с заднего стола оторвались от разглядывания непристойного журнала. Наконец учитель убрал лист в портфель, пробормотав:
— Нет, не может быть… Ты говоришь, в саду у твоих родителей?
— Да, мосье, — гордо ответил Эрто-младший, — в Пятнадцатом округе.
Естественника вдруг обуяло необъяснимое учительское недоверие:
— Учти, Эрто, если ты вздумал надуть меня, это тебе даром не пройдет!
— Что вы, господин учитель!
— Ладно, проверим к следующему занятию…
Но уже на другое утро у решетчатой калитки дома Эрто раздался робкий звонок — очевидно, из-за старой надписи «Осторожно, во дворе злая собака!», намного пережившей саму собаку.
— Мама, мама! Это наш старик по естествухе! — завопил Эрто-младший.
Переполох! Две планеты пришли в соприкосновение: мир родителей и мир учителей…
Посетитель отказался от стаканчика мадеры или наливки — сейчас уже не помню, — предложенной раскрасневшейся от оказанной чести мадам Эрто. Учитель даже не захотел пройти в гостиную: ведь он пришел, собственно, не к Эрто, а к Дереву.
Учитель обошел его вокруг, заложив палец за борт жилета. Он не смотрел ни по сторонам, ни себе под ноги, а поэтому то и дело спотыкался о выбоины в некогда замощенном дворике. Мадам Эрто стояла в дверях; горло ее пересохло, ладони взмокли, она была вся переполнена тревожным ожиданием, как на приеме у врача.
Естественник подошел вплотную к стволу, осторожно поскреб грубую кору, погладил узловатые наросты и сделал несколько шагов назад, словно любуясь картиной на стене музея. Потом он повернулся к хозяйке.
— Мадам. — Голос его дрожал от волнения. — Вы являетесь владельцами уникальнейшего явления природы. Это — баобаб.
— Не может быть!..
— Уверяю вас, мадам! И причину этого чуда еще предстоит выяснить. Насколько я знаю, даже Ботаническому саду не удалось акклиматизировать во Франции этого прихотливого гиганта. Я сам бы никогда не поверил, если бы не убедился собственными глазами… Вы позволите, я надеюсь, сделать об этом сообщение на заседании Общества естествоиспытателей?
— Разумеется, — по-девичьи зарделась она.
Впервые в жизни мадам Эрто принимала решение, не спросив об этом мнения Эрто-отца. Собственно, он и был владельцем дерева — ведь Марсель, отбивший горшок у людоедов, подарил его сорок лет назад именно ему.
Ну, а затем повалил народ — господа из Общества, господа из Музея, из муниципалитета, из Академии наук. Это была публика чинная, спокойная и обстоятельная. Некоторые, правда, качали недоверчиво головой, щупали листья, пробовали их на запах и на вкус, брали пробы земли, но хлопот с ними не было. А вот когда нагрянули журналисты, которых и господами-то назвать можно было с трудом, тут уж только держись. Они беззастенчиво лезли на ствол — «для ракурса», как они утверждали, — бродили по дому, задавали самые дурацкие вопросы и щелкали, щелкали своими камерами. Особым вниманием пользовалась фотография Марселя, успевшая пожелтеть и приобрести достоверность исторического документа. Мосье Эрто не поленился достать с чердака шинель своего покойного отца и сокрушался, что так нерасчетливо выменял сорок лет назад каскетку на перочинный ножик со сломанным лезвием. Вот бы знать, что она еще пригодится!
Теперь, когда калитка хлопала, чтобы впустить почтальона или молочника, Эрто уже не могли сдержать вздоха разочарования: они привыкли к высоким посетителям. Правда, публикации в ученых изданиях и в прессе принесли им множество корреспондентов, писавших со всей Франции и из-за границы на непонятных языках. У Эрто просили рассаду или отводки для приживления баобаба на Юге, Севере, Западе и Востоке. Непонятные письма тоже, очевидно, содержали аналогичные просьбы. Пришлось Эрто дать объявление в газете о том, что баобаб является его исключительной собственностью и он, к сожалению, не может удовлетворить желающих, хотя и благодарит их за интерес к выращенному им в результате хлопотливых трудов чуду природы.
В одно прекрасное утро примчался курьер на мотоцикле, доставивший пакет с сургучными печатями. В пакете оказалась бумага, подписанная министром культуры и еще какой-то важной шишкой из министерства сельского хозяйства. Баобаб был взят на государственный учет. Да-да, как исторические памятники и заповедники, наравне с Нотр-Дам[39] и Версальским садом. И то верно — разве Дерево не было уникальным на всю Францию явлением?
Баобаб в Пятнадцатом округе! Как только удалось ему прижиться между гаражом и дансингом, в земле, нафаршированной кабелями, коллекторами и коммуникациями? Об этом долго спорили газеты, когда им нечем было занять своих читателей. Специализированные издания, касаясь «проблемы баобаба», выдвигали весьма правдоподобную версию. Дерево, по их мнению, выжило потому, что его корни согревала магистраль теплоцентрали, а подпочвенные воды питали его солями, к которым баобаб привык в далекой Африке.
