Отгоняю ненужные мысли и делаю несколько шагов вперёд.
Старые девы в страхе выставляют перед собой свои смешные орудия защиты, а я иронично выгибаю бровь. Они правда думают, что это поможет против дракона?
Зоряна, её я помню – она старшая по цеху, появляется рядом с Анной. Вот они – главные зачинщицы, чтоб их!
– Мы больше не будем работать за несколько медяков! И не будем травиться! – заявляет Зоряна.
– Не будем терпеть наказания Дарины! – слышится возглас из толпы.
– Моя подруга Рада заболела. Она едва не задохнулась из-за зверских условий труда. Сейчас она слегла и не может работать, а вот эта злобная женщина, – Анна решительно указывает пальцем на Дарину. – Вчера велела Раде выходить на работу! Она не считается с человеческими жизнями.
– Долой Дарину! – снова раздаётся возглас из толпы.
– Она больше не должна быть наставницей!
– Я проголосовала за Анну!
– И я!
– Я тоже за Анну!
– Выгнать Дарину!
Старые девы распаляются всё больше, а моё терпение подходит к концу.
Я медленно выдыхаю, чтобы не сорваться.
Сдержанность. Только сдержанность. Даже дракон внутри меня жаждет действовать быстро и жёстко, но мне удаётся совладать с собой.
– Молчать! – повышаю голос я, делая шаг вперёд.
Мой голос гулко катится над заснеженной площадью, заставляя женщин замереть. Я медленно обвожу их взглядом.
Они боятся. Ждут, что я причиню им вред.
Нет. Наказывать их нет смысла, старые девы на грани.
Любой на моём месте, кто отдал бы приказ действовать жёстко, показал бы слабость, а не силу. Я не боюсь обсуждать их жизнь и перспективы, не боюсь вопросов. Я готов разговаривать, а не подчинять. Так я смогу добиться большего. Не пройдёт и пары лет, как они будут мне благодарны. А это куда больше способствует повышению производительности труда, чем страх.
У этих женщин нет существенных преимуществ и рычагов давления. Скоро они это поймут.
Взгляд снова возвращается к Анне. Она глядит прямо. Следит за мной, как как за диким зверем, который может броситься в любую секунду. И всё же в её глазах нет смятения. Только решимость.
– Кто будет говорить от имени вас всех? – спрашиваю я, уже заранее зная ответ.
– Я и Зоряна, – Анна выходит вперёд вместе со старшей по цеху.
Я киваю, делая женщинам знак следовать за мной. Они сначала колеблются, но Анна что-то шепчет Зоряне на ухо, и та соглашается.
Переговоры могут быть приятными, если в них участвует красивая женщина. Кто бы мог подумать.
Мы не успеваем пройти и десяти шагов, как я замечаю лиру Дарину, которая спешит за нами.
– Что-то случилось, наставница? – уточняю я, окидывая её ледяным взглядом.
– Они хотят голову вам задурить! С этими бездельницами разговор короткий… наказать и сразу начнут работать, как миленькие!
– Вы считаете, мне можно задурить голову?
Дарина замедляет шаг и резко тушуется. Её злые глаза бегают, видно, что она нервничает. И правильно делает. Её время сочтено, и она чует это, как лесной зверь, которого загоняют гончие псы.
Я окидываю наставницу изучающим взглядом.
Анна, хоть и была излишне эмоциональна, когда вчера говорила о пропавших старых девах, но может быть права. Я уже велел этим утром поднять дела о женщинах, найденных в лесу растерзанными. Нужно будет ознакомиться.
– Простите, – бормочет Дарина, а затем поспешно добавляет: – Я хотела с вами поговорить. Прошлым вечером на ярмарке одного мужчин схватили, хотя он ничего не сделал…
Она про своего сына.
– Позже, – отрезаю я, отворачиваясь.
– Мой князь! – отчаянный стон Дарины летит вслед.
Мы заходим на фабрику, которая сегодня была готова открыться. И я настроен на то, что через пару часов все приступят к работе.
У наставницы есть кабинет на фабрике, он расположен на втором этаже, в углу корпуса. Мы поднимаемся по скрипучей деревянной лестнице и заходим внутрь.
Помещение тёмное, тесное, пахнет сыростью и старой бумагой. У дальней стены стоит массивный стол из почерневшего дуба, заваленный исписанными пергаментами. В углу – каменный очаг, в котором давно не разжигали огонь. Стены голые, только пара грубо сколоченных полок с пыльными книгами.
Я обхожу дубовый стол и усаживаюсь в кресло наставницы, указывая Анне и Зоряне на два стула напротив.
Они затеяли гиблое дело, и скоро это поймут.
– Слушаю вас, – сначала смотрю на Зоряну, потом на Анну.
– Я вчера просила тебя, но ты отказал старым девам в помощи, – произносит последняя, впиваясь в меня возмущённым взглядом.
– Я не отказал, а я пояснил, что сейчас это невозможно, – напоминаю спокойно.
– Анна нам всё рассказала, – вступает в разговор Зоряна, её тонкие сухие губы подрагивают от напряжения. – Но мы не можем ждать годы! Многие не доживут.
