– Прошу вас, позвольте мне пройти, – тихо сказала Жасент. – Мне нечего вам сказать.
– А мне как раз есть что сказать! – громко ответила Эльфин. – Абсолютно случайно я узнала, что вы хвалитесь тем, что вновь вернули своего возлюбленного. Наверняка речь идет о вашем бывшем женихе, который на самом деле мой. Думается мне, вы по дешевке продали свою монашескую добродетель, чтобы его заполучить!
В воздухе вмиг повисла тягостная тишина. Низенькая монашка, которой с виду было около тридцати лет, подошла к женщинам, собираясь попросить говорить тише, но в этот момент Эльфин нарочито громко воскликнула:
– Неужели вам не стыдно рассказывать о своих интрижках тут, где люди мучаются, к тому же когда вы только что похоронили одну из сестер?!
– Да замолчите же, наконец!
В сдавленном голосе Жасент звучало бешенство. Ее сердце билось так, словно вот-вот разорвется от стыда и гнева.
Матушка-настоятельница не смогла больше этого вынести. Она энергичным шагом направилась к женщинам.
– Мадемуазель, мне не известна причина, по которой вы позволяете себе так бесцеремонно повышать голос в моем заведении, но если вам необходимо свести с кем-либо счеты, то делайте это на улице. Что же касается вас, Жасент, я надеюсь, что услышанное только что мною – клевета! Мы дорожим моральными качествами наших медсестер. Такая сцена неприлична.
– Мне жаль, матушка, – прошептала Жасент. – Я прошу у вас прощения. Мадемуазель Ганье обвиняет меня безосновательно. Я не знаю, по какой причине.
– Лицемерка! – закричала Эльфин. – Мое обвинение не беспочвенно. Мы с братом завтракали с моим крестным, доктором Госленом, и он поведал нам о вашем бахвальстве и, что еще хуже, – о ваших досужих вымыслах!
Чтобы не усугублять скандал, спровоцированный посетительницей, Жасент поспешно вышла. Матушка-настоятельница придирчиво посмотрела на шумную привлекательную блондинку, отметив при этом, что речь ее тем не менее отличается грамотностью.
– Итак, вы – мадемуазель Ганье? – очень тихо спросила она.
– Да, и я не отважилась бы вести себя подобным образом, сестра, если бы мое сердце не было разбито. Мужчина, завоеванием которого хвасталась Жасент Клутье, – не кто иной, как мой жених. Мы должны пожениться в июле, – соврала она, не колеблясь ни секунды. – Когда я узнала правду, то от возмущения просто не смогла сдержать себя. Мой отец делает значительные пожертвования в вашу больницу. Мы честные люди, добрые католики. Простите меня, я пойду. Мне жаль.
Эльфин скорчила обиженную гримасу, развернулась и бросилась на улицу. Она, конечно, преувеличивала свою душевную боль, хотя действительно страдала. Разрывая отношения с ней в субботу, Пьер вел себя демонстративно и решительно. Он ни разу не сказал о том, что любит ее, выставляя, словно щит, свою неизменную страсть к Жасент. Но когда доктор Гослен в порыве ревности и обиды повторил слова прекрасной медсестры, отверженная любовница решила навредить своей сопернице.
Ее вторжение в больницу было тщательно продумано, и этому поспособствовали указания доктора.
– Вы еще здесь? – рявкнула Эльфин поджидавшей ее на улице Жасент.
– Мне, в отличие от вас, не нужны свидетели для сведения счетов, – ответила медсестра. – Вы сделали это умышленно! Теперь матушка-настоятельница перестанет мне доверять, да и другие сестры тоже!
– Вам нужно было всего лишь держать язык за зубами! Но вы, наверное, забавлялись, зная, что раните доктора Гослена! А он-то надеялся на вас жениться. Знаете, кто вы? Карьеристка! Мой брат тоже попал в ваши сети.
– Если бы я была, как вы выражаетесь, карьеристкой, то предпочла бы выйти замуж за Валласа Ганье, а не за Пьера Дебьена. Однако, нравится вам это или нет, я все еще люблю Пьера. Мы смогли вновь обрести друг друга, и я не совершу ту же ошибку дважды. На этот раз я стану его женой, и мы поженимся сразу, как это станет возможным.
Ошеломленная Эльфин не знала, что ответить. Она охотно бы влепила Жасент пощечину. Девушка казалась ей в равной мере и привлекательной, и чувственной; ее волнистые красивые волосы эффектно развевались на ветру под маленькой черной шляпкой, которая хорошо сочеталась с длинной приталенной курткой темно-серого цвета.
– Я вам не верю! – завизжала она. – Если Пьер подтвердит ваши слова, я приму меры.
– Какие меры?
– Меры, чтобы как можно быстрее убрать вас с моей дороги. К слову, в субботу, после вашего отъезда, я осталась дома у своего жениха. Я утешила его, и он по достоинству оценил мои таланты в этой области. Он не может устоять передо мной!
Жасент была шокирована, но ей удалось не попасться в это ловушку. Она бросила на знатную мещанку полный презрения взгляд, а затем спокойно произнесла:
– В субботу вы были вместе, но меня это заботить не должно. Отныне с этим покончено, мадемуазель Ганье. Вчерашний вечер Пьер провел у меня, и завтра мы увидимся снова. До свидания!
