Воспоминания об этом приходят внезапно и буквально вспарывают сознание. Вот почему я так боялась Рагнара… он просто приезжий захватчик, который прибрал к рукам не только наше Мраколесье, но и меня.
Я физически чувствую, как бледнеет моё лицо, как холодеют кончики пальцев. Рагнар замечает это и ухмыляется, понимая всё по-своему:
– Я лишу твоего любовника всего одной руки, Анна. Не переживай. Я же не изверг какой-то. Хотя может быть ещё одного глаза. За то, что он смотрел на то, что принадлежит мне. Убивать не буду. Будете жить долго и счастливо, не сомневайся. Я милостив.
– Нет никакого любовника, это твой ребёнок, – отрывисто бросаю я.
– Напомнить, что делают со старыми девами в здешних местах? Твои прекрасные волосы остригут, – бывший жених склоняется ко мне и мимолётно касается пальцами пушистых вьющихся локонов, заправляя их за ухо. – Украшения отнимут, как и нарядные платья. А ещё обяжут работать в полях или на фабрике. Прислуживать в храме Морены. И тебе придётся это делать, чтобы выжить.
Волосы жалко, а вот на украшения и платья плевать. Работы я не боюсь. Где угодно лучше, чем рядом с ним.
– Справлюсь, – я подаюсь назад, рывком распахиваю дверцу кареты и забираюсь внутрь.
Мы трогаемся, и я с облегчением откидываюсь на спинку, обитую зелёным бархатом.
Сестра сидит напротив меня с поджатыми губами и гневным румянцем на щеках. Она явно хочет мне что-то сказать.
***
– Мне не нравится, как ты разговариваешь с военачальником, – хмурится Милава. – Раньше ты такой дерзкой не была.
– А тебе нравится, как он поступает со мной? Даже не хочет выслушать и верит всем, кроме меня.
– Ми-и-илая, – тянет она слащавым голосом и натягивает на лицо дружелюбную улыбку. – Матушка сказала, лекарь приносил «сердце матери». Оно не может лгать.
– Кто сказал, что не может лгать?
– Это… все знают, – Милава слегка запинается и пожимает плечами. – Это же лекарская магия.
Магия… почему так непривычно слышать это слово? И даже знать, что магия существует непривычно.
Мы покидаем территорию особняка, и я слегка приоткрываю окошко. Широкая дорога заканчивается, и мы выезжаем на узкую улочку, кое-где покрытую наледью. Ветер свистит в переулках, обжигает щёки холодом.
Большинство домов, которые я вижу, сложены из чёрного базальта или тёмного дерева, обработанного смолой. Видимо, чтобы выдерживать сырость и холод. Покатые крыши, на которых дымятся трубы, сделаны из тяжёлого черепичного покрытия. Узкие окна защищены массивными ставнями с вырезанными защитными символами – рунами и оберегами от злых духов Нави.
Кое-где я вижу дома, двери которых украшены резьбой по дереву. Но резьба выглядят вовсе не красивой, а скорее зловещей: острые линии, фигуры волков и прочих зверей, сцены из древних легенд.
Торговые лавки выглядят неприметно – низкие деревянные строения с навесами, защищающими товары от ветра.
Неужели я правда прожила здесь всю жизнь? Мир будто чужой. Мне хочется солнца и ярких красок, а вокруг серость и холод.
– Я странно себя чувствую, – делюсь я. – Всё вокруг какое-то другое. Скажи, почему мы едем на карете, а не на машине?
– Что ты сказала? Ма-ши-не? – повторяет по слогам Милава. – О чём ты вообще, Анна?
– Я и сама не знаю о чём, – растерянно отвечаю я.
Неужели я так сильно перенервничала, и от этого у меня едет крыша? Надо бы скорее прийти в себя, потому что сейчас нужно быть во всеоружии.
– Знаешь, я тебя не осуждаю, – вдруг произносит Милава. – Понимаю, почему ты так поступила.
Я поворачиваю голову и встречаюсь глазами с сестрой.
– О чём ты?
– О, мне ты можешь довериться. Мы ведь с детства вместе. Я понимаю, как тяжело тебе приходилось. Все мужчины сбегали, поэтому ты и не вышла замуж до двадцати семи, бедняжка.
В голове всплывают отрывочные фрагменты воспоминаний. Я действительно не вышла замуж, потому что все потенциальные женихи быстро сливались. Они начинали ухаживать, приходили в гости, приглашали куда-то, но почему-то всегда исчезали.
Однажды я застукала сестру, когда она рассказывала одному из моих потенциальных кавалеров, что я уже согласилась пойти на праздник с другим, и вообще считаю, что он слишком беден для меня. Он тоже после того дня не появлялся в моей жизни. А я так и не решилась объясниться. Мила говорила, что хотела, как лучше, ведь он всего лишь второй сын какого-то аристократа среднего пошиба. Не ровня мне.
А ещё Мила любила брать мои новые платья и выходить в них в свет. А потом, когда я их надевала, все шептались, что я донашиваю за сестрой. Однажды я пыталась возразить и не отдавать чудесный новый наряд – подарок покойной бабули, но мачеха назвала меня жадной, и пришлось всё равно дать Миле пойти в нём на какой-то праздник. Конечно, после этого я не надела это платье и шубку с муфтой, чтобы не стать в очередной раз объектом насмешек.