– Вы жили так столетиями, сможете подождать ещё год или полтора. О годах речи не шло.
– Легко говорить, когда ждать должен кто-то другой, – горько усмехается Анна.
Я опускаю взгляд на её губы.
Анна снова снилась мне этой ночью. Мне снилось, что эти строптивые губы целуют меня сами. Снилось, что Анна скользит тонкими пальчиками по моим ключицам, оглаживая их. Затем её рука ползёт ниже, и ещё ниже… а затем и она сама…
Я сглатываю, вдруг понимая, что пропустил часть слов Зоряны, которая распаляется всё больше.
– …они никогда не станут работать на производстве! Особенно жители Чернограда! А уж за такие жалкие медяки и подавно.
– Заработная плата будет увеличена, начиная с этого месяца, уведомление должно было поступить, – отвечаю я глухо.
Мы с Анной смотрим друг на друга. Я едва заметно улыбаюсь ей. И вижу, что как бы она ни пыталась противиться, её щёки розовеют, а зрачок расширяется.
Она думает обо мне.
Мы истинные, этого не изменить. Она может сколько угодно выказывать строптивость, исход будет один.
Но вдруг Анна будто приходит в себя, её взгляд суровеет. Она подскакивает с места и глядит на меня неприступным взором:
– Уведомление о заработной плате поступило! Но этого всё равно слишком мало. Жить на такую сумму невозможно. А ведь у многих дети.
– Вынужден согласиться, но сразу не получится предложить больше. Тем более после простоя. Но постепенно я смогу увеличивать плату и через год или около того, она станет приемлемой. И, снова отмечу, жили так столетиями, поживёте ещё немного.
– В тебе цинизма хоть отбавляй, – цедит Анна. – Раньше никто не знал, почему именно старые девы болеют. Думали, потому что они не замужем. Это абсурд!
– Вам кажется, что года достаточно, но это не так, – говорит Зоряна с отчаянным выражением лица. – Вы не сможете найти работников вместо нас. Все будут отказываться. Это затянется на десятилетия.
– Может быть и не придётся искать. Через какое-то время мы узнаем, можно ли сделать производство безопасным. А тогда я дам вам выбор. Остаться или уйти. Думаю, большинство останутся, потому что условия будут куда лучше.
– Вы не знаете жителей, вы здесь чужак, мой князь, – качает головой Зоряна. – Для них всё, что касается старых дев, связано с позором. Позорно выполнять нашу работу. Позорно быть рядом с нами. Никто из честных людей не захочет мараться работой с гибельником, даже если вы сделаете фабрику безопасной.
– Звон монет решит этот вопрос. Когда за работу на фабрике будут платить больше, чем на лесопилке или в кузне, люди поедут работать сюда. В идеале работать должны мужчины, местный труд тяжёл для женщин. Но я не буду препятствовать никому.
– Тех, кто осмелится поехать, заклеймят. Общество их не примет. И тогда они скорее начнут пухнуть с голоду, чем возьмутся за нашу работу, – не сдаётся Зоряна.
– Вы недооцениваете силу золота.
– А вы силу людского порицания и значимости традиций.
Зерно правды в словах Зоряны есть, но мы не можем себе позволить остановить производство. Значит, нужно работать.
– Что вы хотите сейчас? Чего добиваетесь? Если сами говорите, что ничего не изменить? – утоняю я сухо.
Анна подходит к столу и холодно смотрит на меня в упор.
– Мы хотим, чтобы фабрика прекратила производство гибельника до тех пор, пока не будет найден способ работать безопасно, – говорит она, чётко выговаривая каждое слово. – Мы говорили со старыми девами утром, я передала им слова, которые ты сказал вчера. Они согласны работать. Мы все реалисты и понимаем, что быстро всё не изменить. Но мы не хотим больше травиться. Пусть сначала сделают труд безопасным.
– Невозможно остановить производство, – произношу я. – Ткань из гибельника – единственный товар, на котором держится всё, так уж сложилось. Если мы остановимся, сначала Черноград, а потом и всё Мраколесье встанут на колени. Мы уже говорили об этом.
– Значит, пусть мои подруги травятся дальше? – тихо спрашивает Зоряна. – Лишь бы золото текло в казну? Лишь бы жители Чернограда жировали, пока мы валимся с ног?
– Иногда нужно принимать жёсткие решения.
– Так пусть весь город встанет на колени, Рагнар, – горячо произносит Анна. – Пусть они увидят, что благодаря старым девам Мраколесье процветало все эти столетия. Сейчас они этого не понимают. И не поймут, пока мы не покажем на деле!
– Твой способ вызовет лишь гнев, – я заглядываю в её голубые глаза. – Я не позволю производству встать.
– С вами бесполезно говорить, мой князь, – отчеканивает Зоряна. – Для вас мы – товар. Расходный материал. Мы услышали вас. Вы просто хотите приструнить нас хитрее, чем прошлый князь и Дарина. Хотите заставить верить в то, чего не будет.
Анна стоит, опустив руки вдоль тела, её плечи едва заметно дрожат.