Образ Милы никак не вяжется с магией. Да и умерла она довольно глупо для колдуньи.
Острый взгляд женщины впивается в меня, а на её лице появляется тень страха:
– Не чёрной ведьмой, а служительницей, – понижает голос она. – А служила она той, чьё имя давно забыто. Той, кого Морена изгнала на заре времён. Леса хранят много тайн, милая лира, и не все из них добрые. Есть силы, что шепчутся в темноте, питаются завистью, злобой, болью. Служительницы таких сил не носят на лбу знаков, не кричат об этом на каждом углу. Они улыбаются и прячутся за шелковыми платьями, золотыми украшениями и прочей ничего не значащей ерундой.
Я чувствую, как холод ползёт по спине. Будто сквозняк коснулся души.
– Но Милу я знала с ранних лет... – выдыхаю я. – Она была глупой, заносчивой, высокомерной.
– Потому и опасной, – перебивает женщина. – Таким всегда горько живётся, счастливыми они не бывают. Слишком пустые, чтобы жить без зависти. А леса любят таких. Они шепчут им: «Ты недооценена. Тебе должны. Возьми своё.».
Мила умерла в лесу, и её явно убил волк, который не просто зверь.
Гадалка вдруг подаётся вперёд и касается рукой моего живота. Я не чувствую от неё угрозы, поэтому замираю.
– Близнецы, – вдруг улыбается она, и её глаза теплеют. – Мальчик и девочка. Мальчик сильный дракон…
Я счастливо улыбаюсь в ответ. Моё сердце вздрагивает, но уже не от страха – от удивления и странного, волнующего восторга.
Близнецы!
Как будто сама судьба, желая воздать за боль и потери, решила подарить мне больше, чем я осмеливалась бы попросить.
– Если мальчик дракон, а девочка? – выдыхаю я, с трудом веря, что не ослышалась.
Гадалка медленно отводит руку, её лицо становится задумчивым, почти торжественным.
– Она… нашей породы, нашей крови. Её сила будет иной. Не в крыльях, не в пламени.
Мурашки пробегают по коже, и я невольно глажу плоский живот, будто уже чувствую их обоих крошечных, живых, тёплых.
– Вы говорите, моя дочь будет ведьмой? – спрашиваю я.
– Если тебе нравится употреблять в отношении избранных Мореной это слово, то да. Береги своих детей, Анна, – произносит женщина, а затем отходит в сторону и исчезает в гудящей толпе, как будто её и не было вовсе.
Я всё думала это сын меня лечит, а оказывается у меня ещё и девчонка проказница! Почему я сразу не догадалась? Ей плевать на мамины ноги, стёртые в кровь, зато волосы должны быть в порядке. Отрастила мне гриву, которую приходится прятать, лишь бы я была красивой.
Вдруг понимаю, что заливисто смеюсь. Будто меня вдруг окутало счастьем. Оно тёплое, звонкое, настоящее.
– Лира Анна? – Орм касается моего плеча. – Что она вам сказала? Вы чего так радуетесь?
Я лишь пожимаю плечами, продолжая улыбаться:
– Ничего особенного, Орм. Ничего…
Лишь когда мы снова принимаемся идти по улочке, и Орм покупает мне сахарный леденец на палочке, я вдруг понимаю, что сейчас могла бы доказать Норду, что ребёнок, точнее оба малыша, от него. Только вот, нужно ли мне это?
Я немного размякла, но не обманулась до конца заботой военачальника. Я интересна ему. Наверное, он хочет меня из-за метки, вот и вьётся вокруг, иначе к чему это зелье, которое помогло вспомнить, и навязчивая помощь?
Если я расскажу про малышей, скорее всего он заберёт меня из земель безмужних вопреки местным законам, может быть, даже сделает женой, а не любовницей, ведь негоже, чтобы дети были рождены не в браке.
Возможно, он будет обходителен первые несколько месяцев, а потом продемонстрирует свои привычные замашки. А может будет нормальным ровно до того момента, пока наши интересы не войдут в конфронтацию, а это будет довольно скоро. И тогда он снова покажет свой жестокий и деспотичный драконий характер.
Нужно ли мне это? Жить с нелюбимым, жестоким и властным мужчиной, который привык подчинять? Определённо, нет. А если признаюсь, выбора не будет.
А теперь, зная прошлое, я чувствую себя куда увереннее.
Рагнар больше не винит меня в измене Анны, ведь он знает, что я иномирянка. Меня это полностью устраивает.
Настанет день, и я смогу стать свободной. Я помню, что была врачом. Кажется, терапевтом… В этом мире мои знания могли бы стать бесценными! Но я почти ничего не помню. Нужно найти способ вспомнить до конца, а не урывками. Может, поговорить с Великом? А может, Хаук смог бы снова научить меня? Я уверена, что меня нужно лишь подтолкнуть, и знания сами всплывут в голове.
Спустя полчаса мы находим наконец в толпе сначала Есю, а потом и Зоряну. Еся радуется моему наряду, как ребёнок, трогает платье, рассматривает ткань. Мои волосы, которые я так и не скрыла под чепцом, вызывают у неё настоящую бурю восторга.
Зоряна относится ко всему скорее насторожено. Мы с ней оставляем Есю на Орма, к их общей радости, и отходим в сторону.
– Не к добру это всё, – обеспокоенно говорит Зоряна, имея в виду моё платье и волосы.
