Ну нет!
Норд тот ещё гад летающий, но не думаю, что ему придёт в голову домогаться беременной и сломленной жизнью женщины. По крайней мере, я верю, что он не станет так поступать. Он просто хочет наказать меня и поставить в нелепое положение. Думаю, меня сегодня ждёт череда унижений. Он сам сказал, что я буду ему прислуживать.
И пусть.
Когда верхнее платье снято вместе с чепцом, дверь внезапно распахивается и на пороге появляется моя мачеха – лира Бронислава. Она похожа на разъярённого медведя.
Признаться, я не выразила ей соболезнования по поводу смерти Милавы. Вообще ничего не писала. Я вычеркнула эту противную женщину из своей жизни и надеялась, что мы никогда не увидимся, но случилось иначе.
– Змея подколодная! – Брониславу аж начинает трясти, едва её взгляд падает на меня. – Мою кровинушку убила! Мою единственную доченьку! Клянусь, я сделаю так, что ты пожалеешь о том, что родилась! Прихорашивается она здесь, ведьма проклятая! Вот ради чего убила мою девочку, ради богатств! И к военачальнику клинья подбила, чтобы избежать наказания! Я тебя насквозь вижу.
После гневной тирады, лира Бронислава начинает надвигаться на меня. Я пячусь назад, недоумевая, как её вообще пропустили внутрь дома военачальника. Разве что по старой памяти, ведь раньше мачеха здесь бывала, как будущая родственница. Вот и зашла как к себе домой.
Бронислава, будучи в два раза крупнее, отталкивает хрупкую служанку, которая имеет неосторожность, оказаться у неё на пути. Та ударяется о комод, разбивая стоящую на нём вазу.
Поднимается крик. Служанки принимаются успокаивать лиру Брониславу, но она едва ли слышит их.
Я, прекрасно понимая, что в схватке с мачехой мне точно победительницей не выйти, бросаюсь за горячую ванную, используя её как барьер, пытаясь хоть как-то укрыться от угрозы. Дверь в комнате лишь одна, и мне до неё не добраться.
– Я тебе устрою, паршивка! – Бронислава с нечеловеческим рыком бросается вперёд, намереваясь вцепиться в меня.
Она, неожиданно для своей комплекции, ловко огибает ванную. Я в последний момент отпрыгиваю в сторону, и мачеха, не успев затормозить, с размаху налетает на край купели. Её массивное тело теряет равновесие, и с оглушительным всплеском она плюхается прямо в горячую воду. Вода фонтаном вырывается из ванны, заливая пол, а я, отпрянув, прижимаюсь к стене, не веря в свою удачу.
Бронислава, отплёвываясь и ругаясь сквозь зубы, барахтается в мокром платье, словно огромный сердитый кот, оказавшийся в ведре.
– Лира Анна! Лира Анна! – дверь распахивается, и в комнату залетает Орм, а вместе с ним ещё один совсем молодой паренёк.
– Со мной всё хорошо, – выдыхаю я, не сводя глаз с Брониславы.
Она тяжело и надрывно дышит, а потом принимается рыдать прямо в ванной, даже не делая попыток выбраться оттуда.
– Моя доченька… моя доченька… – причитает она, закрыв лицо руками.
Я не испытываю к мачехе тёплых чувств. Она всегда была ко мне предвзята, а вкупе с некоторой неуравновешенностью Брониславы, настоящей Анне нехило доставалось от неё. Но сейчас мне её немного жаль. Может быть, потому что я тоже скоро стану матерью и отчасти понимаю её.
Всё-таки хоть две мои недородственницы и попили крови и мне, и настоящей Анне, это не отменяет того факта, что Бронислава потеряла любимую дочь. Какой бы ни была Мила, Бронислава всё равно видела в ней свет своей жизни. И теперь этот свет угас.
– Мне жаль, что вам довелось испытать такую боль, лира Бронислава, – говорю я. – Правда жаль. Но это всё последствия ваших поступков. Милава была интриганкой и лгуньей, не знаю, были ли вы в курсе того, что она творила, но мне и неважно. Пусть в этом разбираются дознаватели. И я не убивала вашу дочь. Это сделали звери. Поэтому отстаньте от меня.
– Лгунья! Лгунья! – взвизгивает Бронислава, убирая руки от лица и гневно глядя на меня. – Ты пожалеешь! Чтоб твой выродок родился с тремя ногами! Чтоб его коснулось тлетворное дыхание Нави! Чтобы тебя… Аааа!
Бронислава срывается на крик, потому что Орм и второй парень хватают мачеху и вытаскивают из ванны, прилагая значительные усилия.
– Достаточно нести ерунду! – пыхтит Орм. – Сколько можно-то уже? Рот бы вам вымыть с мылом. А ведь уважаемая лира! Айй!
Бронислава впивается Орму в кисть руки зубами. Она брыкается и отбивается, но её волокут прочь.
– Простите меня, лира Анна, недосмотрел я. Она представилась вашей матерью, а прислуга подтвердила, – бормочет незнакомый мне парень. – Не знал я, не знал…
– Дурья башка, – ворчит на него Орм. – Она же едва не прибила лиру Анну. Уже и в отхожее место отойти нельзя, сразу беда…
После этого инцидента лёгкая и непринуждённая атмосфера сменяется на настороженную. Хоть служанки и убирают всё, что натворила Бронислава, с улыбкой, пытаются как-то шутить, я чувствую, как они напряжены.
