Это была Светлана. По красным глазам, чуть припухшему носу, плохо затертым потекам туши на щеках Дима сразу понял, что она плакала.
— Димочка…
Светлана прижалась к нему, всхлипнула, захлюпала носом. Настена демонстративно отвернулась. Она не слишком жаловала «телячьи нежности».
— Извини, — Светлана отстранилась, вытерла нос платком. — Я что-то совсем…
— Нормально, Света. Все в порядке.
Дима положил руку на плечо Настены. Светлана взглянула на девочку, присела на корточки.
— А ты, наверное, Настя? — Настена кивнула. Сделала она это очень серьезно, внимательно рассматривая Светлану. Ей тяжело давались новые знакомства. — Мне Дима много про тебя рассказывал. Как дела?
— Спасибо, — кивнула Настена.
— Света, послушай меня.
— Тебе сколько лет? — Светлана беседовала с Настей. Казалось, она совершенно отрешилась от реальности.
— Света, послушай меня, — повторил Дима жестче. — Будет лучше, если мы уедем. Сегодня же. Ты, я, Катя и Настя.
Настена взглянула на Диму настороженно. Не то чтобы ей не понравилась Светлана, но Дима раньше не говорил, что с ними поедет кто-то еще. Поэтому Настя восприняла его предложение как некое вторжение в их семейную жизнь.
Снизу донесся взрыв смеха. Разговор стал на полтона выше, и Дима поморщился.
— Ты в каком классе? В седьмом? А учиться тебе нравится? — продолжала расспрашивать Света. Дима слышал, что голос мачехи предательски подрагивает. Вот-вот начнутся слезы, а Настене это видеть совсем ни к чему. — Знаешь, а я не любила учиться. У меня по физике и химии все время двойки были.
— Света, ты меня слышишь?
— Я слышу, Дима, — неожиданно резко ответила Светлана. — Что ты хочешь услышать? Да, я уеду? Или нет, я останусь? Я не хочу оставаться, и я ненавижу эту жизнь. Но от меня ничего не зависит. И от тебя не зависит, Дима. Не обольщайся.
— От нас зависит. От всех нас, — возразил Дима. — Мы — семья.
Светлана посмотрела на него, на Настену, погладила девочку по волосам. Жест получился обреченно-тоскливым, жутким. Тем не менее Настена не отстранилась.
— Ты очень хороший мальчик, Дима, — с явным сожалением сказала Светлана. — Но очень наивный.
Дима вздохнул.
— Сейчас я уеду. Вернусь через пару часов. Нужно, чтобы к этому времени ты собралась.
— Хорошо, — равнодушно ответила Светлана. — Я соберусь. Ты иди, не беспокойся.
— Настюш, можно тебя на минуту?
Дима вывел девочку в коридор.
— Вы поладите, ладно?
— Ты надолго? — спросила она вместо ответа.
— На пару часов. Может, чуть дольше.
— Ты поедешь за мамой?
— За мамой. Мы закончим кое-какие дела и сразу приедем. Договорились? — Настя серьезно кивнула. Она вообще была очень серьезной девочкой. — Не будешь ссориться?
— Нет, — Настена оглянулась на дверь спальни. — Да она ничего. Нормальная. Только плакса.
— Но ты ведь не будешь обращать на это внимания? — спросил Дима.
— Постараюсь, — пообещала Настена.
— Хорошо.
Дима подвел Настену к двери. Светлана сидела на кровати, сложив руки и зажав ладони коленями.
— Света, присмотри за Настей. Я скоро вернусь.
Светлана кивнула.
Дима прикрыл за собой дверь, прошел в отцовский кабинет. Достав со шкафа ключ, открыл верхний ящик стола, выдвинул. Здесь отец хранил оружие — подаренный одним из прикормленных чинов «ТТ». Заполнив обойму и ссыпав патроны из коробки в карман пиджака, Дима засунул оружие за поясной ремень, сзади, застегнул пиджак.
Затем аккуратно закрыл стол, положил ключ на место и спустился на первый этаж. Еще на лестнице до него донесся новый взрыв хохота. Что-то горлопанили, глоток в пять, перебивая друг друга. Остановившись на предпоследней ступеньке, Дима обвел взглядом собравшихся. У дальней стены, на низком журнальном столике, стояли бутылки с водкой и шампанским. Из холла их было не видно — перекрывали собравшиеся, теперь же, стоя на лестнице, Дима оценил количество выпитого. Бутылок двадцать, не меньше.
— Димок, братан, присоединяйся, — Боксер тряхнул полупустой бутылкой шампанского, которую держал в руке. — Сегодня большой день. Мы отомстили за папу. Манилиной структуры больше нет. Бон, пацаны соврать не дадут, эти псы даже вякнуть не успели. Всех положили, до единого. Смотри, — он оттянул рукав куртки и показал рваную дыру. — Видел? Кон постарался.
— А ты промахнулся, Бокс, — весело крикнул кто-то.
— Я попал, — возразил Боксер.
— Промахнулся, я видел. Если бы Стас Леву не снял, он бы тебя заделал наглухо.
— Я попал.
Боксер повернулся. На мгновение разговор стих. В воздухе явно запахло неприятностями.
— Да попал он, — сказал кто-то. — А Стас добавил.
— Всех, говоришь? — Дима спустился с лестницы. — Пехотинцев завалили? Манилу?
— Нет, пехотинцев, конечно, не вынесли, но верхушку срубили всю, — ответил Боксер. — А насчет Манилы… Наши пацаны его пасут. Как только он из своей берлоги нос высунет — сразу завалят.
