Так говорить ей было гораздо легче: собеседник не волновал ее и не приводил в смущение взглядом. Жасент подробно рассказала ему обо всем, что делала и что узнала в течение последних дней, перебирая в воспоминаниях все те часы, которые она провела в Сен-Приме, Сен-Методе, у Матильды, у Брижит, с Жактансом Тибо, Сидони и отцом. Она постаралась как можно точнее описать Пьеру свои растущие сомнения, а в завершение своего рассказа она поведала о том, что прочла Эммин дневник, а также черновик ее прощального письма, о котором не смогла рассказать ни Сидони, ни Лорику.
Временами комок подкатывал к ее горлу, она запиналась, дрожала, и для Пьера это было поводом наклониться к Жасент и поцеловать ее в лоб, в тот бледный шрам, который был так хорошо знаком ему. Когда Жасент закончила свое повествование, Пьер некоторое время молчал.
– Я не понимаю позицию Шамплена и Сидони, – наконец произнес он. – Жасент, дорогая, ты права, Эмма не покончила жизнь самоубийством. А даже если она все-таки его совершила – зачем это скрывать? Во имя сохранения чести Клутье? Чтобы напечатать статью, очерняющую правительство? Как мне кажется, Паком знает больше, чем мы все. Если бы ты рассказала мне обо всем в Сен-Методе, я бы не поехал к отцу и мы с Лориком и Дави постарались бы Пакома разговорить.
– Матильда говорит, что он славный парень. Что его нужно задобрить, не вести себя с ним резко. Я ни в чем его не обвиняю. Он мог встретить Эмму на берегу озера, поговорить с ней, а затем уйти. Возможно, он украл у нее сумку. Но который был час? Почему Паком разгуливал так поздно? Или рано… Я не перестаю задавать себе этот вопрос.
– Нужно предупредить полицию, Жасент. Доктор Гослен был прав, Матильда тоже. Мне даже кажется странным то, что вы похоронили Эмму так скоро, без всякого расследования.
– И это еще одна моя ошибка. В тот же вечер по возвращении из Ривербенда я показала Эммино письмо папе. Для него, Лорика и для меня это был суицид, для всех остальных жителей деревни – несчастный случай. Пьер, если я расскажу полиции все то, что знаю, случится ужасное: мама узнает правду, тело будет эксгумировано, будет произведено вскрытие. Во время учебы я присутствовала на такой процедуре. Это отвратительно. И еще: эта «М» ни о чем тебе не говорит? Ты знаком со многими жителями Альмы, Сен-Жерома и Арвиды. Умоляю тебя, подумай хорошенько. Ты говорил, что в середине января вы с сестрой снова виделись. Она была одна? У нее не было возлюбленного?
– Имен и фамилий, начинающихся на «М», – десятки. Может быть, это прозвище. Я подумаю, обещаю.
В этот момент на них со всех силой обрушился шквал ветра. По лодке застучал ливень; Пьер должен был контролировать ее курс, чтобы не сбиться с нужного направления. Он не выпускал из виду берег, нетерпеливо ожидая появления наиболее заметных сооружений Роберваля: больницы, отеля «Шато Роберваль», монастыря урсулинок. Он без устали всматривался в окрестности, а также следил за бревнами, занесенными в эти края рекой Мистассини и плавающими теперь на поверхности воды.
– Нам еще далеко? – спросила молодая женщина.
– Увы, мы приближаемся! Мне будет тяжело с тобой расставаться. Когда ты хочешь, чтобы я отвез тебя в Сен-Жером, чтобы забрать Эммины вещи?
– Завтра вечером, если ты сможешь, – прошептала она. – Теперь, когда ты в курсе всей ситуации, я чувствую себя намного спокойнее. Я хотела бы видеть тебя, сесть напротив. Позволь мне вернуться на скамейку.
– Хорошо, но руку твою я не отпущу. Будь осторожна!
В тот момент, когда Жасент уже собиралась подняться, Пьер задержал ее, страдая оттого, что не будет ощущать рядом с собой ее тела. Они посмотрели друг на друга неотрывным взглядом, преисполненным боли и нежности, словно встретились после долгой разлуки, во время которой у них не было вестей друг о друге, но при этом они не теряли надежды воссоединиться.
– Мой Пьер, – прошептала она. – Слава богу, что ты рядом, со мной.
– Жасент, я не должен был…
Она прижалась к нему и поцелуем заставила замолчать. Сейчас даже самые страшные катастрофы, которые могли обрушиться на мир, не помешали бы ей прижаться губами к губам своего возлюбленного, почувствовать его тепло, его запах. Пьер выключил мотор и отпустил штурвал, чтобы хоть на несколько мгновений страстно сжать ее в своих объятиях. Так они и сидели, обнявшись, опьяненные всепоглощающим чувством, которое испытывали от этого трепетного и одновременно неистового соединения их губ.
Тем временем лодку относило мощным и капризным течением, усиленным паводками на реках Мистассини, Ирокуа, Тикуапе и Перибонке.
– Может быть, останешься сегодня у меня? – прошептала Жасент Пьеру на ухо. – Мне тоже не хочется с тобой расставаться.
Пьер как будто очнулся от глубокого сна, черты его прояснились; он был счастлив, но в то же время удивлен. В тот момент, когда он с улыбкой готов был согласиться на ее предложение, он увидел лицо Жасент, искаженное от ужаса.
– Осторожно, сзади!
Сильный удар, сопровождаемый оглушительным треском, сотряс лодку. Они натолкнулись на огромный дрейфующий ствол дерева. Пьер даже не успел обернуться. От яростного толчка нос лодки приподнялся, и Пьер, потеряв равновесие, боком упал в воду. Все произошло очень быстро. У Жасент возникло ощущение, что они стали жертвами кошмара или какой-то молниеносной галлюцинации.
– Пьер? – позвала она, не решаясь встать. – Пьер, отзовись, прошу тебя!
Не успела она это сказать, как заметила, что на дне лодки плещется мутный сероватый поток. В это же мгновение в борт вцепились руки Пьера: промокший до нитки, с прилипшими к голове волосами, он вынырнул из воды.
– Не бойся, моя хорошая, мы выберемся! – крикнул он. – Помоги мне подняться – мне мешает одежда, она стала тяжелой.
– Да, да, – пробормотала она.
Помогая Пьеру залезть на борт, Жасент мимолетом бросила взгляд на кожаную сумку, которую перед этим спрятала под лавку. «Боже мой, дневник Эммы! Нельзя, чтобы он намок, а главное – нельзя, чтобы письмо стерлось! Никто не поверит мне, если я потеряю это доказательство: доказательство того, что в ее самоубийстве было не все так ясно», – подумала она.
– Жасент, нужно вычерпать воду, – спокойно сказал Пьер, не поддаваясь панике.
Он открыл свой полотняный сверток, откуда достал большую алюминиевую кружку. В борьбе с прибывающей водой это «оружие» выглядело довольно примитивным, но лучшего у него не было.
– Мы пойдем ко дну? – взволнованно спросила Жасент. – Брешь слишком большая…
– Я знаю, – ответил он, бросая обеспокоенный взгляд на темные берега, виднеющиеся вблизи. – К тому же мы уже проскочили Роберваль. Продолжай пока черпать воду, мне нужно запустить мотор. Мы можем достичь острова Кулёвр и, если повезет, причалить там.
– Но я не вижу его, – всхлипывала Жасент.
– Там, справа, присмотрись лучше. Он выглядит сейчас немного меньшим, чем обычно, потому что частично затоплен, как и почти все вокруг. Но там наверняка будет участок суши. Можно различить деревья!
К Жасент вернулась надежда – Пьер был прав. Она спрятала сумку под плащ, у груди. Сумка была довольно объемная, занимала много места и сковывала движения, но у нее не было выбора. Она принялась усердно черпать воду, сосредоточившись на этом занятии.
– Почему бы тебе не попробовать достичь Роберваля? – наконец спросила она, понимая, что ее труд никоим образом не улучшает ситуацию.
– Я пользуюсь течением; оно толкает нас к острову. Я часто бывал там в последние месяцы, добирался туда даже вплавь. Там я, надеюсь, найду, чем можно залатать лодку. Под деревьями находятся небольшие домики.
– Но мы же не будем там ночевать? – взволнованно спросила Жасент.
– Надеюсь, что нет. Возможно, к нам придут на помощь. В Сен-Фелисьене я слышал, что в Сен-Метод должен прибыть пароход «Перро»[15], чтобы отвезти семьи в надежное место. Мы сможем разжечь костер и таким образом дать о себе знать. Мне жаль, Жасент, это снова моя вина. Если бы я не захотел тебя поцеловать…
– Нет, это я не смогла справиться со своим желанием, – с улыбкой произнесла она.
Несмотря на свое плачевное положение, они обменялись радостными улыбками, которые вернули их в юношество, в эту благословенную пору беспечности.
Паком с жадностью поглощал кусок сладкого пирога, который подала ему Матильда к чаю с молоком. Она любила готовить и угощать близких своей стряпней. Сидя напротив мальчика, она с удовлетворением наблюдала за тем, как он ест.
– Ну что, тебе нравится, мой милый? Я открыла банку черники: я каждое лето ее консервирую. А для сливок взбила яйцо с кленовым сиропом.
– Вкусно, мне нравится, – сказал Паком с полным ртом.
– Когда будешь колоть мне дрова – в благодарность, помимо денег, я буду готовить тебе сладкое. Любая работа должна быть оплачена.
Матильде не давали покоя признания, сделанные Жасент сегодня утром. Чтобы помочь молодой медсестре и одновременно утолить свое любопытство, она хотела понять, что произошло тогда на берегу озера.
– А ты лакомка! – весело расхохоталась она, имитируя его простоватый говор.
В ее жилах текла унаследованная от предков-гуронов хитрость, а также тяга к сражениям, пусть даже без оружия. Она думала, что Паком доверится ей, если она станет вести себя так же, как он. Ей даже стало интересно, сумеет ли она расположить его к разговору. «Он отказался отвечать на вопросы матери о сумке Эммы, – думала она, наблюдая за Пакомом. – Все-таки он ее боится… Когда его стала расспрашивать Жасент – он замкнулся в себе! Его мозг работает медленно, но все же работает».
– Могу взять еще? – промямлил Паком; на усах у него блестел крем, уголки губ были измазаны черничным вареньем.
– Хорошо, но сначала я вытру тебе ротик, – ласково ответила Матильда.
Она поднялась из-за стола, чтобы взять влажную салфетку. Вернувшись к Пакому, женщина увидела, что он с беспечным видом вытирает губы красивым, окаймленным зеленой нитью носовым платком в цветочек. Обычно Паком, вытирая в сарае пот со лба, пользовался большим куском хлопчатобумажной шотландки, которую доставал из кармана.