Заинтригованная Матильда хранила молчание. Теперь Паком нюхал платок, приложив его к своим сомкнутым векам.
– Ты хочешь плакать? – спросила Матильда, охваченная неясным предчувствием. – Твой носовой платок очень красивый! Тебе повезло!
Слабоумный питал к этой женщине нежные чувства – она всегда ему улыбалась и угощала вкусной едой.
– Эмма грустная, а не я, Эмма плачет, а не я, – прошептал он.
– Когда? Маленькой девочкой?
– Нет… большая… со мной… она плакала.
Ничего не сказав, Матильда отрезала второй кусок пирога. Знания, которыми она обладала по части человеческой души, подсказывали ей, что лучше подождать, не стоит торопить события. Если Пакома не расспрашивать, он может продолжить говорить.
– Скажи-ка, мой мальчик, а что, если мы выпьем по стаканчику моего карибу? – участливо предложила Матильда. – Но ты ничего не скажешь маме, мой сладкий, иначе она разозлится.
– Черт возьми, я хочу, – согласился Паком, смеясь от радости.
– Твой папа Иньяс так чертыхался, когда попадал молотком себе по пальцам! Как-то раз я его лечила.
– Папа был хороший, – заявил Паком, зачарованно глядя в свою тарелку, на которой снова появилось сладкое.
Он отпил немного вина, откусил кусок пирога и снова принялся за вино; Матильда не спускала с него внимательного взгляда. Паком уронил платок на стол, рядом с так и не использованной салфеткой.
– Твоя мама тоже очень хорошая. Она дала тебе красивый платок, – сказала старуха.
– Не мама, а Эмма. Нет, не Эмма, я нашел в ее сумке, платок, в сумке Эммы, в такой белой, красивой сумке… У меня больше нет сумки, мама ее забрала.
– А сумку ты тоже нашел?
Паком обратил к Матильде широкую лукавую улыбку. Он немного повертелся на стуле.
– Я не знаю…
В этот момент в дверь стали барабанить. Не дожидаясь ответа, в дом ворвалась Брижит Пеллетье, охваченная гневом.
– Ну что это за манеры? Нужно возвращаться домой, Паком. Скажите, Матильда, вы вообще видели, который час? Я всегда неспокойна, когда мой сынишка гуляет где-то допоздна.
Матильда извинилась; она была раздосадована. Быстро убрав со стола стаканы, она украдкой взяла платок. Брижит, сверлящая сына суровым взглядом, ничего не заметила. Паком, которого оторвали от приятного занятия, надел свой картуз и, ворча, вышел. Женщины попрощались. Тайну раскрыть не удалось.
В хижине было темно. Пьеру удалось растопить старую ржавую печку с помощью почти не намокших опилок, валяющихся на полу, и досок, на которые пришлось разобрать небольшой подвесной шкаф. Жасент сидела на пороге их временного укрытия, предварительно очистив хижину еловой веткой, которую она использовала в качестве метлы. На острове, поглощенном безумными паводками последних дней, можно было разглядеть только молодые деревца, растущие в его центре.
– Нам очень повезло, что вода так высоко поднялась! – крикнул Пьер. – Там, куда мы приплыли, перед пляжем очень много скал. Это опасное место, особенно для лодок.
Шум потрескивающего огня частично заглушал его голос. Жасент от волнения кусала губы – она знала, что Пьер, стоявший у нее за спиной, был сейчас обнажен. Он грелся, разложив свою одежду на ветвях хвороста, чтобы она хоть немного просохла. По этой причине Жасент упрямо не оборачивалась.
– Особенно нам повезло, что у тебя в сумке оказались сухие спички, – громко ответила она.
– Мне правда очень жаль, – бросил он, но прозвучало это не совсем убедительно. – Тебе нравится здешний пейзаж?
– Да, я, похоже, одна из первых, кто любуется паводком озера Сен-Жан. Но, если бы я была на острове одна, такое зрелище показалось бы мне зловещим.
Удивительно, но они оба старались избегать разговоров о постигшей их трагедии, о трауре, сомнениях, обидах. Против всякой логики смерть Эммы сблизила и примирила молодых людей.
– Ты еще долго будешь сидеть ко мне спиной? – спросил Пьер.
– Так будет лучше.
– Медсестры имеют дело как с женщинами, так и с мужчинами. Тебе следовало бы привыкнуть… А впрочем, не волнуйся: в сумке у меня есть сменное нижнее белье.
Жасент закрыла глаза: ее богатое воображение живо воссоздало желанное тело Пьера, тело, которое она не забыла. Ощущая сухость во рту и неровное биение своего сердца, она еще раз убедилась в том, что дневник ее сестры не пострадал из-за их с Пьером злоключений.
– Слушай, во внутреннем кармане моей сумки есть карамельки! – воскликнула она. – Нам будет чем поужинать.
– Поужинать? Здесь? Я думал, что как только я отогреюсь, а одежда высохнет, то сразу же примусь за починку лодки, чтобы отвезти тебя домой.
– В это время года дни долгие, даже если солнце ни на миг не выходит из-за туч. К тому же я пошутила. Иногда нужно и посмеяться, не всегда же плакать!
– Я так люблю твой смех! – признался он. – Я помню, что, как только ты изображала серьезную девушку, я начинал щекотать тебя, только для того чтобы услышать, как ты смеешься. Жасент, не бойся: я сяду рядом, но не обижу тебя. Я взял с собой нижнее белье на случай, если бы мне пришлось задержаться у отца в Сен-Фелисьене. И оно пригодилось… Но в его доме ничего не изменилось, и там, в моей комнате, еще осталась моя старая одежда.
Жасент нежно улыбнулась, вспоминая один из летних дней, проведенных у Ксавье Дебьена. Они приехали к нему, чтобы сообщить о своей будущей помолвке. После завтрака учитель ушел проводить урок, и Пьер воспользовался этим, чтобы отвести Жасент в свою комнату. Придя в возбуждение от внезапной близости, они целовались до изнеможения. Тогда влюбленные, дрожа от желания, впервые позволили себе смелые ласки.
– О чем ты думаешь? – спросил Пьер, подражая хриплому голосу Боромея.
– Угадай…
– Про тот день, который мы целиком провели в моей комнате в Сен-Фелисьене, – ответил Пьер.
Пьер устроился рядом; на нем были белая майка и длинные серые кальсоны. Они сидели совсем близко. Жасент не смогла не поддаться соблазну полюбоваться его мускулистыми бедрами хорошего пловца, его сильными икрами. Взволнованная, она сосредоточенно стала вглядываться в глубь озера, которое, казалось, собирается поглотить остров.
– Ты ждешь появления Ашуапа?[16] – шепнул он ей на ухо.
– Ашуапа? Какое смешное имя! Думаю, это что-то индейское, что-то на языке монтанье[17].
– Не знаю, но так люди называют монстра, который будто бы живет в нашем озере и которого многие будто бы видели. Древние индейские легенды гласят, что его убежище находится здесь, на острове Кулёвр, который в народе раньше называли островом Злого духа.
Жасент вздрогнула: хоть она и не верила в подобные истории, но на всякий случай придвинулась ближе к Пьеру.
– Почему же тогда этот остров носит название Кулёвр, то есть Змеиный?
– Племена, которые обитали в округе, ненавидели змей. Поэтому они обратились в миссионерство с просьбой разрешить им загнать всех змей на этот крохотный участок земли.
– Ты хочешь напугать меня своими несусветными историями, и все только для того, чтобы…
– Чтобы что?
Жасент бросила на него растерянный взгляд своих светло-бирюзовых глаз. Не в силах больше сдерживаться, она прижалась к Пьеру. Он нежно обнял ее одной рукой за плечи.
– Когда я буду достаточно натренирован для того, чтобы вплавь пересечь озеро от берега до берега, я, может быть, и повстречаюсь с этим монстром Ашуапом.
– Но плавать так далеко – это безумие, Пьер!
– Дави будет следовать за мной на лодке. Если меня схватит судорога или ногу мне откусит Ашуап, Дави придет мне на помощь, – пошутил он. – Только при условии, если я починю его несчастное судно.
Пьер замолчал, слишком взволнованный прикосновением длинных волос Жасент к своей щеке. Она тихо вздохнула, и Пьер понял, что ей отрадно находиться подле него.
– Отдыхай, любовь моя, – сказал он нежно. – Отдыхай от всего. Тучи исчезнут, снова взойдет солнце, распустятся цветы, а по озеру, которое вновь станет небесно-голубым, будут плавать белые парусники.
– А что будет с нами? Есть ли у нас будущее, Пьер? Это нелепо, но в Сен-Приме я была такой несчастной! Я чувствовала себя настолько одинокой, что мечтала о том, чтобы побыть с тобой хоть пару часов, хоть несколько минут… Ты словно чудом появился на кладбище. Боже мой, Эмма… Я дышу, я улыбаюсь, а она мертва. Я думала, что забыла те места и те чувства, которые у меня были три года назад, в начале нашей любви.
– Я все время любил только тебя, – сказал Пьер. – Но я повел себя ужасно, и теперь не понимаю почему. Почему я бросился в объятия малышки Эммы, как мы ее называли? Почему я согласился встречаться с Эльфин? Прости, Жасент, это мой самый большой недостаток: стоит девушке состроить мне глазки, как я чувствую перед ней свое бессилие. Однако с тобой и с самим собой я хочу быть честным. В те моменты я думал, что имею все основания спать с любой женщиной, раз ты от меня отказалась.
– В конце концов, это моя ошибка, – посетовала Жасент, огорченная откровенностью Пьера. Его слова были для нее оскорбительны.
– Нет, ты была вправе учиться, чтобы получить профессию. Прости меня, дорогая. Господи, я хотел бы надолго остаться в этой хижине, чтобы никто нас не беспокоил. Я смог бы исправить свои ошибки, утешить тебя, доказать свои добрые намерения.
– Может быть, останемся здесь хотя бы на сегодняшний вечер? – тихо предложила Жасент, но голос ее прозвучал натянуто. – Ты попробуешь починить лодку до наступления ночи, а на рассвете отвезешь меня в Роберваль. Но на свою бумажную фабрику ты точно опоздаешь!
– Определенно! В глубине души мне на это наплевать. Если понадобится – я уйду с этой должности. Работа есть и в других местах: в Дольбо, в Альме, да повсюду. Жасент, ты правда этого хочешь? Ты хочешь спать здесь, на острове Злого духа, в логове монстра?
Она покивала головой и потянулась к нему губами. Это было обещание, такое же горячее и манящее, как и огонь, который весело потрескивал за их спинами, подпитанный сосновыми шишками и сухими ветками.