Глава 17Матильда
-Ну что, карты рассказали тебе об Эмминой малышке? – во второй раз спросила Жасент.
Сидящая возле нее Сидони тоже упорно всматривалась в изображенные на картах таро разноцветные фигуры.
– Нет, голубушка, я ничего не чувствую, а карты сердятся и молчат. Я тебя предупреждала, что получается не всегда, – оправдывалась Матильда.
– Попробуй еще раз, прошу тебя! Сегодня утром я обзвонила с почтового отделения с десяток семей Симар. Никто не был знаком с Леонид.
Матильда с досадой встряхнула головой. Что-то ее беспокоило. Она подозревала, что причиной могло быть присутствие не очень дружелюбной Сидони. Хозяйка поднялась и принялась что-то искать в своем шкафу, затем вынула оттуда какой-то кожаный футляр.
– Давай вернемся на ферму, Жасент, мы теряем время, – прошептала Сидони за спиной Матильды.
– Да замолчи же! – ответила ей сестра.
– Да, так будет лучше, моя хорошая, – согласилась целительница. – В чем ты меня упрекаешь? Мой разум затуманен твоими дурными мыслями. Не нужно было приходить, если ты думаешь, что я не могу вам помочь.
Ошеломленная надменным тоном Матильды, Сидони бросила на Жасент отчаянный взгляд. В быстром ответном взгляде сестры она прочла неодобрение.
– Простите меня, – пролепетала Сидони. – Я не хотела вас обидеть.
– Хм, не продолжай! – проворчала Матильда. – Ты – красивая роза, но очень колючая. Мне жаль твоего будущего мужа. Ладно, не будем злиться друг на друга. На этот раз я буду использовать обычную колоду карт. А вам, девушки, нужно будет изо всех сил думать об Эмме и ее девочке, повторяя ее имя – Анатали. Но тут есть еще одна проблема. Если какая-то семья удочерила или приняла к себе эту крошку, ее могли назвать по-другому.
Матильда бережно сложила таро, вынула из кожаного футляра карты среднего размера и принялась ловко их тасовать. По завершении нескольких манипуляций, оставшихся для обеих сестер загадкой, хозяйка, полуприкрыв веки и учащенно дыша, произнесла:
– Анатали жива, в этом я могу вас заверить, но ее окутывают тени. Все смутно, мне сложно объяснить вам, какое послание я получила.
Жасент не решалась больше задавать вопросов, Сидони – тем более. Они выполняли указания Матильды и делали это так усердно, что звучание имени Анатали вскружило им головы. Внезапно они увидели, как Матильда начала дрожать и прикрывать лицо руками.
– Ничего, я не вижу больше ничего. Все смешивается. Позже, когда я останусь одна, я попробую еще раз погадать. Я устала.
– Мы оставим тебя, – сказала Жасент.
Однако интуиция подсказывала ей, что ее пожилая подруга скрывала от них что-то важное. Сидони едва слышно попрощалась и вышла первой, с облегчением глядя на ясное небо, на фоне которого вырисовывался церковный колокол. Она прошла своим легким шагом те несколько метров, которые отделяли ее от входа в храм.
Жасент в это время умоляла Матильду:
– Я не приведу больше сестру, но скажи мне, что произошло. Я готова услышать худшее. Если у тебя плохое предчувствие, я предпочитаю знать об этом.
– Ты выдумываешь, детка. Возьми меня за руки! Они ледяные, не так ли? Я очень хотела найти выход и ответить на твои вопросы, но злоупотребила своими силами. Мне нужно ненадолго прилечь, чтобы согреться. Через час господин кюре будет ждать меня с супом. И больше не приводи ко мне Сидони, мы друг другу не нравимся. Такое отношение вызывает разрушительные волны.
Эльфин и Валлас Ганье поддерживали свою кузину: ноги Фелиции подкашивались от пронимавшей ее нервной дрожи. Под холмиком земли, насыпанным над гробом из ели, этим туманным утром Фелиция похоронила свои мечты о великой любви и семь лет супружеской жизни. Ненависть, поселившаяся в ее сердце, уничтожила всякое сострадание, всякую способность прощать.
– Вернемся домой, – предложил Люсьен Ганье. – Ты не стоишь на ногах, Фелиция.
Молодая вдова в жемчужно-сером костюме и в покрывающей ее светлые волосы черной шляпке с вуалеткой согласно кивнула головой.
– Иду, дядя, – прошептала она, пугающе бледная. – В похоронном бюро я заказала каменную стелу. Валлас, ты проследишь за тем, чтобы ее доставили и установили? Там будут только имена и даты, больше ничего.
– Хорошо, я этим займусь, – заверил кузен. – Я принесу на могилу белые цветы. Ребенок имеет на это право.
Кладбище было безлюдным. Даже могильщик поспешил уйти, сославшись на обеденный перерыв.
– Ребенок – да, конечно, – вздохнула Фелиция – женщина потребовала, чтобы ее мертворожденного сына похоронили в гробу Теодора.
Держась за руку Эльфин, она бросила на могилу прощальный взгляд.
– Я хотела бы уже оказаться в Шикутими, – прошептала Фелиция на ухо кузине. – Родители так вежливо говорили со мной по телефону. Ты не передумала, Эльфин? Ты поедешь со мной?
– Я обещала тебе. Я привязалась к Уилфреду, моему самому очаровательному племяннику.
– Осенью папа планирует поездку в Нью-Йорк. Мы возьмем и тебя.
Черты Эльфин прояснились. Ничто не могло ее обрадовать сильнее. Образ Пьера Дебьена стирался из ее памяти, и любовь к нему постепенно отпускала ее сердце. «Пусть женится на своей Жасент, и пусть они будут несчастны!» – мысленно съязвила она.
В этот момент Фелиция, будучи на грани нервного срыва, разразилась рыданиями. Тело ее содрогалось. Люсьен и Валлас поспешили поддержать женщину. Им пришлось почти что нести ее до машины. Желая присутствовать на похоронах, вдова ослушалась рекомендаций доктора Гослена, который находил ее еще слишком слабой. Часы, последовавшие за родами, были очень тягостными. Лежа в постели, мертвенно-бледная Фелиция бессильно причитала:
– Мужчина, которого я любила, стал убийцей. Он убил свою любовницу – «банальное преступление», как пишут газеты. Но он убил еще двоих детей: ребенка этой девки и нашего сына. Если бы у него хватило смелости не совершать над собой этого чудовищного поступка, я родила бы красивого здорового малыша. Наш брак был запятнан ложью и изменой. Орудием моего наказания Бог избрал ребенка, потому что я поклялась в верности подлому человеку, которого в первую очередь интересовали мои деньги. Я догадывалась об этом, однако закрывала на это глаза.
Члены семьи сменяли друг друга у ее постели, в первую очередь из-за риска послеродовой инфекции, но также для того, чтобы убедить вдову в том, что доктор Мюррей любил ее. Эльфин справлялась с этой непростой задачей лучше остальных – ее кузина болезненно воспринимала нравоучительные речи Люсьена о будто бы столь распространенном мужском непостоянстве или же медицинские теории доктора Гослена. Он считал, что ребенка, обвитого пуповиной, неизбежно ждала бы смерть, вне зависимости от обстоятельств.
Эльфин не обманывала кузину. Она произнесла слова, которые смогли унять ее боль:
– Фелиция, я часто наблюдала за вами, тобой и твоим супругом, начиная со дня вашей свадьбы и до последнего ужина, который состоялся в этом доме. Он питал к тебе уважение; ты представляла для него совершенную женщину, а твое прекрасное воспитание побуждало и его блистать в светских кругах. В день, когда крестили Уилфреда, я помню, что перед церемонией он поцеловал тебя в губы. Ты отдала ему все, в этом ты права. И любовь, в которой он тебе клялся, была искренним чувством, а не желанием обладать тобой и твоим состоянием. Если бы Эмма Клутье не встала у вас на пути, Теодор никогда, слышишь меня, никогда бы тебе не изменил. Эта девушка была вертихвосткой, я догадалась об этом по тому, как о ней говорил Пьер. Я думаю, на земле есть создания, цель которых – посеять несчастье и распутство, все разрушить. Такие, как Эмма Клутье! И ее сестра Жасент не лучше.
Это были именно те слова, которые хотела услышать Фелиция, двадцативосьмилетняя вдова, носящая траур по мертворожденному сыну.
Примерно две недели протекли в относительном спокойствии, которое Жасент сравнивала с прекращением военных действий между двумя битвами. «Это ненадолго, затишье не может просто так продолжаться», – думала она, покусывая кончик своей ручки.
Сведения, которые им с Сидони удалось добыть в Перибонке, в первые дни после их поездки оказались новым источником скорби. При мысли о том, что ее младшая дочь посреди зимы была узницей в стенах какого-то семейного пансиона, Альберта принялась осыпать себя горькими упреками. И даже Шамплен, причудливым образом ставший более мягким, воскликнул, что стал бы искать свою дочь, если бы ему было известно, что с ней.
– Неужели, папа? – удивился Лорик. – Нет, ты говоришь это потому, что Эмма мертва, а тогда ты бы заявил, что она может там оставаться.
За спорами последовало некое подобие покоя. Однако накануне вечером в семье не прекращали размышлять о том, как же найти малышку Анатали. Но нескончаемые дискуссии оказались безрезультатными. Письма, отправленные Жасент сестрам-августинкам в Шикутими и в епархию, тоже остались без ответа.
Вздохнув, Жасент перечитала письмо, которое только что написала Пьеру. Он работал на лесопилке в Сен-Фелисьене, где намеревался трудиться по меньшей мере до их свадьбы.
Мой дорогой Пьер!
Сегодня днем я остаюсь одна дома, и я бы очень хотела, чтобы ты устроил мне сюрприз и появился здесь, на пороге моей комнаты. Мы с тобой виделись всего пару часов, 15 июня, в тот день, когда ты привез к нам Лорика.
Мне так тебя не хватает, и я бы охотно вышла за тебя прямо сейчас.
Сообщу тебе несколько последних новостей. Что касается моих родителей, тут ничего не изменилось; но, кажется, они помирились. Я бы сказала даже, что никогда не видела, чтобы они были так близки. Сидони отправилась в Сент-Эдвиж вместе с Журденом Прово. Она закончила работать над заказом для матери этого молодого человека: платье и две летние блузки. Теперь она должна проверить, нужно ли что-то подкорректировать. Мои расспросы о