– Конечно… Но мы можем хотя бы наведаться к нему, чтобы больше разузнать о моей сестре. Она могла консультироваться с ним по поводу своей беременности.
– Доктора дорожат конфиденциальностью информации. Он наверняка ответил бы полиции, но нам… это бы меня удивило.
– Я – сестра одной из его пациенток, которая погибла при несколько необычных обстоятельствах. Он может уступить! Я готова рассказать ему о том, что Эмма покончила с собой.
Фелиция Мюррей, урожденная Ганье, выделила часть своего приданого на приобретение богатого дома с видом на жилище священника: прекрасное строение из красного кирпича с многочисленными белыми окнами и широкими навесами, защищающими ряд террас с колоннами и балюстрадами все того же снежно-белого цвета. Как и говорил про свою кузину Валлас Ганье, эта молодая женщина, вооружившись своим состоянием, вела войну на выживание: она поставила себе цель во что бы то ни стало выйти замуж за Теодора Мюррея. Они несколько раз пересекались в салонах «Шато Роберваля» и на борту «Сент-Генри», судна, курсирующего между Сен-Кер-де-Мари, Сен-Жедеоном и Сен-Жеромом.
Фелиция, обладая пылким и волевым характером, сумела соблазнить красавца доктора, как она его называла. Он на это не сетовал, будучи горячо любимым тестем и тещей, щедрость которых позволила ему дополнительно оснастить современную, и без того хорошо оборудованную смотровую. У них был четырехлетний сын Вильфрид, и теперь молодые родители готовились к появлению второго ребенка. Чтобы молодая мать излишне не уставала, супруги уже несколько месяцев держали в доме горничную.
Именно эта дюжая особа, в черном платье с передником, с седеющими волосами, затянутыми в пучок, и противной бородавкой на подбородке, открыла Жасент дверь.
– Здравствуйте, мадам! Будьте добры, могу ли я повидаться с доктором? – вежливо спросила Жасент.
– Он сейчас на консультации, но вы можете пройти в зал ожидания и присесть, мадемуазель.
Пьер остался за рулем машины. Он выключил мотор и прикурил сигарету. Жасент только что исчезла в большом здании, почти таком же впечатляющем, как дом священника. Он откинул голову назад и кончиком пальца взъерошил пряди своих темных, слегка вьющихся волос. Его жизнь принимала другой оборот, и он испытывал в связи с этим внутреннее ликование, однако сдерживаемое смертью Эммы. «Мне ее жаль, она, должно быть, была действительно в полном отчаянии, чтобы решиться со всем покончить в свои девятнадцать лет, – подумал он. – Это глупо, выход можно было найти! Черт возьми! Почему она писала черновик своего прощального письма? Это ненормально!»
Жасент тем временем готовилась ко встрече с Теодором Мюрреем. Она заняла место на мягком стуле, обитом коричневой кожей, напротив какого-то элегантного пожилого мужчины в костюме-тройке, который украдкой за ней наблюдал.
– Уже поздно, – внезапно заявил он, посмотрев на свои часы. – Сомневаюсь, что вы сможете попасть к нему, мадемуазель.
– Думаю, это не займет много времени, – ответила Жасент.
– Я пришел с астмой. С такой влажностью приступы учащаются.
– Действительно, настоятельница больницы в Робервале в последнее время сильно страдает от этого недуга из-за наводнений. Вода проникает повсюду.
– А я вас узнал! – воскликнул мужчина. – Вы ехали со мной в такси в прошлую субботу! Я вышел в Сен-Жероме.
Он бросил сочувственный взгляд на ее черную юбку и темно-серый жилет. Эта красивая женщина носила траур; она потеряла сестру, он очень хорошо это запомнил.
– Не буду больше вас беспокоить, мадемуазель, – сказал он с вежливой улыбкой.
– Вы не беспокоите меня, мсье! Я тоже вас вспомнила. Вы говорили мне о прекрасном вязовом лесе, исчезнувшем два года назад из-за паводков.
– Да, и поверьте, с тех пор я всем сердцем поддерживаю Комитет защиты пострадавших земледельцев, объединяющий более трех сотен фермеров, и его президента Онезима Трамблея, душу этого движения, если можно так выразиться.
– Моему отцу следовало бы к ним присоединиться! – вполголоса заявила Жасент.
Она спрашивала себя, читал ли ее собеседник статью в газете, называющую Эмму жертвой паводков. Но в этот момент в дверях зала ожидания появился доктор Мюррей.
– Мсье Тюркот, – объявил он.
Мужчины пожали друг другу руки и зашли в смотровую. Жасент осталась одна. Доктор успел бросить на девушку внимательный взгляд, в котором она уловила тревогу. Теодор Мюррей был весьма привлекательным. Этот красивый мужчина, без сомнения, был способен вскружить голову ее сестре. Высокий, стройный, с бронзовым от загара цветом кожи и коротко подстриженными черными волосами, на волевом лице под тонкими усиками выделялись резко очерченные яркие губы.
«А если это был он? – подумала Жасент. – Нет, это невозможно, у меня слишком богатое воображение. Он женат, у него ребенок. Он не мог ответить на Эммину любовь. Существуют нравственные принципы, так же как и уважение к определенным ценностям, даже если любовь может ввести нас в заблуждение. Я могу послужить тому доказательством».
