олько ситуация опасна. Но знаете, что меня утешало? Соседство Фердинанда, нашего дорогого друга, и близость школы для мальчиков. Когда раздавался звонок, нам было не избежать шумихи под окнами – все дети выбегали на улицу. Не так ли, Франк?
– Да, и я на это не жалуюсь. Эти мальчишки такие живые, такие веселые… среди них – и ваши, мсье Тибо!
Жактанс громко расхохотался.
– Они, черт возьми, всегда не прочь порезвиться… Скажите-ка, вы наверняка заметили, – он заикался, уже немного захмелев, – мадам Брижит Пеллетье с ее чудны́м сыном в церкви не было. В последнее время она не выпускает его из дому.
Альберта перебила соседа, сокрушенно воскликнув:
– А господин кюре! Боже мой, мы его не дождались!
– Наверное, у него возникли дела, – предположила Сидони. – Но он пообещал прийти. Я оставила ему кусочек торта и савойского клубничного пирога.
– Я мог бы подъехать за ним на машине, – предложил Журден. – Мне он показался уставшим после церемонии.
Жасент бросила взгляд на Матильду – женщина молча сидела, довольствуясь тем, что слушала, о чем говорят другие, и время от времени согласно кивала головой. «В начале лета она говорила мне о нашем кюре. Будто бы он болен, серьезно болен… это опухоль», – вспомнила девушка.
В воздухе повисло молчание. Боромей Дебьен сложил аккордеон в футляр. Почти сразу же в приоткрытую дверь постучал кюре – так, словно он не решался войти раньше.
– Простите меня за опоздание! Мне нужно было немного отдохнуть, и я невольно уснул. Но мне очень хотелось прийти в ответ на ваше любезное приглашение. Я сел на свой велосипед – и вот я здесь! Надеюсь, я не пропустил выступления мадам Дрюжон.
– Ах, господин кюре! Я исполню всего одну-две песенки, – скромно ответила Рене.
Сидони с Журденом подвинулись, освободив место для священника. По желтоватому цвету его кожи и осунувшимся чертам лица можно было догадаться о том, что у кюре проблемы со здоровьем. Однако под взволнованным взглядом Матильды он с аппетитом принялся за угощения.
– Может быть, споешь нам ту песню, которую дважды повторяла дома? – обратился Франк к супруге. – А после мы вернемся домой. Набегают тучи… Нам лучше не засиживаться.
Рене вышла из-за стола и сделала глубокий вдох.
– Я выбрала для вас, Жасент и Пьер, одну очень красивую французскую песню. Не удивляйтесь, если я немного всплакну… Временами меня охватывает тоска по родине. Это естественно!
Послышался ее мягкий, ясный и высокий голос, чарующий внимательных слушателей.
Самый прекрасный край на свете —
Это земля, где я рожден.
Весенняя пора – и все в душистых розах цвете
Купается и утопает… сладкий сон.
Витает в ветерке фривольном
Чудной и дивный аромат.
Петух, сидящий на церковной колокольне,
Все ждет, когда же лучи солнца задрожат.
В краю том говорят на языке прекрасном —
Красивейшем из всех, что только могут быть.
Мудрее станет пилигрим бесстрастный,
Что сможет навсегда язык тот полюбить.
И счастлив тот, в кого он влился
Из материнских нежных уст.
Язык французский воплотился
В извечно молодую песнь, извечно молодую грусть.
Цветов благоуханье, звон колоколов,
Журчанье быстрых ручейков и сладостная дрожь.
А на полях – богатых урожай хлебов.
Придет пора – и ты его пожнешь.
Звезды ласкового неба,
Улыбки утренней зари.
Ах, край родной, где бы я ни был,
Люблю я песнь твою в тиши![25]
– Браво! Это было так прекрасно! – воскликнул старик Боромей, когда Рене со своей привычной скромностью поклонилась публике.
– Да, мадам Рене, спасибо, это было так трогательно! – добавила Жасент. – Я словно побывала на небесах!
– Черт возьми! – расхохотался Жактанс. – Так вот ты где отхватила мужа небесной красоты!
Артемиз, делая вид, что возмущена, легонько ударила супруга по руке. Их малышка от этого проснулась и стала требовать грудь. Пользуясь всеобщим весельем и шумом поздравлений, Шамплен тихонько вышел. Он вошел в кладовую и зажег приделанную к стене лампу. «Только бы Жасент осталась довольна! – подумал он, охваченный сомнениями по поводу того, достаточно ли его подарок удачен. – Эх, ладно, я сразу увижу, понравился ли он ей. Моя старшая не умеет скрывать своих эмоций!»
Он кое-что забрал из кладовой и бесшумно вернулся в кухню. Альберта с нежностью посмотрела на супруга.
– Жасент, твой отец хотел вручить тебе подарок, который прячет сейчас под пиджаком. Закрой глаза и протяни руки!
Просьба матери заставила прыснуть со смеху всех тех, кто знал о сюрпризе. Невеста послушно повиновалась. Жасент почувствовала, как на ее ладони опускается что-то теплое, неспокойное и покрытое шерстью, – она поспешила открыть глаза.
– Ах, папа! – восторженно воскликнула она, увидев крохотного черно-белого щенка, который тут же стал лизать ее запястья. – Ты не мог доставить мне большего удовольствия, папа!
Сдерживая слезы радости, она потерлась своим носом о мордочку щенка, затем прижала его к груди. Он тут же принялся покусывать перламутровую пуговицу на ее платье.
– Да перестань же, глупое ты создание! – пожурила щенка Сидони.
Испугавшись повелительного тона девушки, животное клубочком свернулось на коленях своей новой хозяйки.
– Он очарователен! – восхищался Пьер, знавший о подарке Шамплена ранее. – Я уже выяснил, что когда он вырастет, то будет не больше ягненка… или скорее крупного ягненка примерно месяца от роду.
Не в силах ответить, Жасент поднялась со стула. В руке она держала драгоценный подарок, и на лице у нее была написана детская радость. Не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции, она подошла к отцу:
– Спасибо, папа, спасибо!
Со стороны могло показаться, что отец поправляет выбившуюся у нее прядь волос, однако на самом деле он пальцем провел по шраму на лбу Жасент, шраму, виной которому был он сам, когда в порыве ярости избавился от выводка щенков.
– Я должен был это сделать, – прошептал он, обнимая дочь. Это было проявлением отцовской нежности, которую Шамплен не мог позволить себе на протяжении двадцати трех лет. – Если Эмма видит нас оттуда, с неба, то, должно быть, радуется. Перед каждым твоим днем рождения она изводила меня просьбами о том, чтобы я подарил тебе щенка.
Жасент разрыдалась. Она отдала бы многое, чтобы вновь увидеть свою сестренку здесь, вместе со всеми, живую и радостную. Главным образом, живую.
Боромей поспешно взялся за аккордеон и стал наигрывать вальс.
– Довольно слез, давайте танцевать! – воскликнула Сидони, так же растроганная, как и ее сестра. – Жактанс, Журден, помогите мне. Пододвинем стол к буфету. Пьер, закружи свою супругу в вальсе!
Молодой человек повиновался. Альберта взяла на руки щенка и принялась его ласкать, чем вызвала насмешки Артемиз и зависть у троих ее мальчишек. Тем временем гости восхищались пышной развевающейся медового цвета юбкой невесты, порхающей по паркетному полу. Фердинанд хлопал в ладоши, Матильда отбивала ритм ногой, Рене и Франк забыли о том, что собирались уходить.
– Танцуй, папа, пригласи маму! – кричала Сидони, грациозно двигаясь в такт своему жениху, превосходному партнеру.
Никто не слышал того, как по крыше стучит дождь и стекают капли воды, никто не слышал, как над озером бушует северо-восточный ветер, как в его ледяных когтях рождаются высокие сварливые волны. Наступала осень, за которой последует суровая квебекская зима.
Наступил момент, которого новобрачные не могли дождаться. Лежа под белоснежными простынями, приятно пахнущими мылом, они наслаждались близостью друг друга. От ночника исходил теплый розоватый свет.
– Наконец мы дома, любовь моя, – нежно произнесла Жасент. – Буря кончилась, она была совсем незначительной. Но даже если все еще идет дождь, с тобой я чувствую себя в безопасности.
– Я в раю, – произнес Пьер, уткнувшись своей темноволосой головой в широкую подушку.
Щенок спал у их ног, временами поскуливая, умиляя тем самым новобрачных.
– Строгий муж сказал бы, что животному здесь не место, – пошутила она.
– Я никогда не буду строгим мужем. Я усвоил урок. Чтобы завоевать самую красивую девушку в округе, нужно позволить ей поступать, как ей заблагорассудится… Не правда ли, медсестра Дебьен?
– Боже милостивый, ты прав, мне нужно сменить фамилию!
Они рассмеялись, затем обменялись поцелуями. Они не требовали от жизни ничего большего, чем счастья быть супругами и спать в стенах дома, который постепенно станет их семейным очагом. Жасент не захотела ничего слушать о свадебном путешествии, пусть даже коротком. Дедушка хотел подарить ей поездку к знаменитому Ниагарскому водопаду, но она отказалась от его предложения.
– Это очень мило, дедушка, но сохрани свои сбережения для чего-то более важного, – ответила она Фердинанду. – Хоть нас с Пьером и нельзя назвать экономными, все же мы не должны неразумно расточать деньги. Я не хочу, чтобы тебе или родителям пришлось тратиться на меня.
Ее пожелание было услышано, и свадьба не сильно ударила по карману их с Пьером родных. Жасент чувствовала, как ее охватывает ощущение полноты счастья и одновременно необыкновенной легкости. Они были обручены перед Господом Богом, имели полное право свободно и нежно любить друг друга. Лишь это имело значение. Однако в этот вечер, утомленные долгим праздничным днем, они целомудренно уснули в объятиях друг друга. Под пламенем плотской страсти, навсегда связавшим их друг с другом, таилась великая любовь, исполненная бесконечной нежности.