После недолгих колебаний Кольм решил, что не может делать вид, будто ничего не слышал.
— Добрый день, мисс Уинтерли. Вам было бы лучше остаться в доме и прогуляться по галерее, чем выходить на улицу в такую погоду.
— Я привыкла ежедневно получать порцию холодного северного воздуха и почувствовала, что должна выйти, пока не стемнело. По нашим грубым понятиям это всего лишь густой туман, — сказала она с кривой усмешкой, от которой у него внутри что-то ёкнуло.
— По-моему, это больше похоже на дождь, — буркнул Кольм, бросив измученный взгляд на потоки воды, заливавшие все вокруг летнего домика с колоннами, в котором он нашел убежище, о чем теперь глубоко сожалел.
— Да, теперь он начался по-настоящему. И это одна из причин, почему мы обычно проводим это время года в Сомерсете. Но мой отец скучает по Даркмеру, а Хлое хорошо в любом месте, где он счастлив. Я надеюсь убедить их, что не хочу проводить следующий сезон в городе и предпочитаю оставаться здесь, когда родится мой маленький братик или сестричка.
— Если вы сможете их убедить, они с удовольствием останутся здесь, — сказал Кольм, удивляясь, как ему удается говорить так спокойно, когда желание сделалось острым до боли. Они были одни в этом уединенном месте, отрезанном дождем от остального мира. Она стояла слишком близко, и предостережения лорда Фарензе развеялись по ветру, словно пух, в то время как бушевавшая у него в груди буря требовала чего-то большего.
— Мне здесь нравится, — призналась она. — Свои первые шестнадцать лет я жила в Даркмере бо́льшую часть года. Как я могу не любить его, когда он так красив, а вдобавок это мой дом?
— Да, вид великолепный, даже в дождь. — Кольм окинул взглядом панораму окрестностей Даркмера, которой мог позавидовать самый лучший создатель садов и ландшафтов.
Замок стоял под низким небом непобедимой твердыней, а у его подножия бушевали волны, рев которых Кольм слышал даже отсюда. Более робкая семья наверняка предпочла бы отступить перед нескончаемой чередой штормов, которые море день за днем бросало на стены замка, но он подозревал, что племя воинов, из которого происходила Ив, упивалось зрелищем этого бесконечного сражения моря и скал. Уинтерли наверняка считали это место колыбелью своей семьи.
— Здесь гораздо холоднее, чем на юге, — сказала она, как будто для нее битва разума против чувств была почти выиграна. Кольму хотелось крикнуть, что это невозможно, пока внутри ее таятся страсти, убить которые означало бы противиться природе. — Даже мой отец признает, что погода может быть суровой и безжалостной, поэтому, если мачеха сочтет, что здесь слишком холодно, мы уедем отсюда на зиму.
— Мне кажется, ваши родные будут счастливы, если вся семья будет здесь на Рождество.
Теперь он говорил вежливые, ни к чему не обязывающие слова.
Мисс Уинтерли пожала плечами с таким видом, будто не совсем понимала, зачем он спрашивает ее о семье, и Кольм, почувствовав острый укол зависти к ее уверенности, что семья важнее всего остального, напомнил себе, что не все семьи таковы.
— А как выглядят зимы в Испании и Португалии? — спросила Ив, как будто понятия не имела, что он на грани безумия и едва сдерживает себя.
И все же напряжение в самом воздухе говорило о том, что она все понимает и чувствует, и это ее способ держать свои чувства под контролем. Кольм попытался последовать ее примеру. Те дни казались такими далекими и одновременно близкими, как будто он только что сошел с военного корабля и еще не поймал нерв новой жизни, в которую вступал. Люди, которых он считал почти братьями, были мертвы, или остались в полку, или старались справиться с этой задачей в кругу семьи и друзей, не знавших, что значит жить, когда каждый миг может стать последним.
— Зимой мы участвовали в спектаклях, предавались старым добрым забавам и старались занять людей тренировочной стрельбой или любым другим спортом, который им интересен. Если им удавалось раздобыть вина, пьянствовать дни и ночи напролет и развлекаться с местными женщинами, они делались довольны, но практически неуправляемы. И конечно, офицеры любили охоту.
— Вы скачете, как будто родились в седле.
Значит, она заметила, как он держится в седле? Хитрая мисс Уинтерли, мысленно обвинил ее Кольм, вспоминая, с каким царственным равнодушием к нему она скакала впереди на их экскурсиях по осмотру достопримечательностей, оставив его исполнять обязанности кавалера при более нервных наездницах.
— Мой отец позаботился, чтобы его сын умел ездить верхом, тогда как моя любовь к книгам и учебе вызывала у него куда меньше гордости.
— Осмелюсь предположить, что он не мог понять, какое удовольствие можно получать от учебы, поскольку его собственный отец и старший брат относились к ней с презрением. В противоположность вашему дяде, который мне очень симпатичен.
— Мне тоже, особенно теперь, когда я лучше его узнал. Ребенком я слышал отца о его бестолковом ученом брате, но я не вникал в эти рассказы. Старший из моих дядьев приходил в ярость при одном лишь упоминании имени тети Барбары, и я считал, что она очень забавна. Меня восхищало, что они сами построили свое будущее, оставив остальных членов семьи коротать время в бесконечных склоках. Хотя я подозреваю, что дядя Хорэс куда больший реалист, чем они.
— А я подозреваю, что герцог сожалеет, что из-за своего отсутствия не смог защитить вас, когда лорд Крис умер, оставив вас на милость старшего брата.
— Он мог возмущаться сколько угодно, но мой дядя не стал бы считаться с его мнением о том, как обошлись с нами.
— А вы уже тогда были слишком горды и упрямы, чтобы просить его о помощи? Будьте осторожны, мистер Хэнкорт. В один прекрасный день вы можете проснуться и обнаружить, что одиноки, как человек на скалистом островке, затерянном в открытом море.
— Как новый Робинзон Крузо?
— Вы можете превратить это в шутку, но такое существование кажется мне очень одиноким. Вы принимаете свои прошлые невзгоды так близко к сердцу, что становитесь слепы к радостям, которые может дать вам жизнь, сэр, — сказала Ив, и что-то в ее тревожном взгляде заставило сердце Кольма сильнее забиться, а потом помчаться галопом. В тот же миг небо раскололось, и сквозь грозный шум волн он услышал раскаты грома.
— Вы же знаете, как глупо с моей стороны ждать большего.
— И вы никогда не идете на риск, мистер Картер? — насмешливо бросила она, зная, что он делал это каждый день своей армейской жизни. Правда, она имела в виду риск совсем другого рода.
— Вы меня не знаете, — сухо ответил Кольм.
— Вы сами не знаете себя, так разве я могу? — сказала она, отказываясь внимать предупреждению.
— Думаю, вы не захотите это узнать. — Он прикоснулся к ней и почувствовал, как будто между ними вопреки декабрьскому дождю вспыхнуло пламя. Казалось, море, с яростью бросавшееся на скалы у подножия Даркмера, пробудило в нем что-то запретное и отчаянное, а он слишком устал, чтобы противиться этому.
— Рискните, — приказала она. Перед ним стояла не та спокойная и холодная мисс Уинтерли, а горячая, страстная Ив, о которой он мечтал каждую ночь.
Что же еще он мог сделать, как не сбросить оковы своей сдержанности? Кольм прижал ее к себе и ощутил, как по всему его телу огнем пробежал трепет возбуждения. Их горячие тела прильнули друг к другу, обдуваемые холодным влажным солоноватым ветром с моря.
— Милая, бесстрашная глупышка, — шепнул он, глядя в ее сине-зеленые глаза и почти касаясь губами ее рта. Разве мог он в такой момент думать о том, что будет, если кто-то случайно наткнется на них и увидит, как проводят время мисс Уинтерли и мистер Хэнкорт?
— Да, да, — нетерпеливо бросила Ив.
Кольм не выдержал первый, и его поцелуй соединил пару, словно мост через разделявшую их пропасть. Торопливый и горячий, яростный и полный восторга, он обжигал и вместе с тем исцелял. Потом она поцеловала его в ответ, и, подхваченные неудержимым вихрем эмоций, они унеслись в другой мир, где не осталось никого, кроме них.
— Сюда, — нетерпеливо шепнул Кольм, и они отодвинулись назад, оказавшись у задней стены летнего домика.
Он оперся о стену, чтобы уберечь Ив от холодной поверхности. Они прильнули друг к другу, и казалось, пыл их объятий превратил сырой, промозглый декабрь в жаркое лето…
— Еще, — потребовала она, и он на мгновение замер, восхищаясь ее отчаянным безрассудством, а потом приподнял ее на носки и крепче прижал к себе, наслаждаясь тем, как ее нежное тело изгибается в его руках. Ив слегка потянулась вверх и по-кошачьи выгнула спину, и сердце Кольма застучало еще сильней и чаще. Ее кожа была как нежнейший шелк, сотканный из лунных лучей, и в то же время такая настоящая и живая, словно в ней воплотилась вся женственность мира.
— Ив, — благоговейно шепнул он и снова поцеловал ее, погружая их в пучину такой страсти, о которой прежде не смел даже мечтать.
Чувствуя, что теряет контроль над своей плотью, Кольм слегка отодвинулся в попытке оградить ее от откровенного проявления его мужского возбуждения, цепляясь за едва слышный шепот рассудка, напоминавшего, что эта женщина никогда не будет принадлежать ему. С легким стоном недовольства она прильнула к нему своим трепещущим телом, лишая его последней толики осторожности и заменяя его «никогда» нетерпеливым «может быть». Он целовал ее еще крепче и жарче и чувствовал, как она тает в пламени раскаленной добела страсти. Кто это начал, кто главенствовал в этом безумии, он или она? Они не знали и не хотели знать. Лучше бы ей не задавать вопросов, пока он еще старался удержаться на грани.
Кольм чувствовал ее любопытство, ее опасное желание узнать, что за томительный огонь сжигает ее изнутри и что за стремление заставляет твердеть и раскаляться его плоть. Он застонал и в этом звуке услышал все «нельзя», которые должен был сказать себе, прежде чем это произошло. Ему пришлось сжать в кулаки свои руки, лежавшие у нее на талии, чтобы не позволить им опуститься ниже, рискуя приблизить блаженство, которое мисс Уинтерли и Кольм Хэнкорт не могли себе позволить.