Хоть я полна отчаяния и тоже зла, слова Рагнара задевают меня за живое. Я хочу узнать судьбу тех, кто попал в этот мир.
– Правда? И много их?
Рагнар неопределённо пожимает плечами:
– Много, или мало… я подсчёт не вёл. Но таких диких нравов, как в Мраколесье, у нас нет. Высшие силы переносят таких как ты не просто так. Многие из вас становятся полезными обществу. Выходят замуж, рожают детей, а некоторые даже помогают в медицине и других сферах.
Слышать такое странно, но отрадно. Я будто не чувствую себя больше одиночкой, попавшей в странную ситуацию и заброшенной на чужбину.
Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Смотрю, как ветер играет с искрами снега, закручивая их в вихри.
– Я кое-что принёс тебе, Анна.
Голос Рагнара заставляет меня обернуться.
– Что же? Очередная безделушка для дома или красивые побрякушки? Мне это ни к чему, пока другие страдают, я не буду…
– Помолчи уже и послушай меня! – рявкает дракон, делая ко мне шаг.
Я инстинктивно отступаю, прижимаясь спиной к подоконнику. А Норд достаёт из кармана пузырёк с мутной белой жидкостью.
Он хмурится, глядя на него, медлит, но потом всё же протягивает мне:
– Ты сказала, что ничего не знаешь о своей прошлой жизни. Это поможет вспомнить.
Как странно…
Смотрю на маленький пузырёк на огромной ладони дракона и даже не верится. С чего бы вдруг ему помогать мне вспомнить?
– Отравлено? – немного нервно хмыкаю я.
Рагнар улыбается в ответ и отрицательно качает головой.
Я протягиваю руку и забираю прохладный стеклянный флакон, на секунду касаясь горячей кожи Рагнара.
– Я нашёл рецепт зелья в старых книгах и попросил Хаука сделать, если сможет. Он справился, – поясняет он.
Поднимаю на Рагнара удивлённый взгляд. Поверить не могу, что он – воин, захватчик, да и просто драконище злобный – копался в каких-то пыльных книгах, чтобы отыскать для меня рецепт.
Почему Норд вызывает у меня отторжение и странное любопытство? Узнать бы, что прячется под его бронёй… но зачем мне это?
Я встряхиваю головой, отгоняя мучительно-тягостные мысли. Снова перевожу взгляд на флакон. И что будет, когда я вспомню. Стану ли я кем-то другим? Или останусь собой?
Вдруг понимаю, что мне страшно. До одури страшно потерять себя. Вдруг выпью и очнусь кем-то другим?
– Не зная своё прошлое, сложно понять себя настоящего, – вдруг говорит Рагнар, будто улавливая моё тревожное настроение.
А ведь он прав. Сколько я мучалась, не находя себе места, пытаясь понять себя и собственные мотивы.
– Просто выпить? – уточняю я, облизывая губы. – А ребёнку не повредит?
– Не повредит. Ты уснёшь ненадолго. Это будет что-то вроде сна наяву. Не уверен, что ты вспомнишь всё, но какие-то важные моменты точно.
Я хочу знать, и не хочу одновременно. Сжимаю пузырёк в руке и переминаюсь с ноги на ногу.
– Я могу проводить тебя в соседние покои, там есть кровать.
– Думаешь, стоит пить прямо сейчас?
– Почему нет? Не думаю, что займёт больше получаса. Немного времени у меня есть.
Он собрался быть рядом со мной? Во мне снова просыпается подозрение. Может дракон всё-таки думает, что я чёрная ведьма из другого мира? И хочет каким-то образом это выяснить через моё прошлое?
Но подозрение сразу же развеивается, едва я заглядываю в глаза Норда. Он смотрит открыто и прямо. Обычно Рагнар говорит то, что думает и никогда не лжёт, и не юлит. Если он поступает жестоко, то говорит, как есть, и не прикрывает это ни высокими речами, ни благородными предлогами. Если одаривает милостью, то делает это открыто и не ждёт ничего в ответ.
– Я согласна, – хрипло выдыхаю я.
Дракон скупо кивает и идёт к двери, мне ничего не остаётся, кроме как последовать за ним.
Мы входим в небольшую спальню, по косвенным признакам я понимаю, что она принадлежит Рагнару. Здесь всё просто, без излишеств – массивная кровать с тёмным деревянным изголовьем, тяжёлые меха на полу, каменный очаг, в котором тлеют угли.
Я стою в дверях, не решаясь пройти дальше. Рагнар тем временем подходит к очагу, бросает туда пару щепок, и пламя вспыхивает ярче. Он не говорит ни слова, просто жестом указывает на ложе.
Я подчиняюсь, машинально сжав пузырёк в руке. Сердце бьётся слишком громко.
Опускаюсь на край кровати и откупориваю крышку. В комнате разливается терпкий, густой аромат какой-то дымной травы.
– Готова? – тихо спрашивает Норд.
Я киваю. Я делаю вдох и залпом выпиваю содержимое. Жидкость обжигает, горчит. Из горла рвётся кашель.
– Ложись, – слышу я дракона, и в следующее мгновение Рагнар подхватывает меня за плечи, помогает аккуратно откинуться на подушки.
И когда темнота начинает сгущаться, а реальность плавиться, как лёд под весенним солнцем, голос Рагнара – последнее, что я слышу.
– Помни, что всё, что ты увидишь, уже было и давно прошло. Тебе просто приснится сон, Анна.
Что-то противно пищит и отдаёт прямо в уши. Я распахиваю глаза и вижу перед собой белый потолок. Во всём теле слабость, сил совсем нет. Понимаю, что пищит медицинский прибор.
– Анна Алексеевна, вы меня слышите?
Это меня зовут? Точно… я же Анна Алексеевна Маркова, тридцати пяти лет от роду. Но почему я больнице? Что со мной?
– Да что же такое? Вы же только что были в сознании! – моей руки касается кто-то.
Я сразу же поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на полноватую женщину в белом халате. Она врач, точно врач.
– Вы меня слышите? – суетливо повторяет вопрос она.
– Слышу, – машинально отвечаю я, слегка приподнимаясь.
Живот почему-то сильно тянет. Как же больно.
– Ваш сын умер, Анна Алексеевна, осложнения при родах. Мне жаль, но ведь главное, что вы выжили. Сами понимаете, рожать первенца в вашем возрасте… были определённые риски.
Умер? Мой ребёнок? Слова врача буквально разрывают моё сознание.
– Что вы такое говорите? – я вскакиваю я кровати и…
Мир будто схлопывается, я ошеломлённо хватаю ртом воздух и вдруг понимаю, что нахожусь уже не в больнице, а в гостиной нашего с мужем дома. Большого дома, который мы купили буквально полгода назад, когда узнали, что у нас будет долгожданный ребёнок.
Долгожданный для меня, но Иван отнёсся к новости равнодушно. Почему-то я только сейчас это понимаю. А тогда, пребывая в эйфории и сходя с ума от радости, я едва ли обращала внимание на тревожные звоночки вроде частых отлучек из дома, задержек на работе и злости от того, что я пока не могу заниматься с ним сексом – врач запретил.
– Как же она надоела! На этих трёх нахлебниц деньги только и делаем, что отстёгиваем! За квартиру им заплати, за факультативы заплати, одна на балет стала ходить, представляешь сколько стоит? А младшей Анька так вообще телефон подарила за бешеную сумму! Видите ли, камера там хорошая, мечтала она о ней! Дурь бы из этих мелких приживалок выбить…
Вдруг понимаю, что слышу голос мужа из-за приоткрытой двери. Но неужели он так говорит про моих сестёр? Это младшей я подарила телефон на День Рождения.
После смерти родителей в автокатастрофе, я в двадцать лет, учась на медицинском, осталась на руках со старенькой бабушкой, двумя сёстрами-двойняшками и ещё сестрой – младшенькой Дашей. Жили мы на бабушкину пенсию и мои подработки. Я бралась за всё, что могла, насколько позволяла учёба.
Сейчас сёстры выросли и учатся на бюджете в хороших ВУЗах, бабушки уже нет, и я продолжаю подкидывать им деньжат, благо, возможность есть.
– Дура, она и в Африке дура! Но ничего, мы с тобой всё устроим. Пока она лежала невменяемая и плакала, я подсунула ей документы задним числом. Ни один адвокатишка потом не прикопается, скоро всё будет оформлено так, будто она подписала их, будучи в абсолютно адекватном состоянии ещё два месяца назад. Пару дней, и всё утрясём…
Это голос моей свекрови Елизаветы Васильевны. Та ещё стервозная штучка. Ей под шестьдесят, но выглядит младше своего возраста благодаря пластическим операциям, которые оплачивал её недавно почивший муж – отчим моего супруга.
Он умер, оставив её ни с чем, потому что завещал всё детям от первого брака. Криков-то было…
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, мама, – раздаётся голос моего мужа Ивана.
Но что за документы имеет в виду свекровь?
Неужели они говорят про наследство, которое свалилось мне на голову пять лет назад? Оказалось, что у меня всё это время, пока мы бедствовали, был дядя по материнской линии. Мы с ним никогда не общались, но он нашёл меня и сестёр, когда был на смертном одре – умирал от тяжёлой болезни.
Он, будучи одиноким, искал мать, не знал, что её давно нет, а нашёл нас – четверых девушек, которые отчаянно пытались выгрызть себе место в этом мире. Так мне, как старшей и самой разумной, досталась приличная сумма денег, огромная квартира и загородный дом. Прямо как в сказке!
Дядино дорогое жильё я продала, купила сёстрам по квартирке, а остаток положила в банк под проценты. Был договор, что как только сёстры закончат учёбу, мы поделим деньги поровну. Они наши – общие, а муж со свекровью называют сестёр приживалками.
– Сейчас отберём всё, что у неё есть, и заживём без этой паскуды, – принимается увещать свекровь. – Найдёшь себе кого-нибудь помоложе. Она вон даже родить не смогла нормально, убогого из себя выдавила раньше срока, он и помер.
Внутри поднимается волна ярости. Я быстро иду вперёд, хочу открыть дверь и войти, но мир снова теряет свои очертания. Я вдруг понимаю, что стою в зимней одежде и сапожках на небольшом каблучке около дороги. Вижу на другой стороне свой припаркованный автомобиль.
– Я так рада, что ты подала на развод, Анька! – кричит мне знакомый голос в трубку. – Я всегда чувствовал, что твой Иван тот ещё козёл, просто притворялся хорошим. А свекруха вообще бешеная, мне мать говорила, что у Елизаветы Васильевны даже справка с психушки есть, представляешь?