участке Лондона, крупнейшего города мира, центра огромной империи, мировой финансовой столицы, бывшей также сердцем всей промышленной и коммерческой деятельности, крупным портом и узлом железнодорожных магистралей и линий связи, не говоря уже об огромном социальном значении английской столицы.
Питт сразу же отложил в сторону все дела, которые Латимер вел совместно с другими офицерами и где результаты расследования не вызывали вопросов. Отложил он и те, где доказательства были неопровержимы и все закончилось арестом и осуждением преступника. Зато он неоднократно возвращался к делам, закончившимся оправданием подозреваемого, но в конце концов и там не нашел ничего, что вызвало бы сомнения и потребовало дополнительного объяснения.
Наконец, когда он уже совсем устал, почувствовал резь в глазах и растущее раздражение от того, что вместо живой работы возится со старыми бумагами, инспектор приступил к изучению дел незавершенных. Их было три: дела об убийствах, совершенных за последние пять лет. Томас прочел их с особой тщательностью. Ознакомившись с протоколами допросов свидетелей, Питт пришел к выводу, что, пожалуй, и сам вел бы допросы так, как их вел Латимер, — и воспрянул духом. Возможно, в конце концов он убедился, что перед ним просто человек, влюбленный в свою красивую и тщеславную жену, ради которой готов преступить границы своих финансовых возможностей.
У Питта не было оснований думать, что судья Карсуэлл брал у ростовщика деньги взаймы, зато он знал вескую причину, почему Уимс мог его шантажировать. Чтобы шантажировать Латимера, тоже имелись основания, и весьма серьезные!
Лорд Байэм сам признался, что стал жертвой шантажа. Не мог же Латимер, стоящий третьим в списке Уимса, попасть в него как просто примерный плательщик долгов. Не является ли и старший инспектор членом «Узкого круга»? Он вполне им подходит: молод, тщеславен, жаждет привилегий и своего места в обществе. Питт не нуждался в доказательствах этого, а предпочел бы, наоборот, убедиться, что Латимер не имеет отношения к «Кругу» и сам он может ему доверять.
В полдень Томас вышел перекусить. Он сидел в шумной таверне с толстым бутербродом в руке и кружкой сидра на столике, глядя на входящих посетителей, здоровающихся, обменивающихся словами и кивками, знакомящихся, говорящих о делах.
Возможно, стоит попытаться обратиться к своим источникам в криминальном мире? Если Латимер помогает «Узкому кругу», обращаться надо не к мелким воришкам, изготовителям фальшивых документов, карманникам и сутенерам, а к крупным мошенникам, продажным адвокатам, взяточникам и растратчикам крупных сумм.
Питт обратил внимание на мужчину с узким лисьим лицом, который сидел за столиком рядом. Он был неопрятен, с желтыми от курева зубами, немытыми руками и черными ногтями. Видимо, он перебивается воровством. А также, бесспорно, обманывает слабых и менее сообразительных, чем он сам, обижает жену, если она у него есть, и детей.
И все же Питту, согласно его собственному кодексу чести, он казался менее опасным, чем богач, который не прямо, а косвенно обирает людей, чтобы стать еще богаче, и развращает других, чтобы самому остаться безнаказанным.
Вернувшись в Скотленд-Ярд и тесную комнатушку с грудами папок, Томас возобновил свою работу, теперь уже ища среди участников тех, кто мог быть связан с «Кругом» или же представлял для них интерес.
Наконец он нашел то, чего так опасался: неоправданные пропуски в протоколах показаний, необоснованное прекращение дальнейшего расследования там, где оно могло бы дать нужные результаты, странная потеря профессиональной добросовестности у следователя высшего класса. Будь это кто-то другой, такое можно было бы считать неверной оценкой факта или случайной ошибкой. Как и любой следователь, Латимер не застрахован от ошибок, и неразумно было бы требовать от него, чтобы он был идеален. Как и все, он мог стать жертвой неверной догадки, мог пропустить какое-то звено в общей цепи фактов или же прийти к неправильному заключению; наконец, быть даже предвзятым или же слепым. Но факты, выстраиваясь, создавали вполне определенную картину, и чем больше Питт вглядывался в нее, тем очевидней она становилась. У него было мало шансов раскрыть всё до конца. Организация слишком засекречена, а наказания за разглашение тайн слишком суровы. Об этом его предупреждал Урбан, и если он прав, то список Уимса — лишнее тому подтверждение. Питт заметил, что пропуски и странные ошибки в заключениях попадались ему именно в тех делах, которые он мог считать связанными с интересами «Узкого круга», а Латимер был всего лишь их исполнителем.
Возможно, было какое-то дело, чьи концы он отказался спрятать в воду; было преступление, которое возмутило его настолько, что он наотрез отказался выполнить приказ. И тогда братство наказало его, внеся его имя в список Уимса, а это означало, что впоследствии все будут знать о нем и это его погубит. Цена расплаты будет страшной, а заплатив, он будет им уже не нужен. Питта, сидящего в душной комнатушке, пробрала дрожь. Об этом узнают прежде всего колеблющиеся братья — и поймут, что их ждет, если они ослушаются; а верные братья станут еще преданней.
