— Да. Если это будет сделано осторожно, — ответил Векс. — Керр хороший пилот, но пусть он будет начеку. Мы дадим вам пеленг, а когда вы окажетесь над нами, сразу увидите прожекторы.
— Согласен, — сказал капитан Скейр, когда «Арго» сел в ущелье рядом с нами и взял нас на борт. — Это действительно очень интересно. Должен признаться, я никогда не видел подобных кристаллов…
Собравшись в корабельной обсерватории, мы рассматривали четыре кристалла, освещенные семью сверхмощными прожекторами «Арго». На корабле изготовились роботы-наблюдатели, соединенные со средствами защиты. В случае любой попытки нападения на нас немедленно включились бы лазерные пушки. Но никто из экипажа, кроме разве что подозрительного Векса, не допускал такой возможности.
В трансляторе мы услыхали нечто вроде вздоха: «све-ет», это проснулся самый большой из четырех выбранных нами кристаллов. Потом он начал поглощать и отражать свет, словно прекрасный гигантский драгоценный камень. Три других вышли из состояния летаргии раньше.
Мы услышали музыку, какой никогда не слыхали на Земле. Да, была поистине музыка сфер. Нечеловеческая, не вызывающая никаких ассоциаций с музыкой, когда-либо создававшейся на нашей родной планете. Такой гармонии не достигал никогда ни один земной композитор. В ней были красота и мудрость, мы чувствовали их, но каковы их источники, это оставалось выше нашего понимания. И не тревожило нас. Мы принимали музыку с благодарностью.
Но не все. Вдруг Векс нарушил наше оцепенение:
— Мне вспомнилось кое-что из очень древних времен… Может, они похожи на мифических сирен?…
И кристаллы словно почувствовали, что не все мы слушаем их так, как им хотелось бы, и прекратили музыку. Голос Векса прозвучал резким диссонансом, нарушившим всякую гармонию. Однако кое-кому из нас в глубине души пришлось признать: Векс мог быть и прав. Но если бы в человеке преобладали подозрительность и страх, если бы он ожидал зла от неведомого, непознанного зла, а не добра, разве сумел бы он стать тем, кем стал ныне?!
Мы не осуждали Векса, но сами относились к разным явлениям в космосе, в том числе и к найденным на этой планете кристаллам, по-другому. Большей частью — с доверием.
Казалось, кристаллы поняли это, потому что вновь зазвучала музыка и продолжала звучать, пока не наступил ее естественный конец, глубоко логичный финал, обращенный к слушателям с особой силой.
А потом раздались другие созвучия. Транслятор переводил их:
— Кто… Вы… Да-ле-ко? Да? Про-стран-ство. Полет… Мы — нет. Мы толь-ко. Только… здесь. Вы… свет? Дав-но нет. Мы. Гас-нет. Тоже… Мы. Тоже… Сейчас.
Мы слушали эти разрозненные слова и хорошо понимали, что хотели сказать нам кристаллы. И все острее чувствовали наше бессилие.
Видимо, они знали об этом, потому что мы услышали:
— Вы? Нет. Не здесь. Свет. Мы… никогда. Мы — да. Вам.
Эта музыка была иной, но волновала, как и звучавшая прежде. Атрикс шепнула, глядя на нас широко раскрытыми глазами, в которых застыла печаль:
— Они с нами прощаются. Они знают…
— Да, — подтвердил капитан Скейр, склоняя голову. Мы смотрели на него так, словно видели впервые. И друг на друга мы стали смотреть по-новому. Мы понимали, кому обязаны этим.
Когда музыка наконец смолкла, капитан тихо сказал:
— Вернувшись на Землю, я сделаю все, чтобы… доставить сюда для них как можно больше искусственных Солнц…
(Искусственные Солнца были настоящим спасением для ранее холодных и мрачных районов Земли, регулируя их климат без вреда для экологического равновесия всей планеты. Они, правда, растопили значительную часть арктических и антарктических ледников, но это не вызвало «потопа». Избыток воды был постепенно превращен в пар и рассеян над пустынями.)
Все остальные члены экипажа «Арго» — теперь даже и Векс — думали так же, как капитан.
— Пусть это продлит их существование хоть на какое-то время, — продолжил свою мысль капитан Скейр. — Ведь в космосе все возможно. Потом вблизи этой планеты может возникнуть новое солнце, и возродится вся система… Мы должны им помочь. Думаю, что следует даже повернуть назад, к Земле. Полет к системе 19А49 может совершить другой корабль. Не исключено, что снова наш «Арго»… Знаете, — он посмотрел в глаза каждому из нас, — может быть, это покажется вам глупостью с моей стороны, но я считаю, их нужно спасти. Хотя бы из-за их… — Он опять умолк, словно стыдясь своих слов. — Я никогда не интересовался музыкой. Но это…
— Это — музыка и в то же время нечто большее! — договорила за него Атрикс.
Прежде чем «Арго» унесся в пространство, мы оглянулись еще раз на планету, освещенную тусклыми лучами умирающего Солнца. Где-то там, в сумраке ущелий, остались они… Кристаллы… Мы были уверены: они знают о нашем желании помочь им и будут ждать нас, погруженные в сон, означающий для них не смерть, а надежду.