Она вспомнила себя в хижине на острове Кулёвр, полуголую, исполненную плотского исступления от поцелуев Пьера. Однако, к ее большому удивлению, она не чувствовала ни стыда, ни сожалений. «Мы обручимся и скоро поженимся. Мы искренне любим друг друга уже многие годы», – думала она.
Блуждая в своих мыслях, она вздрогнула от неожиданности, когда доктор Мюррей снова появился в проходе, несколько недовольным тоном пробормотав «мадемуазель». Она поспешно последовала за ним.
– Присаживайтесь, – сказал он, едва они вошли в смотровую. – Что вас беспокоит?
Жасент пристально посмотрела на него, сбитая с толку холодным, почти раздраженным тоном доктора. Прежде чем она успела сказать хоть слово, едва заметная боковая дверь приоткрылась. Молодая блондинка с вьющимися волосами, подстриженными по последней моде, сделала шаг в их направлении; ее синее платье явно выдавало ее беременность.
– Я думала, у тебя больше никого нет, Теодор, – с улыбкой сказала она. – Сегодня к нам на ужин приезжают мои родители, не задерживайся.
– Я скоро приду, моя прелесть! Прошу меня простить, мадемуазель, моя супруга сердится, – сказал он, обращаясь к Жасент.
– Я понимаю, – пробормотала она, уже упрекая себя в том, что осмелилась подозревать доктора. – Не беспокойтесь, это не займет много времени. На самом деле я не больна. Я пришла к вам, чтобы навести справки о своей сестре, Эмме Клутье, одной из ваших пациенток. Я нашла в ее квартире подписанные вами назначения. Она преподавала здесь, в Сен-Жероме. Она консультировалась у вас в прошлом месяце.
Оправдывая свой визит, Жасент достала имеющиеся у нее документы и положила их на стол доктора Мюррея. Казалось, он пришел в замешательство.
– Эмма Клутье… конечно, – напряженно вздохнул он. – Я прочитал о ее гибели в газете. Трагедия за трагедией, не так ли? В последнее время мне приходится бегать из одного конца города в другой. Люди обеспокоены. Они простужаются, а влажность способствует приступам астмы и ревматизма. Вокруг атмосфера всеобщей паники.
Речь его была беглой, жесты – нервными, взгляд – ускользающим.
– Что вы хотите знать? – спросил он, перечитав свои рецепты и справки о болезни.
– Что беспокоило мою сестру, когда она на несколько дней прервала занятия?
Доктор и медсестра испытующе смотрели друг на друга – оба оставались непреклонны. Жасент не знала, было ли известно доктору о беременности Эммы. Он же был готов выставить в свою защиту неопровержимый аргумент врачебной тайны. Повисла гнетущая тишина: только их дыхание отбивало едва уловимый ухом ритм.
– Я не хотела бы злоупотреблять вашим временем, доктор, – внезапно решилась Жасент. – Честно говоря, я убеждена в том, что моя сестра покончила с собой по причине беременности. Об этом знает мой отец, брат и еще одна сестра, но мы скрыли это от мамы: она невероятно потрясена смертью Эммы.
– Господи всемогущий! – воскликнул доктор Мюррей, явно застигнутый врасплох. – Какие у вас основания утверждать подобное?
– Эмма оставила мне прощальное письмо, где она во всем признается и объясняет свое желание умереть.
– Бедная девушка! – воскликнул он. – Мадемуазель Клутье, мне очень жаль! Подобной трагедии, должно быть, можно было бы избежать. Как бы там ни было, но мир меняется. Почему она просто не рассказала правду вашим родителям? Вам известно, кто отец ребенка? Он должен был взять на себя ответственность.
– Конечно, – прошептала Жасент. – Мне не стоило вас беспокоить. Я думала, что, возможно, именно вы диагностировали ее беременность.
– Увы, нет! Ваша сестра обращалась ко мне по причине легкого недомогания – мигрени и болей в спине. Обследования, которые я провел, были иного характера. То есть я хочу сказать, что они не позволили мне констатировать беременность.
Теодор Мюррей резко поднялся и снял свой длинный медицинский халат. Жасент осталась сидеть, так что доктору в нетерпении пришлось посмотреть на часы.
– Мадемуазель, мне понятны ваша печаль и ваше возмущение, но чем я могу быть вам полезен? Даже если бы я сообщил вашей сестре о том, что она беременна, я никоим образом не смог бы вам помочь пережить этот траур. Спрошу прямо: что вам нужно?
– Я ищу сведения о человеке, который заставил мою маленькую Эмму поверить в то, что он ее любит, женится на ней, и который не побоялся ее скомпрометировать, вступив с ней в связь безо всякой предосторожности. Словом, я ищу того, кто из-за своего легкомыслия, беспечности и эгоизма стал причиной ее смерти. Я подумала, что, возможно, этот мерзавец проживает в Сен-Жероме.
Жасент в свою очередь поднялась и собрала со стола бумаги с подписью доктора.
– Вы так и не рассказали мне о причинах перерыва в работе из-за недомоганий, – настаивала она.
Доктору Мюррею пришлось выдержать пристальный взгляд ее сине-зеленых глаз, в котором светилось глубокое переживание.
– Усталость, сильная усталость, – ответил он. – Начало преподавательской карьеры может быть изнурительным, если ученики оказываются непослушными и плохо воспитанными.