– Я тоже никогда подобного не видел, – сказал старик. – Хотя по работе мне приходилось часто бывать на озере: зимой, летом, весной и осенью. Во время нашего с Олимпией свадебного путешествия мы пересекли его на «Мистассини», красивом белом корабле. Если бы я знал, что однажды здесь, в Сен-Приме, утонет моя внучка…
Фердинанд беззвучно заплакал. Растроганный Франк похлопал его по плечу, пытаясь успокоить.
– В газете есть статья о вашей малышке Эмме, – тихо сказала Рене. – Кажется, ваш зять решительно настроен взвалить всю ответственность за ужасное несчастье на компанию «Дюк Прис». Мы понимаем его поведение, не волнуйтесь. Но мы с супругом были раздосадованы. Мы не знали, предупредил ли он вас о своей жалобе.
– Нет, нет, я ничего об этом не знал. Шамплен преувеличивает. Эмма с детства умела плавать, и ей хорошо были известны все подступы к пляжу. Лично я думаю, что в этой истории есть что-то мутное. Я свое мнение не высказывал, а если бы я это сделал – мне бы все равно никто не поверил: все приняли бы мои слова за старческое слабоумие. Все, кроме моей Жасент. Мне кажется, она слишком изводит себя из-за всей этой трагедии.
Сильный порыв северо-восточного ветра заставил его замолчать. Дом задрожал. Снова пошел дождь. Все трое почувствовали яростный рокот большого, объятого безумием озера. Рене перекрестилась. Франк закурил свою трубку.
– Черт возьми, если так будет продолжаться, нам всем конец! – воскликнул Фердинанд.
Между домами супругов Дрюжон и Фердинанда Лавиолетта возвышалось еще одно здание, уже два года как заброшенное. Краска снаружи начинала облупливаться. За сероватыми оконными рамами, в каждом углу которых висели пыльные паутины, желтели занавески десятилетней давности. Сидони, поджидавшая под навесом возвращения дедушки, с интересом рассматривала пустующее жилище.
Будучи вынужденной жить на улице Лаберж до спада воды, молодая портниха воспользовалась случаем, чтобы основательно изучить дом дедушки, с тем чтобы устроить в нем деревенское ателье. Но места было мало, и она не могла себе представить, как будет принимать гостей в узенькой, плотно заставленной мебелью комнатушке.
«Если Жасент действительно хочет работать медсестрой в Сен-Приме, как она говорила, мы могли бы разделить с ней этот дом. Что поделаешь: в Нью-Йорк нам не суждено поехать! Потратим здесь деньги, которые дедуля отложил для нас».
Раньше у Сидони не было возможности обустроить помещение по своему вкусу. Она представила, как перекрашивает дощатый настил и перегородки между стенами в цвета, которые выберет сама, как шьет шторы, соответствующие воображаемому интерьеру дома, в котором больше не придется сталкиваться со вспышками отцовского гнева. Шамплен Клутье всегда проявлял властность, а также строгость, временами доходящую до насилия, повергающего детей в трепет. С тех пор как умерла Эмма, он походил на бомбу замедленного действия, готовую взорваться от малейшего шума.
Сидони сокрушенно вздохнула. Как она сможет оставить мать без должного ухода на ферме, лежащей теперь на плечах одного Лорика? «Еще одна сказочная мечта, всего лишь мечта», – подумала она.
Взгляд ее блуждал по обветшалому фасаду заброшенного дома, когда ее увидел Лорик: брат возвращался после кормления овец. Сидони показалось ему хрупкой, миниатюрной и безгранично печальной. Он покровительственно обнял сестру одной рукой и поцеловал ее волосы.
– Держись, моя Сидо, когда-нибудь все устроится. Непременно!
Она прижалась к брату и закрыла глаза. Такими их увидела Альберта, приоткрыв дверь дома. Мать отступила назад, перекрестилась и принялась молиться.
Глава 9Секреты Эммы Клутье
Воды затопили мыс Сен-Жером, чтобы затем, словно хищник, жаждущий крови, обрушить свою безудержную пену на стены домов и ангаров. После такого штурма во́ды озера мирно растеклись по улицам и садам: они успокоились, с тем чтобы всецело завоевать землю, традиционно принадлежащую людям. Как и в Робервале, Сен-Приме или Сен-Методе, здесь в тусклом зловещем свете открывался все тот же безутешный пейзаж: затянутое облаками небо, ливни, молодая растительность, погребенная под страшной водной вселенной.
Стоя у входа в школу Сен-Жерома, Жасент спрашивала себя, не исчезли ли еще в природе солнце и голубое небо. Но ее руку сжимал Пьер – это не давало ей до конца впасть в отчаяние.
Они ждали мэра, который в десятке метров от них разговаривал с новой преподавательницей – темноволосой женщиной приблизительно сорока лет. Как только женщина простилась с мэром, тот подошел к ним.
– Мы пришли к согласию, мадемуазель Клутье! – воскликнул он. – Я предоставлю в ваше распоряжение помещение, куда вы сможете сложить вещи вашей сестры. Когда приходит беда, необходимо помогать ближнему. Видите слева от вас то здание?
– Благодарю вас, мсье, – тихо ответила Жасент.
Глава муниципалитета в третий раз выразил свои соболезнования, подчеркнув, какой эмоциональный шок и потрясение он испытал, узнав о гибели Эммы.
