И Айвен – тот, что парил вверху, в белом свете безусловного, естественного счастья, что почти перестал быть человеком, вдруг ощутил сильнейшую связь с происходящим внизу. Со всеми, кого собрался покинуть. Вспышкой возникла мысль: «Я должен… Я дал слово». Тут же боль тела передалась ему… Жажда воздуха, жажда жизни, долг чести… Всё смешалось, слилось в одно непреодолимое: «Жить!»
Четверо в балахонах безразлично помогли ему опуститься.
Айвен Джошуа Чемберс, баронет, зашёлся в кашле – торопливом, сильном. Он судорожно сжал руки, запрокинул голову, выгнулся дугой, но как-то сумел сделать глоток воздуха, потом другой, третий.
«Воды…» – слетело с сухих, растрескавшихся губ. Едва слышно, но верный Эндрю тут же поднёс стакан. Приподняв голову хозяина, влил несколько капель. И, прежде чем вытянуться в струнку, перекрестился, забыв, что держит в руке подсвечник. Билли, увидев как Эндрю, делает подсвечником крест, засмеялся. Доктор выронил чемоданчик, застывшие в растерянности слуги, вздрогнув, кинулись собирать рассыпанные инструменты. Вынося плечами двери, влетел Джон, или это был Джеймс, и тут же пропал. Но спустя какое-то время появился всклоченный, потный Джейкоб.
– Ну, что я говорил? Жить будет! Будет жить… – и рухнул в кресло, зашедшись в приступе кашля.
***
– Сильно. Дедушка, я сначала удивилась, что ты взял за основу столь банальный образ – белый свет на входе в тоннель, но рассказал сильно. Я едва не заплакала.
– Ты считаешь белый свет галлюцинацией?
– Да, – кивнула Кэтрин. – А разве может быть иначе? Нет, я верю в Бога, но мне кажется, что жить надо сейчас. Что после того, как я умру, ничего не будет. Всё, мир кончится – для меня, по крайней мере. Вот если бы кто-нибудь вернулся с того света и рассказал, что душа продолжает жить, я бы поверила. А так, без свидетельств очевидцев… Твоё описание клинической смерти завораживает, но всё же хочется дослушать историю… – девушка усмехнулась, – как бы, любви… того Айвена и Луизы. Прости, но на фоне услышанного никак не могу сказать – твою и бабушки.
– Что ж, понимаю. Порой правда столь невероятна, что разум невольно начинает искать объяснения. И сравнение с фантастическим романом правомерно. А любовь того Айвена и Луизы Браун всё же была, хоть ты в этом и сомневаешься. Когда к Айвену вернулось сознание, он увидел склонившуюся над ним Луизу…
***
Сознание вернулось внезапно, толчком.
– Джипси…
– Лежи, лежи, милый. Это я, Луиза.
– Луиза… где я?
– Ты дома, в Роузвудском поместье.
Айвен огляделся – да, он у себя в спальне. За стеклом хмурый день. Дождь стучит в окно. Осень? Или всё ёще продолжается тот дождливый день? Что случилось? Ах да, помолвка… Неужели ему стало плохо в церкви и Джон-Джеймс доставили его в поместье? Нет-нет не то… До церкви они так и не добрались. Он побежал к Проклятому берегу… Значит, ему стало плохо на мостике через Серпентайн, и ребята доставили его в поместье… А как же дисколёт? Битва в парке? Или всё это ему привиделось? А путешествие по Институту Высоких Энергий? А Джипси? Джипси? Кажимость?
– Я сейчас позову доктора, – Луиза метнулась к двери, подол её платья взлетел и опал. Баронет обратил внимание на цвет, коричневый, с чёрными переливами. Лениво подумал, что ей не идут тёмные наряды. – Доктор Левинсон, – Луиза, распахнув дверь, замерла на пороге, – доктор Левинсон, Айвен очнулся!