— Вот как, — качнул головой Дима. — Значит, структура Манилы еще вполне боеспособна, а ты тут затеял праздничный банкет по случаю победы, — он усмехнулся жестко. — Ну-ну. Самонадеянный ты человек, Боксер.
— Дима, я не понял, что за базар? — улыбка сбежала с лица Боксера. — Ты что, наезжаешь, что ли, на меня?
— Да куда мне. Ты же у нас конкретный папа теперь. К тебе просто так не подъедешь, — посмотрел ему в глаза Дима. — Ты Маниле насчет нас звонил до этого валова или уже после?
Боксер отвел взгляд.
— Дима, че ты до меня дое…я? Че ты хочешь? Я обещал тебе решить проблему, и я ее решил. Манила теперь вас не тронет, отвечаю. Делай спокойно свои дела.
— Ты мне не проблему решать обещал, а позвонить Маниле и договориться о нашей безопасности, — спокойно возразил Дима. — И не сдержал слова. Как же я могу твоему «отвечаю» верить, Боксер?
— Дима, че за наезды, я не понимаю? — Боксер совсем насупился. — Ты вообще не при делах уже. Ты — ботва, так что не тебе предъявы кидать. Не нравится что-то? Иди к Седому, пускай он вызывает меня на разбор и конкретно базар ведет.
— Ну, если я — ботва… — Дима поднялся, прошел через холл, толкнул входную дверь. — Пошел вон отсюда.
— Чего? — глаза Боксера сузились. Казалось, еще секунда — и он схватится за «ствол». — Дима, а ты не до хера на себя взваливаешь? Смотри, как бы тебе не надорваться.
Дима завел руку за спину, сомкнул пальцы вокруг рукояти пистолета.
Пацаны молчали. Они понимали, что пошел серьезный крюк, и в глазах многих из них авторитет Боксера как «папы» был серьезно подорван. «Папа» никогда не обещает того, чего не может выполнить, но, пообещав, держит слово. Таков закон. Конечно, при большой нужде пацану развести лоха не западло, но в том-то и дело, что Дима лохом не был. Он был членом «папиной» семьи. А раз так, Боксер был обязан не «кидать» его, а позаботиться о нем. По всему выходило, что новый «папа» начал карьеру с конкретного косяка.
— После смерти отца этот дом отошел Светлане и мне, — заметил Дима, глядя Боксеру в глаза. — Ботве, как ты выразился. А раз так, конкретному пацану и уж тем более папе за спиной ботвы прятаться — западло. Так что пошел вон.
— Димок, братан, а ты уверен, что сумеешь за базар ответить? — спросил мрачно Боксер, отставляя бутылку.
— Я-то за свой отвечу, если придется, — Дима снял палец с курка. — А вот ты ответишь за свой, Боксер?
После подобных предъяв базары не трут. После подобных предъяв стреляют. Но, если стрельба не началась сразу, значит, не начнется и дальше.
Боксер усмехнулся еще раз, кивнул своим людям:
— Пошли, братва.
Он вышел, не сказав больше Диме ни слова. А тот в этом и не нуждался. Пацаны выходили, и каждый прощался с Димой. Кто кивком, кто пожимал руку.
Боксер забрался в своей «мерин», закрыл дверцу. Он бы попытался хлопнуть ею, выказав свое презрение хозяину дома, да вот беда, в «мерине» дверями особенно не расхлопаешься. Тачка не та. Иномарки отъезжали одна задругой. Дима подождал, пока отъедет последняя, запер дверь, спустился с крыльца, набирая номер на мобильном:
— Манила? Это Дима. Выслушай меня спокойно, без нервов и наездов, хорошо?
— Что ты хотел сказать? — холодно спросил тот.
— Отца сегодня завалили. На трассе. Сработали под твоих пехотинцев.
В трубке несколько минут висело молчание, затем Манила спросил:
— Почему я должен тебе верить, Дима? Кроха уже «умирал» однажды. Да и ты сам «умирал» в прошлом году. Тем не менее вы оба оказались живы.
— Отправь кого-нибудь из пехотинцев в городской морг, пусть убедятся, — ответил Дима.
Манила помедлил.
— Хм… Если ты сказал правду… — протяжно произнес он, — я не отдавал такого приказа. Даю слово. Это были не мои люди.
— Я знаю, — убежденно сказал Дима. — А я не имею отношения к тому мочилову, которое устроил Боксер. Теперь я — ботва, а он папа.
— Боксер? — в голосе Манилы прорезалась брезгливость. — Ординарец из него был неплохой, но он такой же папа, как я — «папа римский».
— Это меня не касается, — отрубил Дима. — Я не имею отношения к бригаде. Ты можешь мне верить — можешь нет, дело твое.
— Хорошо. Пусть так. Ты позвонил, чтобы сказать мне это?
— Не только. Я хотел попросить тебя об одолжении.
— Каком?
— Мне нужно три дня. Я хочу увезти семью и похоронить отца. После этого я уеду, и ты меня больше не увидишь в городе. Даю слово.
— Хорошо, — ответил Манила. — Три дня тебя не тронут. За остальных, сам понимаешь, поручиться не могу. — Он помолчал, спросил: — Я смогу прийти на похороны?
— Приходи. И еще… Не выходи из «Царь-града». Тебя пасут и завалят, как только увидят.
— Это вряд ли, — голос Манилы стал чуть мягче. — Но за предупреждение спасибо. До встречи.
В трубке запищали короткие гудки.
Выезжая через КПП, Дима предупредил охрану, чтобы никого не пускали. Никого, кроме женщины с фамилией Светлая. Он сделал это на всякий случай. Если Катя сумеет вывернуться, в чем, впрочем, Дима сомневался, ей понадобится укрытие.