– В понедельник утром меня проинформировал об этом ваш брат с помощью телеграфа, но, к счастью, вы приехали лично, поскольку телефоном мы больше не располагаем. Нам очень повезло, что наша деревня была построена в стороне от озера, на возвышенной местности. Занятия в классе продолжатся завтра. Вода, безусловно, спадет.
– Ситуация должна улучшиться: говорят, что шлюзы плотин на Гранд-Дешарж откроют, – сообщил Пьер. – Это уже не просто слухи. Убытки становятся слишком значительными. Властям придется действовать.
Мэр покачал головой, пристально вглядываясь в молодого человека любопытным и одновременно недоверчивым взглядом: с тех пор как вода начала разливаться, нервы у него были на пределе. Ему было интересно, что связывает этих двоих его посетителей. При этом мэр был уверен, что уже видел Пьера возле школы в прошлом году. Он предпочел осведомиться:
– Простите меня, мсье, не вы ли были возлюбленным Эммы Клутье?
Жасент в смущении высвободила свою руку из руки любимого. Чтобы сразу пресечь дискуссию, она сочла нужным объяснить:
– Действительно, мои младшие сестры и брат с детства были очень близки с мсье Дебьеном, который в то время жил в Сен-Фелисьене. Он часто помогал нам на ферме. Да, вы правы, мсье Дебьен и моя сестра встречались, но этой зимой они расстались. В этом нет ничего предосудительного, всякое бывает. Я бы не смогла разобраться в вещах Эммы без его помощи. Теперь мы можем пройти в помещение?
– Конечно, мадемуазель. Благодарю вас за вашу искренность, точнее, за прямоту. Значит, мадам Лебель обоснуется здесь завтра. Вчера я показал ей дом; все нужно оставить в чистоте. И еще одно уточнение: кровать, мебель и предметы быта являются собственностью муниципалитета. Ваша сестра привезла с собой сундук, платяной шкаф и соломенное кресло. На этом, молодые люди, разрешите мне вас покинуть.
Он попрощался с ними, с удовлетворением думая о том, что новая преподавательница, обладающая малопривлекательной внешностью и, очевидно, серьезно настроенная, создаст ему меньше хлопот, чем чересчур хорошенькая Эмма Клутье, которая часто сказывалась больной, отменяла уроки и вообще казалась какой-то несобранной, даже беспечной.
– Может быть, сначала пойдем в ее класс? – предложила Жасент.
Они зашли в школу, и Жасент открыла нужную дверь. Она внимательно посмотрела на пюпитры из светлого дерева, на географические карты, развешанные между окон, и на черную доску. В помещении пахло воском, чернилами и мелом. Жасент посмотрела на кафедру, где стоял учительский стол. Она без труда представила на этой кафедре Эмму, сидящую за столом: с ее темными кудрями, собранными на макушке узлом, в темной юбке и белом корсаже со стоящим воротником. Рабочую одежду для Эммы выкроила и сшила Сидони: портниха гордилась выбранными моделями.
– Боже мой, мне следовало бы навестить ее вместе с мамой, но у нас всегда не хватало времени, – призналась Жасент. – Пьер, как бы я хотела никогда не находить тот дневник!
– Пойдем, прошу тебя. Такие моменты очень неприятны. Мне больно видеть тебя такой грустной.
– Я еще долго буду такой.
Жасент повернулась к Пьеру, внимательно всматриваясь в его лицо. В это мгновение он казался ей сосредоточением всего самого доброго и лучшего, что только может быть в мире.
– Спасибо за то, что ты здесь… несмотря ни на что, мой Пьер.
Они вышли из школы и направились к стоящему неподалеку дому, в котором находилась Эммина квартира. Пьер первым вошел в широкий коридор с висящими в линию металлическими крючками. Он показал Жасент на лестницу.
– Ты уже был здесь? – шепотом поинтересовалась она.
– Да, но не поднимался выше второй ступеньки. Твоя сестра заботилась о своей репутации; она дорожила своей должностью.
С тяжелым сердцем Жасент подумала о том, что он запросто мог ей солгать, из чувства сострадания.
Пьер погладил Жасент по щеке и повел за собой по коридору. Они молча поднялись по лестнице, оба ушедшие в воспоминания об Эмме, однако каждый – на свой лад.
«В тот день, когда я пришел к школе, – вспоминал Пьер, – Эмма увидела меня из окна своей квартиры и крикнула, чтобы я подождал, пока она спустится. Была суббота, мы собирались ужинать в каком-то дорогом ресторане в Шикутими. Она хотела показать себя красивой, надеть свое новое зеленое платье. Господи, какой она была оживленной, обаятельной, болтливой! Но все же я считал ее слишком экстравагантной. Ее вызывающие манеры заставляли меня испытывать неловкость…»
Прежде чем войти в помещение, Жасент на несколько секунд остановилась.
«На самом деле Эмма бежала от жизни на ферме. В этом она призналась мне и Сидо. Преподавать она хотела прежде всего для того, чтобы жить, как ей заблагорассудится, чтобы больше не помогать родителям стричь овец или замешивать тесто. Она шептала нам о том, что ничто не помешает ей танцевать и развлекаться, что для того, чтобы добраться до Шикутими или Эбервиля, стоит только сесть на поезд. Почему она так сильно отличалась от нас? Почему так жаждала развлечений?»