняка будут древние надписи, которые мне не перевести. А она знает много языков.
– Я пить хочу, – сказала я.
– Переживешь, – ответил Бейкер и заломил мне руки за спину. Я почувствовала, как мои запястья стягивает веревка.
– Аккуратнее! – предупредила я. – Не дрова вяжете!
Он только хмыкнул. Закончил работу и поставил меня на ноги. Гродин обогнал нас, задумчиво нырнув в проход между скалами.
На мгновение мы задержались возле статуи, и я обратила внимание на ее левую руку, ладонь которой лежала на рукояти секиры. Это оружие – символ царской власти, но меня привлекло другое.
Запястье Героса охватывала тонкая вязь, похожая на браслет. Только браслетом она не являлась.