С этими словами она быстро зашагала прочь, почти физически ощущая, что если бы Эльфин была вооружена, то вполне могла бы выстрелить Жасент в спину: настолько убийственным был взгляд, которым та ее провожала.
Фердинанд Лавиолетт только что постучал в дверь своих соседей, Франка и Рене: он принес им яйца. Старик чувствовал потребность выйти из своих четырех стен, увидеть свежие лица, а не постоянно наблюдать изможденное горем лицо своей дочери Альберты или насупленную физиономию своего зятя Шамплена, который не переставал вынашивать смутные планы мести за свою злосчастную судьбу.
Зайдя под навес, старик снял шляпу и поправил воротник рубашки. Из уважения к окружающим он всегда тщательно следил за своей внешностью.
Внезапно из дома послышался звонкий и очень приятный голос, напевающий мелодию из оперетты. Голос принадлежал Рене[18]:
Ночь любви дарует нам блаженство опьяненья.
Нежных роз вдыхаем мы волшебный аромат.
Краток миг любовных грез, так пей нектар забвенья.
Ты любим, пока цветет желаний дивный сад.
Даруй нам любовь,
Даруй нам любовь,
Краткий миг опьяненья.
Даруй нам любовь,
Даруй нам любовь,
Сладкий яд забвенья.
Сладкий яд забвенья.
Сладкий яд. Сладкий яд[19]…
В то же мгновение Франк Дрюжон открыл окно и поприветствовал гостя:
– Входите, Фердинанд. Моя супруга занимается глажкой и, как обычно, напевает песенку.
Растроганный, очарованный мелодией и голосом Рене, Фердинанд смахнул слезу. Затем протянул соседу выложенную соломой корзинку, куда сложил дюжину яиц со скорлупой цвета слоновой кости.
– Яйца у нас еще не закончились, зато теперь будет повод приготовить пышный омлет, – заверил Франк. – Я как раз отложил вам кроссворды… может быть, это немного вас отвлечет. Я вырезал их для вас из другой газеты, которую по субботам покупаю в универсаме.
– А! Я слышал о них, но не совсем понимаю, что они собой представляют, – признался Фердинанд.
– Это изобретение одного англичанина, Артура Уинна. Он опубликовал первую кроссвордную сетку в 1913 году, в New York World. Постепенно игра усовершенствовалась. Я же познакомился с ней во Франции, четыре года назад, когда еженедельник Le Dimanche-Illustré поместил кроссворд в рубрику «Загадочная мозаика». Вскоре дань моде отдали и другие газеты: Le Gaulois, L’Excelsior… Но сначала присядьте! У вас, мой друг, очень уставший вид.
– Я подустал от всего происходящего, вы правы, – признался старик, ободренный, однако, добродушной улыбкой и ясными, излучающими симпатию глазами Франка Дрюжона. – Покажите мне ваши кроссворды; может быть, они меня немного развлекут.
– Непременно, можете мне поверить.
В этот момент появилась Рене Дрюжон. Она перестала напевать и даже бросила глажку, чтобы немного поболтать со своим старым соседом, которому жизнь уготовила столь жестокое испытание.
– Здравствуйте, Фердинанд, – приветливо поздоровалась женщина. – Я знала, что вы здесь, поэтому сразу отправилась на кухню, чтобы угостить вас цикорием. В углу печи у меня всегда стоит горячая вода. Я всем рекомендую пить цикорий: по сравнению с кофе он менее вреден для сердца и нервной системы.
С такими словами эта сдержанно элегантная женщина со светло-русыми волосами, обрамляющими ее лицо, подала Фердинанду чашечку на блюдце с печеньем.
– Я так доволен, что вы оба у меня есть! – радовался Фердинанд. – Вы меня балуете, видит бог! С тем горем, что на нас свалилось…
Супруги Дрюжон уселись по обе стороны от него, в кресла с цветочной обшивкой. По уже заведенному обычаю Франк взял в руки номер газеты Le Colon, но сейчас в его жесте не было привычного энтузиазма. Рене смущенно протянула мужу остальные страницы.
– Почитаем немного, Фердинанд? – предложил он. – Послушайте-ка это: люди на пределе, и я их понимаю.
Господин каноник Лавуа и мсье Жозеф Жирар в своем обращении требуют вмешательства властей с целью прекращения все усиливающегося наводнения. Прошлой ночью рухнул мост Таше. Эстакада разбита, и ее частями заблокирован сброс воды.
Этим утром мы получили следующее сообщение:
Сен-Жедеон, газета Le Progrés du Saguenay, Шикутими
Сегодня утром уровень воды на мелководье озера достиг отметки 24,1. Пять сбросов из семи на Птит-Дешарж закрыты. Паводок блокирует дорогу; строения вязнут в иле; убытки, нанесенные из-за перекрытых задвижек на шлюзах, — неисчислимы. Мы призываем власть заставить компании открыть все сбросы воды на плотинах. На протяжении последних сорока пяти лет подобного наводнения еще не наблюдалось, даже в период, когда шлюзов не было. Вода по-прежнему поднимается.