– Вчера он попросил, чтобы ему принесли бумагу и конверты. Он написал супруге, матери и вашей семье.
– Как он мог это сделать с собой, находясь в тюрьме?
Побледнев, Журден Прово бессильно махнул рукой:
– Невзирая на бдительность охраны, это удается многим заключенным. Мюррей повесился, соорудив веревку из ткани. Начальника это очень опечалило. C четверга события развивались так стремительно! Должно быть, заключенному так или иначе удалось добыть какой-то режущий предмет, либо же он пустил в ход свои зубы. Наверное, у него ушла на это вся ночь.
– Значит, нужно было лучше за ним следить! – воскликнула Жасент, выходя из себя. – Этот человек должен был жить и быть судимым. А теперь суд не состоится, и мы больше никогда не узнаем о его отношениях с Эммой. В последние месяцы доктор Мюррей имел любовную связь с нашей сестрой. Я могла бы навестить его в комнате для свиданий и потребовать больше сведений. Я не могу с точностью восстановить в памяти весь его рассказ. Нам довелось пережить такие тягостные минуты! Мой брат кипел от ненависти и гнева, меня тошнило, кружилась голова. Мы слушали его, но были при этом жутко напряжены.
Молодая женщина плакала от досады. Сидони мягко похлопала сестру по плечу, затем подала ей стакан воды.
– Я понимаю вас, – сказал он. – Но есть еще письмо. Возьмите!
Низкий, с хрипотцой, голос Прово оказывал на Сидони особое воздействие: ее охватывал какой-то внутренний трепет, который заставлял чувствовать себя неловко. Полицейский вынул из внутреннего кармана бежевый конверт и положил его на стол.
– Я не знаю, можете ли вы понять нас до конца, – продолжала Жасент. – Мои родители опасались этого процесса, ведь в том случае, если бы он состоялся, поведение нашей сестры было бы рассмотрено во всех подробностях, а затем вынесено на обсуждение общественности. Я бы предпочла, чтобы убийца понес наказание, а также чтобы мы услышали из его уст правдивую историю. Боже мой, он говорил об Эмме такие ужасные вещи!
– Я согласен с вами, мадемуазель: доктор Мюррей нашел способ избежать правосудия, судебного процесса, всеобщего позора и скандала. Он не строил никаких иллюзий относительно последствий своих действий, несмотря на то что его супруга привлекла к делу известного адвоката. Этот мсье явился поздним утром, чтобы узнать о смерти своего клиента.
– Мюррей был настоящим монстром и при этом трусом! Я даже не притронусь к конверту, который побывал в его руках, тех самых руках, которыми он утопил Эмму! – воскликнула Сидони, разразившись рыданиями.
Журден Прово отошел немного в сторону, держа в руке свою шляпу. Полицейский думал о том, что Карден поручил ему трудную задачу, но он не жалел об этом, ведь был очень рад снова увидеться с девушкой, занимающей все его мысли с прошедшей субботы. Ему надо было прощаться с сестрами. Однако он все медлил, надеясь продолжить разговор, так как понимал, что отныне у него не будет ни единого предлога вернуться на ферму Клутье.
– Мадемуазель, – сказал он, – если я могу оказать вам какую-либо услугу, я это сделаю. Если у вас есть вопросы…
– Да, у меня есть вопрос, – поспешно ответила Жасент. – Каким образом газеты оказались так быстро и так хорошо проинформированы? Этим утром в Le Colon появилась статья.
– Если бы вы жили в большом городе, статья появилась бы на следующий день после задержания Мюррея. Возможно, вы не в курсе, но La Presse, известная ежедневная газета Монреаля, посвятила одну из сегодняшних своих колонок вашей сестре и Мюррею.
– Правда? – ужаснулась Сидони, вытирая свои влажные щеки кончиками пальцев. – Но ведь только полиция имеет право разглашать текущие дела!
– Затрудняюсь вам ответить, в этом деле я дилетант. Одно я знаю наверняка: у каждой газеты есть свои корреспонденты, по одному на муниципалитет. Их задача – предоставлять информацию как можно быстрее. Журналисты требуют подробностей и у полицейских, которые, как правило, должны отказываться ее предоставлять. Вы знакомы с корреспондентом Le Colon в Сен-Приме? Готов поспорить, что этот человек связался с главным редактором и так далее.
Жасент согласилась со словами полицейского. Ее отец облегчил ход дела, умоляя кюре рассказать пастве об убийстве Эммы и его причине. Она взяла в руки письмо Мюррея и направилась к коридору.
– Сидони, я слышала шум наверху. Должно быть, мама проснулась; я поднимусь предупредить ее. До свидания, мсье, и спасибо. Моя сестра проводит вас.
Удивительно, но Сидони воздержалась от возражений. Журден Прово последовал за ней под навес. Она спустилась по ступенькам и направилась к залитому солнцем двору. Он догнал ее, взволнованный и смущенный так же, как и она, и зашагал с ней рядом.
– У вас, возможно, есть дела вне дома? – пробормотал он.
– Да, немного согреться и подышать озерным воздухом. От всего этого у меня кровь стынет в жилах, все это омерзительно. Боже милостивый, почему вы выбрали профессию полицейского? Вы постоянно сталкиваетесь со смертью, жестокостью, извращениями!