Я и сама чувствую себя вымотанной.
Мне хочется закрыться в комнате, завернуться в одеяло и молча сидеть. Не хочу слышать ни голосов служанок, ни звука проезжающих мимо особняка экипажей, ни отчаянного визга мачехи, который всё ещё звенит у меня в ушах.
Скоро ванную наполняют вновь, и я с наслаждением опускаюсь в горячую воду, даже не веря, что это происходит со мной.
В землях безмужних мыться каждый день – неподъёмная задача. Воду нужно натаскать, нагреть, а ещё моя старая деревянная ванна настолько маленькая, что в ней и ноги толком не вытянуть.
То ли дело здесь. В особняке Рагнара всё устроено шикарно.
В воздухе стоит запах лаванды и мяты, вода нежно ласкает кожу. Всё это кажется роскошью из другого мира. И я снова чувствую укол стыда. Пока мои товарки по несчастью из земель безмужних страдают, я наслаждаюсь жизнью.
Служанки принимаются намывать меня до красноты. Одна расчёсывает мои волосы, а затем принимается их мыть пахучей пеной. Она стекает по моим плечам и щекочет кожу.
Девушки работают слаженно, не мешая друг другу – одна льёт тёплую воду из медного ковша, другая мягкой льняной тряпицей растирает плечи и спину, пока кожа не начинает приятно пылать.
Затем приносят тертую соль с душицей – старинное средство, чтобы прогнать усталость и дурные мысли. Ею натирают ноги и руки, втирают в ладони и ступни, начинает казаться, что я и правда немного оживаю.
После ванны меня обтирают, а затем мажут кремами и маслами.
Мне приносят тёмно-синее платье, тяжёлое и благородное, с вышивкой по подолу из серебряных нитей. Узор похож на переплетающиеся звёзды и листья чертополоха. Под платье приносят – тонкую рубаху из выбеленного холста, с кружевным воротом.
Я не чувствую в себе потребности наряжаться и красоваться, но безумно рада, что это не уже ставший ненавистным красный.
– Князь сам выбирал платье, – шепчет она из служанок, довольно щурясь.
– Он ещё не князь, – машинально поправляю я её.
Девушки осторожно натягивают на меня наряд, следя за каждым изгибом ткани, затягивают шнуровку на спине, но не слишком туго – видно, что бережно относятся к моему положению. Поверх всего надевают расшитый пояс с подвесками – маленькими серебряными пластинами, звенящими при каждом шаге.
На шею надевают ожерелье, в центре которого фигурка дракона и три меча – такой же греб на воротах. Это ожерелье словно клеймо.
– Ну вот, лира Анна, – говорит одна из женщин, поправляя моё платье. – Теперь вы не просто красавица… теперь вы будто сама весна, что пришла по княжьему зову.
Я тихонько фыркаю, но служанки не разделяют моего пренебрежения.
Волосы мне заплетают в косу, вплетая в неё ленту серебряного цвета.
Одна из служанок приносит деревянную шкатулку, внутри которой крохотные глиняные чашечки с настоями, пудрами и красками на основе трав и ягод.
Девушки хотят наложить мне на лицо лёгкую пудру из толчёной белой глины и сушёных ромашек – она делает кожу матовой и чуть светлее, но я категорически отказываюсь, не понимая к чему это всё. Позволяю лишь сделать мне лёгкий румянец, смазать ресницы отваром льна – он делает их гуще и темнее, не утяжеляя взгляд, а на губы нанести сок клубники, смешанный с каплей воска.
Одна из женщин бережно поправляет пряди у висков, другая дует на лицо, чтобы макияж скорее подсох.
Когда процедуры подходят к концу, я становлюсь у бронзового зеркала, смотрю на себя и, снова понимаю, о чём говорил лекарь Хаук.
Анна красива, и даже привлекательнее Милы. Да, они сёстры по отцу, но Анна гораздо нежнее. Она словно редкий цветок, распустившийся под гнётом невыносимых обстоятельств, преследующих её.
В её чертах нет той вызывающей яркости, что была у Милы, нет налёта дерзости, нет хищной уверенности. Но есть другое: тепло, мягкость, глубина.
Теперь эта женщина я.
Только вот пока что эта красота принесла мне лишь страдания и боль.
– Как раз вовремя закончили, приехал!
– Да, приехал!
Девушки бросаются к окну, и я следую за ними. Рагнара я узнаю всегда. Он куда выше местных и словно создан из иной плоти – крепкой, тяжёлой, как горная порода. От него веет жаром, кажется даже через стекло окна, и я невольно вспоминаю, как он вёз меня на лошади. Внутри что-то вздрагивает, и я делаю судорожный вздох.
Дракон поднимает голову, и я быстро отхожу, чтобы он не увидел, что я смотрю. Сама не знаю, почему мне не всё равно.
Нервно сцепляю руки между собой. Следует быть настороже, я не знаю толком, что меня ждёт.
– Скорее, скорее! – служанки под руки ведут меня к выходу из комнаты.
Оказавшись в коридоре, мы быстрым шагом преодолеваем его, и меня заводят в просторный зал с высокими окнами, резными балками и каменным очагом, в котором всё ещё тлеют угли. Воздух здесь пахнет дубом и свежей хвоей.