В спальню впорхнул плотный человечек с обеденной салфеткой за воротником. Подкатился к кровати и тут же зачастил:
– Очнулись? Ну, молодцом, молодцом! – при этом он умудрился пощупать пульс, заглянуть в глаза и просмотреть записи в блокноте, небрежно брошенном на небольшом столике, уставленном склянками с лекарствами и пару раз вытереть рот углом салфетки.
– Ну, вот теперь больной явно пойдёт на поправку, – возвестил он и тут же засеменил к двери: – С вашего позволения, я закончу трапезу. Сегодня ваша кухарка просто превзошла себя!
– Что со мной?
– Тебя нашли на Проклятом берегу, – спокойно и тихо произнесла Луиза. – Вначале прибежал, Билли и стал кричать, что ты хочешь вернуться в какую-то стеклянную гору. Конечно, он немного… – невеста замялась, подыскивая нужное слово, – не в себе. Но в саду, там, где он граничит с лесом, сидели в секрете валлийские стрелки. Они тут же бросились следом за Билли – и никого не нашли. Только примятая трава и следы самого Билли. И ни одного твоего. Отец сам прибыл, как только получил известие, и тоже говорит – не было твоих следов. Сержант, командовавший секретом, послал вестового к полковнику Айронсайду. То, что Билли вернулся после долгого отсутствия – это уже удивительно, но… Двое стрелков остались на месте, остальные начали искать по кустам, да и в сам лес вошли. Тебя выбросило прямо на них – из воронки, что появилась в лесу. Никто даже сообразить ничего не успел. Одежда обгоревшая, но всё же я никогда не видела таких фасонов. Странная ткань, опять же, а что вместо пуговиц!.. Но это так, мелочи, – невеста умолкла, опустила взгляд, уставившись на пальцы, нервно теребящие конец наброшенной на плечи кружевной косынки. «Что я несу? – подумала она. – Это всё нервы». Девушка медленно подняла голову, длинные ресницы пушистыми полукружьями лежали на щеках. Едва слышно, шёпотом, она сказала:
– Мы думали, не выживешь. Целый месяц умирал, умирал… каждый день… Я… Я уже простилась с тобой. Каждый день прощалась… И вот – очнулся. Я рада этому, – но в голосе Крошки Лу не было радости, в нём слышалась только тоска, затаённая, тщательно скрываемая, и оттого более заметная.
– Я тоже рад, – ответил Айвен, невольно заинтересовавшись переменами, произошедшими за столь короткое время в весёлой, жизнерадостной девушке. Смотрел на неё и отмечал напряжённость плеч, неестественно прямую спину, бегающие по кружеву косынки пальцы и застывшее лицо. И глаза – она так и не взглянула ему в лицо.
Луиза прикусила нижнюю губу, из-под ресниц выскользнула слеза. Айвен наблюдал, как она катится по щеке, отмечая, что румянец, лепестками розы украшавший её личико, пропал, и кожа, бледная, сухая, будто натянулась на заострившихся скулах.
– Я не пойму, кто болел? Я или ты? Ты так бледна, дорогая… – он закашлялся, и невеста тут же поднесла к губам стакан с водой. Айвен сделал глоток, другой, устало опустился на подушку.
– Всё хорошо. Тебе нужно отдохнуть. Поспи, – она поправила одеяло. – Может быть, ты хочешь есть?
– Спасибо. Не надо.
– Тогда я пойду.
– Останься…
– Хорошо, только пообещай мне, что не будешь разговаривать. Тебе ещё нельзя.
Айвен кивнул и закрыл глаза.
Скорее провалиться в сон. Не видеть такого заботливого и такого чужого лица. Где же мы увидимся теперь с Джипси? Что с Великим Экспериментом? Джипси сорвала его? Вопросы… вопросы… Где взять ответы?.. И тут память волной смыла остатки завесы.
Вновь начался призрачный полёт цифр. Вот они вытянулись в цепочки, цепочки приобрели объём, глубину. Перед внутренним взором Айвена понеслись тысячи картин, в голове заговорили тысячи, миллионы голосов. Всё смешалось в дикую какофонию, в пёстрое мелькание бесконечных образов. Он попытался остановить поток – тщетно.