Придя в возбуждение, она ускорила шаг, вышла за дворовую ограду – длинный белый забор – и приблизилась к полицейской машине. На этот раз Журден ее обогнал и прислонился к автомобильной двери.
– Мадемуазель, я сдержал обещание, данное моему отцу, – объяснил он. – Он был военным и хотел, чтобы я стал начальником полиции. У меня есть сомнения касательно моих способностей, но заставлять других уважать закон и защищать своих соотечественников кажется мне почетной миссией.
– В таком случае ваш отец должен быть вами доволен, – ответила Сидони более мягко.
– Надеюсь… Он умер во время войны, в 1917 году. А два года спустя эпидемия испанского гриппа унесла жизни моих сестер. У меня осталась только мать, она инвалид.
– Боже мой, простите, мне так жаль!
– Вы не могли знать, – с улыбкой возразил мужчина.
Сидони молча смотрела на него. Она находила все более привлекательными его почти женственные черты лица, тонкие каштановые усики и золотисто-карие глаза. Сердцебиение девушки усилилось, а на щеках снова выступил румянец.
– Ах да, пока я не забыл, – добавил он, отчаянно пытаясь найти способ увидеться с ней снова во что бы то ни стало, – вы ведь портниха, и наверняка очень умелая. Я хотел бы подарить матери симпатичное летнее платье в честь ее дня рождения, 4 июля. Она смогла бы выбрать образец и ткань, а я предоставлю вам нужный фасон.
– Фасон… Немногие мужчины так разбираются в конфекции… то есть в швейном деле. Полицейский из вас и вправду необычный. Но я соглашусь, я рада любой работе.
Нервы Сидони были предельно напряжены, она переживала, спрашивая себя, действительно ли этой девушкой, без опасений беседующей с молодым человеком погожим летним днем по дороге к озеру, была она.
– В таком случае я буду рад встретиться с вами снова, – прошептал Журден. – Для примерок вам придется приехать. Я заеду за вами, как только буду в отпуске.
– Хорошо, вы можете написать мне и назначить встречу.
– Конечно. До свидания, мадемуазель.
Она протянула ему руку. Он нежно ее пожал, наклонившись при этом немного вперед, затем сел за руль. Взгляды, которыми они обменялись в этот момент, говорили гораздо больше, чем их слова.
– Он уезжает, – сказала Жасент матери, услышав, как затихает шум двигателя. – Этот парень совсем не похож на тех полицейских, какими я их себе представляла, он очень милый.
Альберта, спустившись из своей комнаты, теперь сидела за кухонным столом, недоверчиво глядя на письмо доктора Мюррея.
– Где твоя сестра? – удивилась она. – Ей следовало бы быть здесь. Из окна я видела, как она щебетала с этим мужчиной. Полицейский он или нет – она в любом случае ведет себя неправильно. Если Артемиз ее видела, то уж точно распустит сплетни. Мне следовало бы быть более строгой с Эммой. Тогда ничего бы не произошло.
– Я приготовлю чай, – сказала Жасент. – У Сидони совсем не такой характер. Более серьезную девушку сложно найти.
Жасент не удалось убедить мать, та покачала головой, бросив взгляд в сторону коридора.
– Я буду спокойна, когда вы обе выйдете замуж, – сказала она. – У вас должно быть образцовое поведение, иначе мы станем отверженными в Сен-Приме! Господи! Какое горе посеяла моя любимая малышка! Я прощаю ее, но сохраняю ясную голову. Смерть ее убийцы облегчила мои страдания, Жасент. Как только ты рассказала мне об этом, боль в моей груди немного утихла. Увы, доктор оставил беременную супругу, а ведь у нее есть еще один ребенок, мальчик.
– Ты права, мама. Смотри-ка, вот и наша Сидо.
Сидо шла, покусывая травинку. Она поцеловала Альберту и тут же принялась ставить на стол чашки и сахарницу.
– Мы ждали тебя, чтобы прочитать письмо, – обратилась Жасент к сестре.
– Папа скоро вернется. Почему бы нам не подождать и его?
– Потому что я хочу узнать, что здесь написано, – сухо ответила мать. – По сути, я виновата в этой трагедии больше всех. Оправдывая все шалости вашей сестры, я тем самым ускорила ее гибель. Шамплен не обидится на нас, если мы опередим его. Читай, Жасент, раз уж ты считаешь, что можешь взять эту бумагу в руки без отвращения.
– Даже если бы я питала столь же сильное отвращение, как ты и Сидони, у меня бы не было выбора. Я медсестра, и я выполняла вещи и более неприятные.
Родителям Эммы, ее сестрам и брату.
Этими строками я хотел бы попросить прощения за невероятную боль, которую я вам причинил, вам всем. Три последних дня, проведенных в камере заключения, заставили меня столкнуться с самим собой и провести собственное судебное заседание. Приговор показался мне очевидным: я заслуживаю наивысшего наказания. Я отнял жизнь у девятнадцатилетней девушки, подарившей мне свою молодость, свое доверие, девушки, которой я обязан лучшими часами своего существования.
В самом начале своего заключения я, придя в ужас, думал только об одном: как спасти то, что еще, возможно, подлежит спасению, как поскорее вернуть себе свободу. Я считал себя жертвой, доведенной до изнеможения требованиями Эммы. Я страшился потерять уважение общества, домашний очаг, социальный статус. Я хотел думать, что действовал, охваченный приступом безумия, и мне удалось убедить себя в этом.