Все жаждали подробностей о происхождении Дерева. Эрто успел подзабыть истории, рассказанные его отцом, и теперь выдумывал свои собственные. Видимо, он унаследовал богатое воображение, потому что эти истории в его живом изложении привлекли внимание кинопродюсера, решившего сделать на их основе фильм с завлекательным названием «Баобабы не улыбаются». К сожалению, из затеи ничего не вышло — то ли у продюсера кончились деньги, то ли его внимание переключилось с баобабов на что-то другое, столь же неулыбчивое, но за первым предложением, сделанным по телефону, ничего не последовало. Особенно огорчена была мадам Эрто, заранее присмотревшая себе маленькую роль хозяйки большого баобаба.
Дерево стало излюбленной целью прогулок, описание его появилось в путеводителях вместе с Эйфелевой башней и пляс Пигаль. Вылезавшие из-за стены ветви теперь дочиста обрывали любители сувениров и школьники, которым было велено собирать гербарии. Каждый год в сентябре учитель естествознания приводил к громадному наглядному пособию стайку учеников. Кстати, за находку и описание редкого феномена учитель получил медаль министерства просвещения и с тех пор охотно шутил, что «эти листья принесли мне лавры»…
Само Дерево тоже не было обойдено наградой: медная табличка, дар Музея природоведения, теперь гордо красовалась на его стволе, сообщая публике латинское наименование, предполагаемый возраст и объем талии. Кстати, с каждым сезоном эту цифру приходилось менять, ибо баобаб был равнодушен к своей фигуре больше, чем папа римский к мирской славе, и продолжал обрастать плотью.
В октябре специально отряженный Ботаническим садом научный сотрудник приходил подрезать ему ветви. А в марте птенцы теплыми комочками непочтительно рассаживались на его ветвях, словно правнуки на коленях старого императора. Дерево шелестело листьями, сообщая городу и окрестностям какую-то свою тайну. Поддержать разговор с ним было некому, поскольку все другие деревья на улице исчезли — незаметно и навсегда.
Однажды ночью Эрто услыхал во дворе какой-то приглушенный шум. Как было ему лишний раз не вспомнить с сокрушением собаку Чернуху, о чьем нраве оповещала старая надпись у калитки и которой в этом году исполнилось бы сорок семь лет! Он встал с кровати и приоткрыл ставень. Сидя на корточках вокруг Дерева, тихо пели двенадцать негров. Вернее, они не пели, а стонали с закрытым ртом, раскачиваясь из стороны в сторону. Целый час Эрто, выпучив глаза — как Марсель на фотографии, — следил за церемонией. Взявшись за руки, люди, оторванные от родных краев, закружились вокруг Дерева в священном танце. Они закидывали вверх голову и что-то бормотали. Потом негры приникли к коре баобаба и застыли.
Незадолго до рассвета они исчезли. И Эрто понял, что отныне его Дерево — табу. Это слово не раз мелькало в рассказах отца, а солдат колониальной пехоты знал, что говорил.
Ровно месяц спустя таинственная церемония повторилась. Эрто хотел было сообщить в полицию, но страх остановил его. Черных людей связывали с Деревом какие-то особые узы, и разве мог он считать его своим только из-за того, что баобаб вырос в его саду? Кого, собственно, боялся Эрто? Несомненно, тех же богов, что и его ночные посетители.
Спустя несколько месяцев, отчаянно мигнув раз-другой, погас свет. Пробки? Сменили пробки. Но света все равно не было. Отключили сеть? Но в соседних домах горел свет. Специалисты из электроуправления с трудом докопались до причины: оказалось, один из корней Дерева перерезал подземный кабель, шедший к дому Эрто. Пришлось за большие деньги перекладывать его. Король африканской саванны властно требовал от города прогресса: «Дайте простор!»
Через месяц аналогичная история приключилась с газом, а осенью настал черед канализации. Кончиками пальцев баобаб играючи рвал путы, которыми обматывал его Город. Каждый раз приходившие рабочие советовали:
— Стоит ли валандаться? Взяли бы да обрубили пару корней.
— Что вы, как можно! Он же зарегистрирован.
— Как так зарегистрирован?
— Ну, как Версаль: мы по своей воле не можем им распоряжаться.
Версаль… После такого даже самые разухабистые раскрывали рот, а Эрто расправлял плечи, словно церемониймейстер при выходе царственной особы.
— Смотрите, придется менять не только вашу трубу, но и весь коллектор.
— Что же прикажете делать?
— Платить, дорогой мосье, платить…
И Эрто выкладывал денежки. Направо и налево. Тому и этому. Но баобаб был поистине ненасытен. Пришлось в конце концов перейти на привозные газовые баллоны, а за водой ходить к соседям. Электрический кабель подвели к участку на столбах.
— Нет-нет, не вешайте изолятор на Дерево!
— Куда же мне его вешать? Ветви заняли все пространство!
Ветви заняли воздух, а корни — землю. В конце концов провода удалось подвесить так, чтобы они не касались ветвей. Но Дерево все равно умудрялось дотянуться до них. Эрто теперь жили под угрозой постоянных аварий — выходило из строя то одно, то другое. Прежде баобаб просто отбрасывал тень. Сейчас он разросся до такой густоты, что солнце не могло пробиться во двор, и там постоянно было сыро. Здоровья семейству это не прибавило. Дочь пришлось отправить в санаторий в горы, младшему подыскать лицей с интернатом.