Жильбер Сесброн(Франция)Баобаб на улице Вожирар
Когда Эрто-старший вернулся с действительной, вместо маршальского жезла он привез с собой ворох несусветных историй. Жизнь вошла в привычную колею. Старая шинель была обсыпана нафталином и отправлена на чердак, линялый мундир повешен в шкаф, а каскетка подарена ребятишкам. Была еще фотография, сделанная в Дакаре, где Эрто-старший, выпучив глаза и набычив шею, красовался на фоне намалеванной пальмы, с которой ссыпались обезьяны — прямо в разинутые пасти поджидавших их внизу крокодилов. Фотографию вставили в рамку и повесили на стену в гостиной. На нее, в подтверждение своих слов, время от времени кивал Эрто — так, между прочим, как бы призывая слушателей лишний раз убедиться в абсолютной правдивости его рассказов. Сами же рассказы были один причудливей другого. Отец, мать, жена, Эрто-младший, родственники и соседи слушали, разинув рот, захватывающие повествования про то, как негритянские цари устраивали пышные сафари (слово-то какое!) в честь солдата колониальной пехоты, как он бесстрашно сражался с полчищами дикарей и умыкал из джунглей невиданных красавиц, чтобы подарить им свободу.
Эти рассказы были реваншем бедного Эрто за двухлетнее томление в забытой богом африканской дыре. Он не рассказывал им о придире-сержанте, о том, что Дакар ничем не отличался от парижских окраин, о сатанинской жаре, поте и грязи, об опостылевшем рисе и вечно теплом «перно», о томительных ночных мечтах, напоенных прохладой и блондинками. За все это он теперь отводил душу на убитых львах, тропических ураганах и встречах в саванне с грозными колдунами.
Эрто-прочие были благодарной аудиторией. Они не только с неизменным восторгом выслушивали по десятку раз каждую историю, вернее, по десятку версий каждой истории, но и сами в конце подхлестывали рассказчика, утомленного безудержной травлей.
— А ну, Марсель, давай теперь, как ты столкнулся нос к носу с леопардом!
— A-а, это!.. — тянул он тоном пресытившейся всеобщим вниманием знаменитости.
И Марсель начинал — чуть неуверенно на первых фразах, подбираясь на цыпочках к лабиринту собственной лжи, а затем все быстрее, быстрее, громче. Он вскакивал со стула, чтобы проиллюстрировать фразу «Я замер как вкопанный», приседал и скалил зубы, показывая леопарда перед прыжком. Далекая неведомая природа оживала перед зрителями во всей своей грандиозной красе, и эту природу укрощал бесстрашный Эрто. Для некоторых рассказов был уготован специальный гарнир. Марсель срывался с места, мчался в прихожую к сундучку, с грохотом откидывал крышку и вытаскивал оттуда «реликвии» — так он называл эти вещи. В сундучке покоилась высохшая тыква-калебас, палочка черного дерева («магический жезл колдуна»), плетеная циновка и куча каких-то обломков, чьи функции менялись от рассказа к рассказу.
Когда эра рассказов кончилась, Эрто-старший торжественно вручил реликвии Эрто-младшему. Тот украсил ими свою комнату, предварительно распродав кое-что приятелям, наслышанным в его передаче о жуткой ценности каждого предмета. Непристроенным остался лишь горшок с каким-то зеленым отростком — «подарок вождя племени людоедов», а в действительности всученный ему вместо сдачи торговцем-арабом. Как-то получилось, что горшок не нашел должного места в славном эпосе Эрто-старшего, будучи оттесненным на задний план более экзотическими вещами. Горшок вкопали в саду рядом с домиком Эрто на улице Вожирар. Росток прижился по соседству с магнолией и голубой елью, бывшими предметами особой гордости семейства Эрто, ибо где еще вы найдете в столице такое сочетание? Разве что в Ботаническом саду, но сие ученое заведение находилось далеко, и ни у кого из соседей не было надобности ездить туда да еще тратить два франка на билет.
Все это случилось в 1935 году.
Сорок лет спустя куцый отросток превратился в огромное дерево. Его раскидистая нездешняя крона поглотила и извела голубую ель с магнолией. Могучее дерево давно уже возвышалось над тесным участком, отгороженным от улицы потрескавшейся стеной, на которой законом от 29 июля 1881 года запрещалось клеить афиши, и простирало свое щедрое благословление над прохожими. По весне оно звенело от щебета птенцов, летом бросало на размякший тротуар тень, в которой укрывались робкие влюбленные и бездомные собаки. За эти годы сменилось поколение семейства Эрто. Эрто-младший давно уже стал Эрто-старшим. Дерево, вымахавшее ввысь, сохранило аромат легенд, навеянных рассказами покойного Марселя. Хотя оно давно жило в семье, с годами дерево не перестало быть для Эрто высокородным чужеземцем. По отношению к нему они сохраняли почтение. Так, новый Эрто-младший, вздумавший устроить себе шалаш в развилке трех толстых ветвей, получил нахлобучку и даже схлопотал оплеуху. Это заставило его по-новому смотреть на великана, росшего во дворе сколько он себя помнил.
Мальчик познал взлет славы, принеся сорванный с семейного дерева лист своему учителю. Тот застыл с раскрытым ртом перед классом, долго крутил его и даже снял очки, чтобы получше рассмотреть прожилки. Все молчали, даже завзятые лоботрясы