– Ухватись за ближайшую цифру, – вспомнились слова, сказанные когда-то любимым голосом.
С большим трудом ему удалось ухватить проносящуюся мимо двойку.
– Жми, – пронеслась следующая подсказка.
– Но как? Как?
Нет ответа. Какофония звуков и хаос картин усилились, и только двойка стояла перед его взглядом небольшим островком стабильности.
На щёку упала горячая капля. Айвен открыл глаза.
– Луиза? Ты плачешь? Перестань. Я в полном порядке, даже сам удивляюсь, но силы прибывают с каждой минутой.
– Да, я вижу, – она поднесла к глазам платок. – Пропала бледность, исчезли круги под глазами. Сэр… Барон Чемберс… – она замялась, подбирая слова. Много раз, пока Айвен метался в бреду, мысленно вела этот разговор, а вот наступил момент – и не может выговорить. Айвен, видя замешательство невесты, помог ей:
– Ты хочешь сказать, что всё кончено?
Девушка кивнула, уткнувшись в кружевной платок. Она едва сдерживала рыдания, и Айвен сказал за неё – те самые слова, что она так долго готовилась – и не решалась произнести.
– Ты решила, что я не люблю тебя? Ты хочешь отказаться от свадьбы, освободить меня от данного слова – чтобы я был счастлив? Чтобы никогда не сожалел о том, что женился на тебе?
Луиза Браун, опрокинув табурет, сорвалась с места и хотела выбежать из спальни, но баронет с неожиданной силой схватил её за руку.
– Сядь, – спокойно приказал он, потянув к себе. Девушка послушно опустилась на край кровати. – Выслушай меня. Я знаю, тебя смутило имя Джипси, которое наверняка не однажды срывалось с моих губ в бреду? – Она кивнула. – Ты подумала, что я люблю другую? – Луиза снова кивнула, глядя куда-то в сторону. – И ты решила пожертвовать собой, только чтобы я обрёл счастье? – Заключил жених, улыбаясь. – Глупая девочка, неужели ты думаешь, что я приму твою жертву? Что я добровольно откажусь от такой любви? Я не могу пока сказать, что столь же сильно люблю тебя, но моё сердце говорит мне, что любовь бывает разной. Порой она подобна молнии, а порой напоминает первое тепло, что медленно топит снег. Я не знаю, какой будет моя любовь, но она обязательно будет, и ещё я знаю, что никогда не пожалею о том, что женился на тебе. Мисс Браун, прошу вашу руку и сердце. – Луиза оторвала взгляд от пола – в синеве её глаз плескалось недоверие, надежда, боль и радость. – Прости, я бы преклонил колено, но ночная рубашка…
И тут девушка рассмеялась – весело, легко отпуская прочь недавние сомнения и страхи. Баронет привлёк её к себе и, прошептав: «Ты будешь самой красивой невестой», впервые поцеловал в губы…
***
– Вот, собственно, и всё… – Айвен Джошуа Чемберс, барон, человек, держащий в своих руках судьбы миллионов людей, смахнул слезу. – Предвосхищая твои вопросы, скажу – я не кривил душой. Я любил Джипси. Безотчетно, всепоглощающе, но… Сейчас понимаю, что это была любовь разума, а, возможно, и мозга – не моего, того, кибернетического. Кто-то, кажется Гёте, сказал, что счастлив тот, кто, получив знания, сохранил сердце. Мне повезло, моё сердце осталось нетронутым. Тогда, глядя на Луизу, я понял это. Джипси… Луиза… Я не знаю, кто из них будет ждать меня там, по ту сторону добра и зла, между жизнью и смертью… – Он замолчал. Кэтрин почему-то ждала. Чего – сама не знала, но ждала. Продолжения, каких-то слов, хотя бы улыбки. Но старый барон смотрел в окно невидящим взглядом. Не поворачиваясь к спутнице, произнёс – тихо, безразлично: