— Ив — моя первейшая забота.
— А для меня моя сестра, — сказал Кольм.
— В тот день, когда вы возьмете на руки своего первенца, это изменится, — предупредил его светлость, как будто это все объясняло.
Кольм решил, что в отношении первенца хозяин дома прав, и приказал своему дурацкому воображению не подсовывать ему образы Ив Уинтерли, устало улыбавшейся ему с их супружеской постели, когда сиделка давала ему подержать их первенца. Они вызывали боль, острую, как удар кинжала.
— Возможно, — ответил он и взял у лорда Фарензе ключ.
В течение следующих двух дней Кольм тратил на чтение бумаг все свободные часы, которых оставалось совсем немного, поскольку окрестное общество наперебой старалось развлекать герцога и герцогиню. Все время, остававшееся от обедов, танцев, приемов и осмотра достопримечательностей, уходило на то, чтобы вчитываться в каждое слово. Садясь за работу, Кольм призывал всю свою волю и дисциплину, чтобы не отвлекаться на мечты о том, что могло бы быть, если бы эта женщина не встретила его отца. Чем больше он читал, тем меньше верил, что драгоценности где-то лежат и ждут, когда их обнаружат. Уже в следующий миг после того, как пришло известие о скандальной гибели Памелы, Дернли наверняка обыскал дом, где лорд Крис поселил свою любовницу, в поисках того, что осталось от состояния Кольма, чтобы пустить это на поддержание своей разгульной жизни.
Кольм мерил шагами просторную гостевую комнату, держа в руке письмо, которое ему хотелось разорвать и бросить в огонь. Теперь понятно, почему Дернли удалось продержаться так долго. Когда он подумал, на что могли быть пущены драгоценности его матери, Кольму захотелось сбить этого человека на землю и растоптать его. Как он не видел этого раньше? Побывав в Дернли-Хаус, Кольм понял, что Дернли интересуют только карты, бренди и падшие женщины. А леди Дернли никогда не пришло бы в голову спорить с ним, утверждая, что драгоценности Памелы по праву принадлежат Кольму.
Нахмурив брови, он посмотрел в окно на сгущавшиеся тучи и подумал, не могли ли так сильно любимые Памелой камни быть освобождены от оправы и вставлены в корону императрицы Жозефины или даже ее воинственного супруга, если они исчезли за год или два до того, как он провозгласил себя императором Франции. Он поморщился. Неужели старая легенда оказалась правдой и те изумруды прокляты, а значит, это хорошо, что они не достались им с Нелл?
Но оставались еще бриллианты, которые отец не успел отдать своей жадной любовнице до отъезда из Англии. Их хватило бы на небольшой дом и приданое для Нелл, если старший из его дядьев не отдал их своей любовнице, о чем писала Памела. Но даже если бы эта женщина вдруг оказалась разумной и скромной, она хотя бы иногда носила злополучные камни и слухи об этом распространились бы в обществе, поскольку их невозможно было не заметить, что подтверждали его детские воспоминания. Если они попали к покойному герцогу, то как он смел твердить о позоре и бедности, на которые лорд Крис обрек своих детей, когда сам украл их последний шанс на обеспеченную жизнь?
На миг Кольму захотелось броситься в очередное сражение или вскочить на лошадь и ускакать, чтобы развеять свою обиду и ярость. А может, ему следовало явиться в Линейр-Хаус и потребовать ключ от сейфа, находившегося в покоях старшего брата дяди Хорэса, в которых он не пожелал жить. Нет, они не могли лежать там, поскольку это означало бы признание в том, что его старший дядя вор. Итак, надежда увидеть бриллианты снова обращалась в дым, решил Кольм, глядя из высоких окон своей элегантно обставленной комнаты. Неужели он и вправду хочет лишиться рассудка, гоняясь за ними?
Глава 14
Ив обнаружила, как унизительно чувствовать себя менее интересной, чем ее покойная мать, когда отец ухитрился предоставить Кольму Хэнкорту доступ к бумагам Памелы таким способом, которым она не могла воспользоваться. Возможно, она была больше похожа на Памелу, чем для нее нужно, раз у нее возникла потребность кричать и плакать, пока оба этих идиота не поймут, что она, как никто другой, имеет право читать дневники матери. Хотя ей вовсе не хотелось, чтобы мистер Хэнкорт беседовал с ней по поводу своего пропавшего состояния, как не хотелось порабощать любовников, как делала ее мать с каждым мужчиной, который попадался ей на пути.
Она подошла к окнам своей любимой гостиной и уставилась на проливной дождь, без устали хлеставший с серого грозового неба. Погода идеально соответствовала ее настроению, однако ей нужно было прекратить думать про Кольма Хэнкорта и уделять больше внимания окружающим. А что до того проклятого поцелуя, навязчиво напоминавшего о себе, так ведь он даже не хотел ее целовать, убеждала она себя. Он сделал это, чтобы изобразить, что они муж и жена, пожелавшие уединиться в ту безумную, таинственную ночь, когда каждый выдавал себя за другого. Как она могла чувствовать такое волнение и смущение от одной мысли о том поцелуе, когда прошло столько времени, и мистер Картер-Хэнкорт наверняка забыл о нем, поскольку считал его лишь средством достижения цели?
— Интересно, приедет ли сюда папа мисс Реверю, чтобы быть с ней в рождественский сезон? — как бы невзначай спросила ее Элис.
Ив постаралась преодолеть свое уныние и вгляделась в лицо подруги. Ну, конечно. Должно быть, Элис питала слабость к галантному капитану. Как она не замечала этого раньше?
— Думаю, он сделает все, что сможет, чтобы провести его со своей ненаглядной дочерью, даже если ему придется идти на веслах, — ответила она, вспоминая все мелкие признаки того, что Элис тосковала о мужчине, которого считала недоступным для себя.
Какая глупость — до сих пор ничего не замечать. За последние несколько лет миловидная, умная Элис ловко отвадила целую кучу поклонников и охотников за приданым и сделала это так умело, что никто не удивился, почему она до сих пор не выходит замуж. Но как к мисс Клемпсон относился отец Верити? Пройдя еще более суровую школу, чем Кольм Хэнкорт, он научился скрывать свои чувства, но действительно ли он безразличен к Элис? Что-то подсказывало Ив, что это не так.
— Он очень трогательно предан Верити, правда? — спросила Элис так осторожно, что убедила Ив в справедливости ее подозрений.
— Думаю, он готов сделать все, что угодно, лишь бы быть уверенным, что она счастлива.
— Когда-то давно ему многое пришлось вынести из-за любви, не так ли? Леди Фарензе такая красивая, думаю, ее сестра тоже была редкой красавицей, и он уже никогда не посмотрит на другую женщину, как смотрел на свою жену.
— Достаточно посмотреть на Верити, чтобы увидеть, какой прелестной была ее мать. Но дело не только в этом, я подозреваю, что и по характеру леди Дафна подходила капитану. Папа и моя мачеха — люди очень строгих принципов, поэтому подходят друг другу как нельзя лучше. Думаю, капитан Реверю и его леди Дафна безумно любили друг друга, несмотря на свою молодость.
— Мужчина, который испытал такую глубокую и страстную любовь, наверняка никогда не сможет довольствоваться меньшим. Особенно после того, как потерял возлюбленную так трагически и в таком юном возрасте, — пролепетала Элис так тихо, что Ив засомневалась, правильно ли она расслышала.
Адам Реверю был воин и настоящий мужчина. Ив относилась к нему как к дяде, а его дочь воспринимала как сестру, но ее подруга могла смотреть на него совершенно иначе. Пытаясь сопоставить свои представления об этих двоих, Ив вспомнила, что Адаму Реверю примерно тридцать четыре года, а Элис около двадцати четырех. Конечно, Элис видела в нем красавца и героя, в то время как Ив мысленно сокрушалась, что вокруг нет ни одного достойного джентльмена. Так почему бы Элис не положить глаз на того, кто раз за разом появлялся перед ней, когда приезжал в Даркмер, чтобы побыть со своей дочерью?
Сама Ив предпочла бы менее сурового и замкнутого джентльмена. Лет на десять моложе капитана Реверю, но в то же время закаленного в сражениях и обладавшего жизненным опытом и притягательностью, которой этот суровый моряк никогда не имел. Человека с непокорными золотисто-каштановыми волосами, постоянно противившимися его попыткам уложить их с армейской аккуратностью, и глазами, менявшими свой цвет от темно-карих до отливающих золотом, когда он вспоминал, что молод, и позволял себе радоваться, что остался жив. Та Ив, которую она пыталась загнать в угол и забыть, вздохнула о своем герое и показала язык другой — той, что жила в реальном мире, где не имела права предпочесть Кольма Хэнкорта любому другому мужчине, зато имела кучу причин этого не делать.
— Может быть, во второй раз человек любит иначе, но это не значит, что его чувство менее сильно, — в конце концов сказала она, надеясь, что это именно то, что жаждет услышать Элис. Конечно, Ив и самой хотелось в это верить, потому что, если это не так, ее ждала одинокая жизнь.
— Я думаю, мне бы хватило уважения и дружеских чувств со стороны мужа, если бы я его устраивала. Это больше, чем ждут от супружества большинство женщин в моем положении. Родители хотят, чтобы я вышла замуж и счастливо жила своей семьей, но, если я не выйду за человека, стоящего выше меня по положению в обществе, они будут разочарованы, — сказала Элис, смиренно пожав плечами. — Желать любви — это, наверно, слишком.
— Но почему бы мужу тебя не любить, Элли? Ты умная, красивая и воспитана не хуже любой другой из наших соседок. Мне ты нравишься гораздо больше, чем большинство из них, а это значит, что ты просто образец всех женских достоинств, тебе не кажется? — пошутила Ив, чтобы разрядить атмосферу и не слишком погружаться в мысли о мужчинах, которых они не могли позволить себе полюбить.
Другое дело хотеть. С этим она совершенно ничего не могла поделать. Казалось, что в тот день, когда она встретила Кольма Хэнкорта, ее тело начало жить своей жизнью и теперь существовало само по себе, невзирая на ее решимость перестать мечтать о его горячих поцелуях, но теперь уже наедине.
— Добрый день, мистер Хэнкорт.