– Я не могу противиться желаниям Норда, – опускаю голову я. – А волосы отросли из-за ребёнка.
– Тебя винить смысла нет, но Дарина использует всё против тебя.
Я киваю, давая понять, что осознаю это. Но поделать-то ничего не могу.
– Ты говорила с нашим будущем князем? – Зоряна вся горит от нетерпения.
– Говорила, он сказал, что вам нужно выходить на работу.
Зоряна устало прикрывает глаза, уголки её губ ползут вниз, а морщины на лбу становятся особенно глубокими. Она даже сегодня не может отдохнуть и приятно провести время. Нас обеих терзает завтрашний день.
– Норд сказал, что он будет искать способы сделать производство безопасным. И даже хочет найти новых работников вместо женщин. Но на это уйдёт год…
– Год? – горько усмехается Зоряна и фыркает: – Никто из местных не пойдёт работать на фабрику. И гибельник они собирать не будут, потому что он растёт на границе с Навью – все испугаются. Да и, сама понимаешь, работу в землях безмужних будут считать позором. Таких людей будут клеймить… Норд ещё не знает с чем столкнётся. Мы словно прокажённые для местных.
Моя подруга поворачивает голову и смотрит на старых дев, которые стараются держаться группками. Я только сейчас подмечаю, что женщины их сторонятся, отводят в сторону детей. Мужчины смотрят либо с презрением, либо с тем плотоядным интересом, от которого мурашки по коже.
– А если кто-то из старых дев сбежит? – озвучиваю я свою мысль.
Сейчас здесь нет высокого частокола, огораживающего земли безмужних. Нет надсмотрщиков и стражников.
– Беглянка доставит Дарине особую радость. Наставница высечет её прилюдно, а затем старую деву казнят. Раньше часто пытались бежать, да и сейчас изредка. Но ни одна не ушла, – отвечает Зоряна. – Так что, завтра всё в силе? Да будет протест! На фабрику мы не войдём, травиться не будем!
Я закусываю губу, чувствуя странную нерешительность и коря себя за это чувство.
Это всё Рагнар! Почему я вдруг начинаю чувствовать вину перед ним за то, что мы сделаем завтра? Я ведь просто хочу выжить и помочь товаркам по несчастью. Неужели я всё-таки растаяла из-за его поведения по отношению ко мне настоящей?
Нет. Я должна быть твёрдой, как кремень. Дракон бы не размяк, как я. Он бы использовал всё для достижения своей цели.
А у меня теперь аж две причины вырваться из-под гнёта местных традиций и предубеждений.
Сын и дочка.
– Сделаем всё, чтобы люди поняли – больше за счёт здоровья старых дев они наслаждаться сытой жизнью не будут, – твёрдо отвечаю я, глядя Зоряне в глаза.
Норд будет в бешенстве.
Пока мы с Зоряной идём обратно к Есении и Орму, она мне рассказывает, что Рада не смогла прийти на ярмарку, потому что заболела. У неё слабость, ей тяжело дышать, лекарь Хаук осмотрел бедняжку, и он буквально убеждён, что дело в ядовитых парах фабрики, которыми она дышала годами. А похолодание всё усугубило.
Это ещё больше укрепляет во мне мысль, что мы с Зоряной поступаем правильно, не ожидая подачек от Рагнара, а борясь за жизни старых дев здесь и сейчас.
Есения совсем расцвела, строя глазки молодому воину. Я знаю, что Радик с тех самых пор, как мы его выгнали, не появлялся у неё в доме, думая, что наказывает Есю. Только вот она очень рада этому, хоть и волнуется теперь, что озабоченный гад не выделит её сестре приданное, как обещал.
А я надеюсь, что у них с Ормом что-то получится. Он сможет защитить её от Радика, и парень он неплохой, сестре Еси тоже поможет, я уверена.
Но если мы не изменим местные порядки, Есения так и останется любовницей. Ей не стать женой. И однажды Орму надоест быть привязанным к землям безмужних и вряд ли его можно будет в чём-то обвинить.
– Анна, хочешь попробовать? Как же вкусно! – Есения улыбается и протягивает мне деревянную пиалу с чем-то горячим и душистым – кажется, это томлёная пшённая каша с ягодами и мёдом.
– Спасибо, – улыбаюсь я, принимаю пиалу и пробую. Каша сладкая, тёплая и чуть вяжет на языке.
Есения сияет, на её щеках горит румянец, глаза блестят. Я вижу, как Орм смотрит на неё – с тем самым выражением, которого у Радика никогда не было. Без вожделения, без корысти. С теплом. С настоящим интересом.
– Пойдём-ка прогуляемся, Зоряна, – я тяну подругу прочь под одобрительный прищур Есении.
– Стойте, лира Анна! Я с вами! Мне же нельзя вас оставлять… – Орм сразу бросается нам вдогонку.
– Стой ты, – шикаю на него я, а потом указываю на открытую таверну на углу. – Мы побудем там, сядем и будем на виду, а вы тут воркуйте. Купи Есении бусы, выпейте чего-нибудь горячего.
Орм слегка тушуется, видно, что чувство долга не даёт молодому мужчине расслабиться, но я вижу – мысль побыть ещё немного наедине с Есенией побеждает.
Он мнётся, кашляет, отводит взгляд в сторону, как мальчишка, пойманный на шалости, а потом всё-таки кивает: