Было доказано, что каждое утро, около восьми, после того как отец уходил на работу, Вильма и Ванда уходили из дому и возвращались к двум часам. Прежняя прислуга подтвердила это, но оговорилась, что не придавала этим выходам особого значения, полагая, что девушки уходят на работу.
Во второй половине дня, даже после обручения с Джулиани, Вильме часто звонили по телефону. Прежде чем ответить, она прикрывала дверь в свою комнату и вела разговор вполголоса и лаконично. Однако никто не в силах уточнить, говорила ли она всякий раз с одним и тем же человеком и были ли это междугородные разговоры. Если так, то ее собеседником не мог быть жених, потому что к моменту смерти Вильмы Монтези прямой телефонной связи между Римом и Потенцей не было.
В отношении родных покойной Сепе удалось выяснить, что мать Вильмы извлекала определенную выгоду из шумихи, устроенной прессой по поводу гибели ее дочери. Она лично получила несколько сотен лир за предоставленные сведения и «однажды сетовала на скудость вознаграждения и подбивала журналистов написать что-нибудь более пикантное». На основании разнообразной информации можно было прийти к заключению, что Вильма Монтези вела двойную жизнь. Привыкшая с раннего детства к тратам, несоразмерным с доходом семьи, выросшая в атмосфере, которую никак нельзя счесть чересчур строгой в плане нравственности, Вильма мечтала о лучшем будущем и пользовалась полной свободой – в частности, могла выходить на улицу утром или днем.
Не кажется невероятным, что Вильма истинная – очень не похожая на ту девушку, образ которой сконструировали газеты, – контактировала с наркодилерами и принимала участие в «празднествах наслаждения».
Следствие, оглянувшись назад, вернулось к первому, впоследствии исправленному заявлению Ванды Монтези: «Вильма выскочила на улицу неприбранная, чуть ли не в чем была. Без сомнения, она так заторопилась после какого-то телефонного звонка». Эти слова позволяют думать, что Ванда не сомневалась в том, что сестру кто-то вправе вытребовать к себе срочным телефонным звонком, как и в том, что у той есть какие-то таинственные связи, о которых так и не узнали ни семья, ни полиция.
У Родольфо Монтези, единственного человека, который мог бы держать семью в строгости, не было времени выполнять свои родительские обязанности. Он работал с утра до ночи и с трудом выкраивал время на обед дома.
Прежде чем двигаться дальше, следовало проанализировать свидетельские показания: под вечер 9 апреля неподалеку от того места, где было совершено преступление, видели князя Д’Ассиа в светлом автомобиле, где сидела еще какая-то девушка. Некий адвокат, узнав об этом, ввел в курс дела коллегу – поверенного Уго Монтаньи, который и устроил грандиозный скандал: переговорил со свидетелем, и тот подтвердил свои показания. Когда же об этом узнала его жена, она сказала ему: «Ты – идиот! Я же велела тебе молчать! Эта девушка в машине была Вильма Монтези».
На допрос был вызван князь Д’Ассиа, юный итальянский аристократ ростом сто восемьдесят семь сантиметров, тонкий как хлыст. Он отрицал, что в его машине была Вильма Монтези. Но имя своей попутчицы назвать отказался, поскольку считал своим долгом оградить ее от неприятных расспросов.
Рыцарство, впрочем, пришлось на время отставить, поскольку подобные алиби следователь Сепе в расчет не брал. Так всплыло имя одной изысканной барышни из высшего римского общества, которая на допросе подтвердила показания князя относительно его поездки в Капакотту 9 апреля. Кроме того, нашелся чек, подтверждавший, что в тот день Д’Ассиа залил в бак двадцать литров бензина.
Обвинения против Д’Ассиа оказались несостоятельными. Зато возникла необходимость проверить данные об Уго Монтанье и Пьеро Пиччони. Но прежде чем двинуться дальше, пришла наконец пора сообщить читателю сведения, которые он, без сомнения, давно уже хочет получить: Вильма Монтези была девственницей.
Удалось выяснить следующие подробности из жизни Пьеро Пиччони.
На виа Ачерузио, 20, ему принадлежала холостяцкая квартира, где он устраивал вечеринки для своих друзей и подруг. Причем квартира не значилась в списке, имевшемся у консьержа. Актриса Алида Валли призналась, что несколько раз побывала там, чтобы «послушать пластинки».
По словам нескольких свидетелей, Пьеро Пиччони «обладал изысканным вкусом в любви». Выяснилось также, что он в качестве стимулятора принимал наркотики.
Кроме того, как и Монтанья, был завсегдатаем маленького бара на виа Бабуино, где, как мы помним, кто-то сказал Андреа Бизаччиа: «Вильма Монтези не могла погибнуть в результате несчастного случая – я отлично знал эту девушку». Заведение было закрыто полицией в связи с тем, что «стало прибежищем экзистенциалистов, людей, склонных к употреблению наркотиков или, по крайней мере, сомнительной нравственности».
О жизни Уго Монтаньи, известного также как маркиз ди Сан-Бартоломео, человека элегантного и с большими связями, было установлено следующее (цитируется буквально):
«Родился в Гротте, провинции Палермо, 16 ноября 1910 года в семье со скромнейшим достатком и низким социальным положением, причем иные члены ее отбывали срок тюремного заключения и имели приводы в полицию. Его отец Диего 1 апреля 1931 года был задержан в Пистойе «по приказу свыше» и отпущен 27-го числа того же месяца. Его брат был осужден на несколько лет тюрьмы за вымогательство и укрывательство.
В 1930 году Уго Монтанья переехал в Пистойю, но потом вернулся в Палермо, где и был арестован впервые за выдачу подложных векселей. Отпущенный под залог, 23 мая 1936 года 28 числа того же месяца он был выслан в Рим.
«Уго Монтанья в 1935 году в Риме, – говорится в документе далее, – оформил брак с Эльзой Анибальди. В 1937 году был вновь взят под стражу за то, что выдавал себя за бухгалтера, но по амнистии в том же году вышел на свободу.
После недолгого супружества, в результате которого родился ребенок, супруги расстались. Супруга обвинила Уго в изменах и скупости: тратя все свои деньги на женщин легкого поведения и на увеселительные прогулки, он отказывался обеспечивать жене хотя бы самое скромное существование.
В мае 1941 года после неоднократных протестов и жалоб соседа полиция рекомендовала ему воздержаться от шумных вечеринок с танцами и песнями, которые регулярно происходили в его квартире в квартале Фламинио далеко за полночь в присутствии многочисленных гостей обоего пола». В настоящее время Уго Монтанья – мультимиллионер.
Механик Пиччини, который в прошлом году поспешил с полной уверенностью заявить полиции, что девушка, в первой декаде марта сидевшая в застрявшей машине возле Капакотты, была именно Вильма Монтези, был теперь вызван для дачи показаний по всей форме. Пиччини показал, что спутник девушки был примерно с него ростом – около 169 см, – лысеющий, элегантный, с непокрытой головой и говорил он по-итальянски правильно, с легким римским акцентом.
На этот раз выяснилось, что не один Пиччини помогал неизвестному. С ним вместе был его товарищ по работе – некий Ди Франческо, который подтвердил показания Пиччини за одним исключением: по словам Ди Франческо, тот говорил с легким иностранным акцентом. Свидетелям устроили очную ставку. Механик стоял на своем и под протокол опознал Пьеро Пиччони из трех других мужчин со сходным физическим обликом. Впрочем, нельзя не учитывать, что к этому времени фотография Пьеро Пиччони много раз появлялась в газетах.
В числе прочего механик Пиччини вспомнил, что вышедшему из машины человеку надо было срочно позвонить по телефону – так срочно, что это казалось подозрительным. Следователь связался с Ремо Бильоцци, хозяином табачной лавки на вокзале в Остии, и попросил описать человека, звонившего оттуда. Бильоцци напряг память и припомнил черноволосого, уже лысеющего мужчину со смуглым продолговатым лицом, которому просто позарез как надо было позвонить по телефону. На предъявленных ему фотографиях хозяин узнал в Пьеро Пиччони человека, звонившего из его лавки в первой декаде марта.
Если допустить, что в автомобиле сидела именно Вильма Монтези – а описание, сделанное обоими свидетелями, совпадало, – то приходилось усомниться в показаниях ее родных, утверждавших, что она всегда возвращалась домой не поздно. Однако то, как на самом деле вела себя семья (не следует забывать, как мать Вильмы уговаривала консьержку изменить показания), позволяет думать, что они были посвящены в какую-то тайну, впутаны в какую-то историю, огласки которой их дочь любой ценой старалась избежать. По этой причине показания родных не были приняты в расчет, поскольку ясно просматривалось намерение доказать, что девушка в автомобиле – не Вильма Монтези.
С другой стороны, следствие решило заслушать показания еще нескольких человек, у которых явно имелось что сказать, – это были зеваки, прибежавшие на пляж Торваджаники взглянуть на мертвое тело. Раньше никто не вспомнил о них – конкретно об Анне Сальви и Джале Баллели. Вызванные на допросы, они в один голос заявили, что узнают в погибшей Вильме Монтези ту самую девушку, которая в 5:30 10 апреля 1953 года проезжала мимо их домов в Торваджанике в темном автомобиле, которым управлял какой-то мужчина. Совпали и их описания его наружности. Они заявили, что пришли на берег взглянуть на обнаруженное тело, а потом из газет узнали, что девушка погибла (была утоплена или утонула сама) 9 апреля, и потеряли к этому происшествию интерес.
…не сходились никак, и было их довольно много. Имелось сомнительное свидетельство еще одного человека, видевшего на берегу труп. Накануне он с женой проходил недалеко от Капакотты мимо черного автомобиля, где сидела какая-то девушка. Жена еще сказала ему: «Бесстыдник, пялишься на девушек». На следующий день, увидев тело погибшей на пляже, он сейчас же отправился к жене и сказал: «Знаешь, та самая девушка, которую мы с тобой вчера видели, сейчас лежит мертвая». Жена однако отказалась подтвердить его показания в полиции. Но Сепе это обстоятельство нисколько не обескуражило. Чтобы рывком продвинуть дело, он задумал следующий шаг. И шаг решающий – очную ставку между Аной Марией Кальо и Уго Монтаньей.