– Ему шесть лет, он смышлёный мальчишка. Иногда я могу его навещать, если лира Дарина позволяет, – моя собеседница тяжело вздыхает и косится на ещё одну девушку, которая стоит неподалёку от нас и тоже перебирает цветы, но той нет дела до наших перешёптываний.
Мальчику шесть? Значит появился после того, как Рада попала в земли безмужних.
На мой немой вопрос, Рада произносит:
– Я зачала его не по своей воле. Было темно, я возвращалась домой пешком и проходила мимо базара. Дорога была пустынная, по ней ехал торговец. Если коротко, сначала он пристал ко мне с непристойным предложением. И даже когда увидел моё лицо, сказал, что и такая сойду. Он затащил меня в свою крытую телегу, бросил на живот, чтобы не видеть лица, и сделал своё дело. Так я и забеременела.
– Какой ужас… Рада! Ты сказала кому-то об этом?
– Да, его наказали. Он больше не может торговать в землях безмужних. Но я всё равно с тех пор больше не хожу тем путём. Не хватает смелости.
– И это наказание? Не посадили в тюрьму, не отрубили голову или причиндалы? Просто запретили здесь бывать?
– Иногда мне кажется, будто ты неместная, хотя говоришь, что выросла здесь, – Рада бросает на меня удивлённый взгляд.
– Просто… очень тебе сочувствую, – я ласково касаюсь её плеча с печальной улыбкой.
Но внутри всё просто бурлит. Я на грани.
Понимаю, что мне нельзя выдавать себя, нужно быть покладистой, чтобы сойти за свою. Но, проклятье, это же безумие! Мужик изнасиловал девушку, а ему всего лишь запретили торговать?
– Я к тому, что мой малыш родился «уродцем», – Рада сосредоточенно перебирает цветки, лежащие перед ней на столе, но её глаза моментально увлажняются. – Пальчики на его руках и ногах срослись. Понимаешь? Там кожа! Это потому что я старая… он такой из-за меня.
– Но ведь кожу можно разрезать хирургически. Это не самая сложная операция. Надо, конечно, смотреть по ситуации, но…
– А ты откуда знаешь? Ты лекарь? – с неожиданным раздражением спрашивает Рада. – Местный его осматривал, и сказал однозначно – «уродец»!
– Я… прости. Просто внезапно пришло в голову, не хотела задеть тебя, – тушуюсь я, понимая, что наступила на больное.
– Ух… моему сыну ещё повезло, – качает головой Рада. – Бывает и похуже. Дети с огромными головами – они обычно долго не живут. И даже… сросшиеся близнецы.
Последнее Рада говорит едва ли не шёпотом.
– Степень уродства зависит от возраста? Чем старше женщина, тем серьёзнее мутация?
Думаю, что нет, но я обязана спросить.
– Э-м… кажется, нет, – подтверждает мои мысли Рада.
Надо подумать, что может быть общего у этих женщин. Возраст – это бред. Они закупаются на одном и том же базаре, дышат одним воздухом посёлка. Работают…
– Скажи, сколько ты знаешь женщин, работающих в храме, у которых родились «уродцы»?
Рада задумчиво замирает, глядя перед собой.
– Кажется… ни одной, – удивлённо произносит она.
В храме нет гибельников, местные женщины не имеют с ними никаких дел.
– А из тех, кто работает в поле?
– У них тоже не рождаются такие дети.
Значит, дело не в самих гибельниках.
– То есть все, у кого родились так называемые «уродцы», работают на фабрике?
– Выходит, что так. Никогда не думала об этом.
– Тебе не кажется это странным? – осторожно прощупываю почву я.
– Я не знаю, – растерянно отвечает Рада. – Думаешь, это совпадение?
– Я думаю, что это не может быть совпадением, – твёрдо отвечаю я.
Рада хмурится и пожимает плечами. Я вижу, что она пытается найти ответ, но не может.
Значит дело не в пыльце и не в самих цветках гибельника. Может в химикатах, которые называют секретными ингредиентами, и которые добавляют в тот чан, где вываривают сердцевину?
Или после того, как сердцевина смешивается с этой гадостью, она становится токсичной и отравляет женщин?
Я перевожу взгляд на чан. Он буквально в нескольких метрах от нас с Радой. Огромный, высотой метров в пять. Лопасти медленно вращаются, перемешивая его содержимое. Пар идёт вверх, там есть труба, напоминающая воздухоотвод, но она старая и едва справляется. Получается, мы дышим испарениями. Они повсюду на фабрике. Неужели эта мерзость источник проблем?
Но доказательств нет, есть только мои домыслы.
Рука тянется к амулету, который мне дал Велик напоследок. Он всё также висит на шее. Как только касаюсь пальцами побрякушки, по коже будто пробегают разряды тока. Надеюсь, она правда защитит нас с малышом.
Но как доказать, что дело в этой жиже, которую вываривают? Надо бы взять образец, и желательно сегодня, больше я на фабрике бывать не хочу.
А после того, как добуду образец, показать его кому-то компетентному. Но кому? Может лекарю Рагнара? Он вроде бы неместный, его привезли издалека. Вдруг он достаточно образованный и сможет провести анализ? Но тогда придётся просить дракона о помощи… может даже врать ему…
Вдруг прямо на моих глазах старый чан трескается. Я вижу, как трещина ползёт по нему с характерным звуком.
– Рада? – громко зову я.
– Тс-с, болтать нельзя, – шикает на меня моя новая знакомая.
Девушки, перебирающие цветы рядом со мной, бросают на меня укоризненные взгляды.
– Рада! – я ещё сильнее повышаю голос. – Он треснул! Чан треснул! Так ведь не должно быть?
Рада испуганно оборачивается, а с ней и другие старые девы.
– Нет, так не должно быть, – с ужасом говорит какая-то женщина.
И именно в эту секунду, старый чан разламывается прямо на наших глазах. Оттуда потоком вытекает золотая едкая жижа. И она двигается прямо к нам.
Мы с Радой бросаемся прочь, другие женщины тоже.
Отбежав на достаточное расстояние, я быстро оглядываюсь, моментально оценивая обстановку на фабрике. Наш прогноз неутешительный.
Мы находимся на минусовом этаже, слишком далеко от выхода. Но даже если бы мы смогли быстро добраться до лестницы, по которой я сюда спускалась, она слишком узкая, чтобы все старые девы смогли выбраться вовремя.
Окна слишком высоко – почти под потолком – нам до них никак не добраться.
– Рада! Рада! – я грубо дёргаю женщину за руку. – Есть ещё выход? Как выбраться?
– Н-нет, – испуганно восклицает она. – Лира Дарина замуровала другой выход, потому что боялась, что мы будем сбегать на прогулки, а не работать.
До старых дев, которые не видели аварии, наконец-то доходит, что происходит.
– Скорее бежим! – взвизгивает кто-то.
Начинается паника. Я смотрю, как тягучая жижа из сердцевины гибельника медленно растекается по помещению, и у меня в груди разрастается страх.
– Мы не сможем сбежать! Не сможем! – кричу я женщинам. – Нужно что-то сделать!
Но что? У меня сердце подскакивает к горлу, руки дрожат, мысли путаются, потому что ужас затмевает разум.
– Анна, уходим! – Рада снова тянет меня прочь, и я послушно следую за ней.
Я понимаю, что скорее всего сейчас пострадают многие. Эта мерзость мало того, что похожа на раскалённую лаву, так она ещё и токсична. Что будет с женщинами, которые надышатся газа?
Видимо, зря я ругала старую вытяжку, потому что без неё пар начинает потихоньку заполнять помещение. И если от медленно двигающейся плотной жижи можно сбежать, от пара не выйдет.
Хватаюсь рукой за амулет Велика, он защитит меня от токсичных газов, но от лавообразной жижи вряд ли.
Оборачиваюсь и в этот момент вижу, что первые женщины уже добрались до лестницы, ведущей наверх. Они устраивают самую настоящую толкучку, кричат и буквально бьются за то, чтобы первыми подняться наверх.
– Нам не добраться до выхода, там слишком большая очередь, но есть шанс, что нас не обварит, если спрячемся в дальнем углу, – Рада указывает куда-то вбок.
– Я видела мешки у подсобного помещения, – я дёргаю Раду за плечо. – Что в них?
– Песок… им посыпают пол, чтобы к нему прилипала пыльца гибельника, и было удобнее подметь, – бормочет она, начиная трястись от подступающих рыданий. – Мой сынок… я его никогда не увижу!
– Увидишь! – жёстко обрываю её я. – Скорее, нужно засыпать эту гадость песком. Нельзя прятаться и надеяться на лучшее.
– Анна…
– Возьми себя в руки! – умоляюще произношу я. – Мне тоже страшно. Но сейчас ты должна мне помочь.
– Но я же говорю, мы можем убежать и спрятаться в дальнем конце фабрики.
– Главная проблема в газе, думаю, он может нанести непоправимый вред нам, тем более в таких количествах.
В этот момент раздаётся жуткий треск, и лестница, прочность которой вызывала у меня сомнения ещё в тот момент, когда я спускалась сюда, начинает крениться. И происходит страшное – она медленно заваливается прямо с женщинами, которые пытались добраться до выхода.
– Морена милостивая, спаси, умоляю, защити… – начинает бормотать Рада.
– Песок! – кричу я. – Все несите сюда песок, если хотите жить! И помогите тем, кто упал!
Мне хочется броситься на помощь тем женщинам, но я понимаю, что сейчас важнее остановить продвижение опасной густой жижи. Если поддамся эмоциям, нам конец.
– Ну же! Несите песок! – я повышаю голос, пытаясь докричаться хоть до кого-то.
– Она права! Скорее!
– Песок!
Несколько женщин приходят в себя, понимают, что я хочу сделать, и бросаются к мешкам.
– Рада, ты должна помочь мне. Нужно найти ткань, порвать её на тряпки, намочить и раздать людям, – я встряхиваю бедную женщину несколько раз, пока она не приходит в себя. – Нужно будет приложить ткань к лицу и дышать только через неё, поняла? Найди помощниц и сделайте это.
– Д-да…
– Вперёд!
Я не уверена, что это спасёт от газа, которого становится всё больше, но попробовать стоит.
В следующие две минуты те, кто может держать себя в руках, дружно таскают мешки с песком и пытаются хоть как-то присыпать жижу, пытаясь остановить её распространение и уменьшить выделение газа. Она занимает уже почти половину большого помещения.
Дышать становится всё труднее, непонятно, стоит ли ждать помощи? Слышал ли кто-то наши крики? Мы в любом случае не сможем засыпать всё. Сейчас мы лишь пытаемся отсрочить неизбежное.