Томас подумал о Драммонде. Его имени нет в списке Уимса. Означает ли это, что он никогда не обманывал доверия братьев, не отказывался выполнять приказы? Он действительно сразу же откликнулся на просьбу Байэма о помощи, а ведь речь шла об убийстве!
Мысль была настолько отвратительной, что Питту стало не по себе. Драммонд нравился ему, как никто другой, и неделю назад он поручился бы своей карьерой, что его шеф — безукоризненно честный человек.
Возможно, подчиненные Латимера такого же высокого мнения и о своем начальнике.
Питт сложил папки и покинул комнату. Заперев дверь на ключ, он вручил его тому же дежурному сержанту, у которого получил его.
— С вами все в порядке, сэр? — осторожно справился тот, хмурясь. — У вас неважный вид, сэр, если мне позволено будет сказать.
— Наверное, я слишком долго находился без воздуха, — соврал Томас. Он не должен проговориться, доверять никому нельзя. — Я не привык так много читать.
— Нашли то, что искали, сэр?
— Нет, нет, увы, не нашел. Кажется, пошел не по тому следу. Надо искать в другом месте.
— Наверное, нелегкая это работа — быть детективом, сэр, — философски заключил разговорчивый сержант. — Раньше я думал, что это то, что мне нужно, а теперь не уверен. Возможно, лучше знать меньше — счастливей будешь.
— Пожалуй, да, — согласился Питт, а затем добавил, подумав: — А еще лучше — ничего не знать.
— Плохой день, сэр? Может, завтра все исправится.
— Возможно. — Томас заставил себя улыбнуться сержанту, поблагодарил его и поскорее вышел на свежий вечерний воздух.
Пахло близким дождем, дул слабый ветер с востока, донося с пролива запах моря, звуки реки, порта, доков. До сумерек еще далеко, поэтому набережная запружена экипажами. Прогулочный пароход в ярких флажках проплыл вверх по реке к Виндзору или Ричмонду. Питт слышал смех, донесшийся по воде. Откуда-то — должно быть, с Вестминстерского моста — слышались звуки шарманки, торговец прямо с тележки продавал морских улиток и горячие пирожки с угрем.
Шесть часов вечера. Питту надо торопиться домой, где он забудет на время о списке Уимса и о тех несчастьях, которые скрывались за ним. Он съест свой ужин на кухне в обществе Шарлотты, а затем немного поработает в саду — подрежет толстые сучья, до которых жене не дотянуться.
Завтра он решит, что сказать Драммонду. Утро вечера мудренее.
Настоящего дождя так и не прошло — поморосил лишь мелкий дождичек, оставив легкие капли на траве и лепестках цветов. Питт даже не уходил в дом. Ощущая приятную прохладу дождевых капель на лице, он смотрел, как медленно темнеет небо. Весь день Томас провел взаперти, что для него было невыносимым. Теперь он с наслаждением занимался физическим трудом, радуясь тому, как хорошеет их сад. Шарлотта не могла уделять много внимания работе в саду — она лишь срезала отцветшие бутоны с розовых кустов, убирала с клумб увядшие анютины глазки или же подбирала сухие ветки с лужайки. В обязанности Грейси входило подметать дорожку. Женщины были слишком заняты другими делами в доме, да и газонокосилка тяжела для них.
Питт вернулся в дом лишь в девять вечера, когда затянутое дождевыми тучами небо ускорило наступление темноты. Он снял мокрую куртку, башмаки и сел в свое любимое кресло, не обращая внимания на промокший низ брюк.
Шарлотта занималась платьем Джемаймы. Заколов иголку так, чтобы сразу же найти ее, она отложила шитье в сторону и спросила, посерьезнев и глядя мужу в глаза:
— Что с тобой?
Томас хотел было промолчать или отговориться, но вдруг почувствовал необходимость поделиться с ней. Ему не хотелось одному принимать решение, а Шарлотте он полностью доверял. Мучительно подбирая слова, Питт рассказал ей все.
Она слушала не двигаясь и не отрывая от него взгляда, и ее руки впервые за весь вечер лежали неподвижно на коленях. Они не потянулись на этот раз ни за иголкой, ни за клубком шерсти.
— Что ты скажешь Драммонду? — спросила она, когда он наконец умолк.
— Не знаю. — Томас искал ответа на ее лице, словно она, а не он обладала большим опытом принятия важных решений. — Я не знаю, насколько глубоко он увяз в делах братства.
Шарлотта лишь на мгновение задумалась.
— Если ты не скажешь Драммонду, любое твое решение будет строиться на недоверии к нему.
— Нет, — решительно возразил Питт. — Нет, — снова повторил он. — Я поставлю его в такое положение, когда ему придется открыто не повиноваться «Кругу», если он хочет и дальше продолжать расследование дела Уимса так, как оно ведется сейчас. Возможно, Латимер невиновен в убийстве.
— А лишь в коррупции, не так ли? — не колеблясь добавила Шарлотта, сидя все в той же спокойной позе.
— Я не могу утверждать даже этого, — возразил Питт. — Можно судить лишь по фактам в материалах его расследований. В конце концов, это могут быть неверные оценки, случайные ошибки. Если кому-то вздумается меня проверить, то тоже можно будет найти немало поводов для критики, а то и выводов похуже, если кто того захочет.