– И мы сжигаем их? Уничтожаем зло? – хмыкаю я.
В глазах послушника Добромира появляется тёплый огонёк. Он смотрит на меня, как на ребёнка, который заблудился и ему нужно помочь найти дорогу.
– Мы обрабатываем цветы. Богиня Морена велела пускать их во благо. Сначала собираем – они растут круглый год, потом очищаем, а на фабрике из них создают чудесную золотую ткань.
– И что потом делают с этой тканью?
Добромир задумчиво хмурит брови и лишь потом отвечает:
– Продают, я полагаю. И даже в другие страны. Это достаточно ценный материал. Благодаря ему Мраколесье считается очень богатым краем.
– А, – понимающе выдыхаю я.
Пока что у меня складывается странное ощущение, что это не земли безмужних, а какое-то гетто, где эксплуатируют труд тех, кто не может себя защитить.
– А городские нам не помогают?
– Нет, это дело для старых дев. Только так они могут принести пользу обществу.
– Да ещё какую… оберегают всех от зла, как здорово, – натягиваю улыбку я.
Послушник кивает, радуясь, что я понимаю о чём он. Сарказма он не замечает.
Может я и правда двинулась, раз не боюсь этого «зла». Ведь все местные верят в это, и я должна. Но двинулась я очень удачно, потому что именно это мне помогает сейчас держать себя в руках и прямо смотреть в будущее без страха.
Но есть кое-что, волнующее меня…
– Скажите, а мой ребёнок… вы же знаете, что я беременна?
Добромир явно смущается:
– О, вы там не одна такая. Всё будет в порядке.
Не одна? Есть и другие мамочки? Интересно… Послушника эта тема явно коробит, так что расспрошу лучше местных женщин.
Остаток пути я размышляю, пытаясь представить, что меня ждёт. Теперь становится понятно, почему все делали акцент на работе. Наверняка там жуткие условия, складывается ощущение, что старые девы по сути рабыни. Хотя может быть я сгущаю краски?
***
Глава 5. Дом, милый дом
Когда карета замедляет ход, я отодвигаю шторку, открывая окно. С любопытством высовываю голову, и ветер сразу же безжалостно впивается в щёки колючими морозными иглами. Прищуриваю глаза, вглядываясь вперёд. Передо мной простирается высокий деревянный частокол, ему конца-края не видно.
Внутри болезненно вибрирует тревога. Она всё нарастает по мере нашего приближения к воротам. Я понимаю – из земель безмужних так просто не уйти.
Я ведь всё равно носила в себе мысль, что, если уж совсем станет худо, я смогу сбежать и где-нибудь скрыться, пока меня не перестанут искать. Но сейчас этот крохотный шанс на отступление разбивается на сотни маленьких осколков.
Именно в этот момент деревянные ворота отворяются, и мы въезжаем внутрь. За нами закрывают стражники в тёмно-серой форме.
Повсюду в посёлке – так я называю про себя земли безмужних – деревянные домики, потемневшие от времени и сырости. Они низкие, с крутыми крышами, покрытыми соломой и мхом. Некоторые домики обнесены покосившимся плетнем, а некоторые хлипким низким деревянным забором. Но объединяет их одно – на всех ограждениях висят защитные куклы и обереги из костей и сухих трав.
– Лира Анна, – зовёт меня Добромир, в его голосе я слышу едва заметное волнение.
– А? – отворачиваюсь от окна и вопросительно смотрю на послушника.
– Когда Верховная наставница предложит вам выбор: работать на фабрике, в поле на границе, или в храме, буду рад, если вы выберете храм. Платят гораздо меньше, идти пешком от вашего дома далеко, но кормят вкусно, и я распоряжусь, чтобы вам давали еды, которую можно взять домой.
– Спасибо за совет, – натянуто улыбаюсь я.
Будут давать мне еды домой? Тут даже с пропитанием проблемы? Хотя, судя по общему состоянию посёлка, неудивительно. Тревога внутри набирает обороты.
– А ещё я смогу вас обучить несложной работе, будете трудиться в тепле, и, главное, без рисков для не рождённого ребёнка.
– А какие могут быть риски?
Добромир неловко пожимает плечами. Кажется, он хочет что-то сказать, но не решается. В итоге всё-таки выдавливает, мучительно улыбаясь:
– На фабрике не слишком чистый воздух. Может быть выкидыш, уже были… кх-м… кх-м…
Он заходится в притворном кашле и отворачивается к окну.
– Были что? Что вы хотели сказать? У женщин были выкидыши?
Добромир лишь снова пожимает плечами и отворачивается к окну.
Безумие какое-то! Хотя, если переработка гибельников похожа на хлопковую, что неудивительно, что там ужасный воздух.
На хлопковых фабриках в прошлом люди часто болели легочными заболеваниями из-за тяжелых и неблагоприятных условий труда. Главной причиной была хлопковая пыль, которая в большом количестве скапливалась в воздухе производственных помещений. Здесь может быть похожий случай. Но откуда эта информация про фабрики в моей голове?
Хоть мне и претят мягкость и некоторое малодушие Добромира, я считаю, что должна его поблагодарить:
– Спасибо, что предупредили. Я учту всё, что вы мне рассказали.
– Хорошо, только если что, я вам не подсказывал, – натянуто усмехается он полушутя, но я вижу, что ждёт подтверждения, что я не выдам его.
Я сдержанно киваю. Неужели послушник правда чего-то боится? Или кого-то?
Остаток пути мы едем в неловком молчании. Зато я успеваю осмотреть посёлок и даже разглядеть фабрику вдалеке.
Когда карета останавливается, я не жду, пока послушник Добромир откроет мне дверь, а выбираюсь наружу сама. Не терпится увидеть мой новый дом.
Он стоит на небольшом пригорке. Слышится приглушённый расстоянием гул и стук – фабрика не так уж далеко. Воздух даже здесь кажется немного маслянистым и пропитанным пылью. Что же на самой фабрике? Лучше не проверять.
Мой домишко так же обнесён невысоким редким забором, на котором висят куклы-обереги. Сам он маленький и сделан из потемневшего от времени дерева.
Весь дом и двор пропитаны чувством заброшенности и безысходности. Тишина здесь гнетущая, нарушаемая лишь далёкими звуками фабрики, завыванием ветра и тихим ржанием коней. Вокруг всё дышит стылым холодом.
Всё это я подмечаю буквально за несколько секунд.
– Вот мы и приехали! – радостно сообщает Добромир, выбираясь следом за мной. – О, лира Дарина уже прибыла. Как быстро.
Я не успеваю как следует осмотреться именно потому что внимание сразу привлекает высокая, полная брюнетка лет сорока пяти в тёмно-бордовом платье. Оно похоже на моё, но ткань выглядит куда плотнее, а кружева на воротнике и чепце богаче.
Она поворачивается, её глаза многозначительно прищуриваются при виде нас.
– Доброго дня, лира Дарина, – вежливо здоровается Добромир, но в его голосе чувствуется напряжение.
– И вам не хворать, – цедит она послушнику, но впивается взглядом именно в меня. – Свободны, Добромир.
Он тяжело вздыхает, коротко желает мне удачи и забирается в карету, которая тут же отъезжает, оставляя меня с женщиной, которая выглядит далеко не дружелюбной.
Я делаю несколько шагов вперёд и натягиваю на лицо вежливую улыбку:
– Добрый день, меня зовут Анна, я…
– Знаю, – грубо обрывает меня Верховная наставница, а затем добавляет, осматривая меня с головы до ног как племенную скотину: – Так… молодая, крепкая. Будешь работать на фабрике. Там у нас сейчас огромный дефицит рабочих рук.
Видимо, она даже не планирует давать мне выбор.
***
Я не хотела сразу начинать наше знакомство с лирой Дариной с препираний. Но по-другому никак, потому что наше с малышом здоровье куда важнее отношений с местной дамочкой, возомнившей себя царицей.
– Фабрика – это здорово, но я беременна и частенько чувствую слабость и тошноту. Мне нужно что-то поспокойнее.
Я бессовестно лгу, потому что чувствую себя прекрасно. Но выдавать послушника не хочу, всё-таки без его подсказки, я бы согласилась на фабрику, не заподозрив подвоха.
– Белоручка, значит? – цедит наставница, презрительно поджимая губы.
Я планирую обходить острые углы и поэтому кротко улыбаюсь:
– Я готова работать, но мне хотелось бы в храме.
– Там нет мест.
Теперь лжёт она. Я прищуриваюсь:
– Завтра мне должны остричь волосы, там и узнаю.
– Так можно остаться совсем без работы, – гаденько улыбается наставница. – Что тогда жрать будешь?
Думаю, это в её власти карать и миловать. Лира Дарина вполне может лишить меня всего.
– Если в храме откажут, тогда буду думать, – в моём голосе проскальзывает напряжение.
– Так… ладно. Разберёмся, – она снова осматривает меня с головы до ног. – Оделась правильно, это хорошо. Новенькие у нас носят яркий красный, как у тебя. Но чем опытнее и полезнее для общества старая дева, тем темнее её платье.
Теперь понятно, почему у наставницы тёмно-бордовый цвет. Она тут самая полезная. Эта мысль вызывает смешок, который мне едва удаётся подавить.
– Туфли жутко неудобные. Нет ли другой обуви? – с осторожностью спрашиваю я, боясь вызвать очередную волну негатива. – Кажется, не мой размер. При ходьбе больно. Благо, мы ехали в карете, но боюсь передвигаться пешком по посёлку мне будет тяжело.
– А ты как думала, милочка? Это усмирители гордыни. Ты должна растоптать свою обувь сама. Это моя придумка, за которую меня здорово похвалил прошлый князь.
Она придумала орудие пыток для новеньких и гордится этим? Видимо, моё лицо выдаёт эмоции, потому что взгляд лиры Дарины суровеет:
– И учти, увижу на тебе другие туфли – наказание будет суровым.
Наказание? Здесь наказывают? Мы все взрослые люди, что за бред-то такой? Ещё и этот садизм с обувью. Мне действительно больно ходить! Я терпела, потому что думала, проблема решится.
– У вас очень необычные способы усмирения гордыни, – выдавливаю я, глотая резкие слова, которые буквально встают в горле удушливым комом.
Она же просто больная!
– Знаю и без тебя, что хорошо справляюсь, – отрезает лира Дарина. – А теперь я озвучу тебе список правил. И учти, лучше их не нарушать.
Наставница перечисляет всё то, о чём говорил послушник. Выходить за пределы земель безмужних нельзя, ночью ходить нельзя, с мужчинами связываться нельзя и ещё несколько нюансов. Но больше всего меня поражает – есть сладкое нельзя. Оно развращает тело.