Сейчас у меня всего один вопрос. Почему я была такой идиоткой?! Почему сразу не поняла, что она делает это специально? Причём всё это началось, когда Милаве было тринадцать или четырнадцать. Она была гораздо младше меня, но уже куда хитрее.
Я бросаю на сестру взгляд, не сумев скрыть внезапно вспыхнувшего раздражения. Но она даже не замечает, продолжает щебетать, расписывая мои неудачи на любовном фронте.
– И военачальник Норд… – Милава горестно вздыхает. – Он ведь совсем на тебя не обращал внимания.
Так не обращал, что затащил в койку ещё до свадьбы. Неужели я согласилась из-за страха? Или из-за этой метки с драконом? Инстинктивно касаюсь запястья. Милава замечает это и мимолётно хмурится, но тут же прячет свои настоящие эмоции за маской доброжелательности.
– Из-за своих неудач ты искала хоть какого-то мужского внимания, так ведь? – сочувствующе спрашивает сестра.
– Мила, хватит, – осаждаю я её. – Не искала я никакого внимания. Перестань постоянно говорить о том, что я виновата. Мы же с тобой выросли вместе, ты меня знаешь. Так почему ты не на моей стороне в такой ужасный момент?
Ладно, сестринские дрязги, но сейчас-то дело серьёзное.
– Я на твоей стороне, чтобы не случилось, – закусывает губу она. – Просто доказательства твоей вины очевидны. Почему не признаться и не облегчить свою участь?
Я просто отворачиваюсь к окну, не желая продолжать бессмысленную беседу. Мила мне ничем не поможет. Она скорее будет в лицо улыбаться и делать за спиной мелкие пакости.
Спустя час мы прибываем к дому, в котором я провела всю свою сознательную жизнь. Он тоже кажется чужим. Выхожу из кареты и бросаю короткий взгляд на двухэтажный особняк из тёмного камня прежде чем войти внутрь. Но внутри по-прежнему ничего не откликается. Понимаю, что уеду отсюда без сожалений, если действительно придётся отправиться к старым девам.
В доме тепло и уютно, я замёрзла в своём шикарном, но абсолютно непрактичном свадебном платье, пока мы ехали в карете.
Мила отводит меня в уютную комнату, в которой горит камин. Я опускаюсь в бежевое кресло и протягиваю к огню озябшие пальцы, думая, что надо бы пойти переодеться. Но проходит лишь мгновение, и дверь за моей спиной распахивается.
– Прикатила наконец-то, вы посмотрите на неё! – разъярённо сопя выдаёт мачеха. – Поговорим о том, что ты сделаешь с выродком, благодаря которому позор лёг на нашу семью. Я уже обо всём договорилась.
***
Мачеха появляется так внезапно, что я сначала даже теряюсь, но быстро прихожу в себя и встаю с кресла, чувствуя, как в груди расползается липкий ужас. О чём она договорилась и с кем? Неужели с лекарем? Хочет, чтобы я избавилась от ребёнка, пока он ещё не родился?! Никогда.
– О чём договорилась, матушка? – уточняю я, но тут же мысленно себя поправляю: она мачеха.
Нужно искоренить привычку звать лиру Брониславу матерью. Она просто жена моего покойного отца, но не родная мама.
– Твой ублюдок… этот бастрад… – мачеха прикладывает руку к пышной груди, и замолкает не договаривая, пытается отдышаться.
– Это сын военачальника Норда, – холодно отвечаю я. – Не говори тех слов, о которых можешь в последствии пожалеть, когда правда откроется.
Мой тон и показная непоколебимость настолько удивляют мачеху, что она первые секунды даже не может найти слов. Но потом делает шаг вперёд, сводит брови и продолжает:
– Что-то ты не выглядишь виноватой. Вместо того, чтобы броситься в ноги военачальнику и покаяться устроила представление. На тебя это непохоже, Анна!
Её слова ударяют в самое сердце. Потому что это правда на меня непохоже. Сейчас я должна бы трястись, плакать, умолять пощадить меня. Но вместо этого я чувствую злость и острое желание защищаться.
– Я уже договорилась со жрецом! – топает ногой лира Бронислава. – Как только твой паршивец родится, его заберут в храм богини Морены. Рождённому во грехе там самое место. Будет послушником замаливать проступки собственной матери.
Надо же, все хотят решить нашу с малышом судьбу за нас. Бывший жених предлагает выдать замуж на эфемерного любовника, которого он перед этим хорошенько покалечит. Мачеха предлагает отдать моего сына в услужение богини.
– Мой сын будет со мной. Я не позволю тебе или ещё кому бы то ни было решать его судьбу.
– Дрянь! – визг мачехи противно режет уши. – Как ты смеешь перечить? Я растила тебя с малых лет! Твой отец, упокой старые боги его душу, никогда не занимался тобой! Всё спихнул на меня. Я своей дочери меньше времени уделяла, чем тебе, гадюке этакой! А ты нас опозорила! Такой скандал на старости лет. Все в городе будут судачить. Да что там в городе… скоро всё Мраколесье будет знать о твоём грехе. Я вырастила потаскуху!
Лира Бронислава крайне неуравновешенная женщина. Она и раньше частенько позволяла себе разговаривать на повышенных тонах. Особенно, когда рядом никого не было – слуги не в счёт, она их за людей не считает. Но сейчас она превзошла сама себя.
– Не нужно перегибать палку. Вместо того, чтобы разобраться, вы оскорбляете меня в доме моего отца, – я чувствую, как кровь приливает к щекам от несправедливости и обиды.