– Хорошо, – соглашаюсь, быстро взвесив за и против. – Я поеду с Янисом. А сейчас, если можно, пойду отдыхать. В сон клонит, чувствую себя не очень хорошо. Извини.
Это действительно так. Нервы на пределе. И живот болит весь день. Дурацкая особенность организма.
Сплю я беспокойно, а утром долго размышляю над тем, принимать ли успокоительное. Решаю выпить. Хуже не сделаю. И в сумку бросаю блистер. На всякий случай.
Внизу ждет Ибрагимов. А еще я замечаю машину Яниса. Он мигает фарами, увидев меня, и выходит на улицу. Садится на капот с таким видом, будто готов прямо сейчас завязать драку с Иманом, если тот попытается меня удержать от опрометчивого шага. Хорошо, что я еще вчера дала Эрику обещание не отходить от его брата. Провоцировать никого и ни на что не собираюсь. Я сделала выбор и буду следовать ему до конца. Каким бы он ни был.
Иман оборачивается, прослеживает за моим взглядом, и на его лице застывает озадаченная маска.
– С ним хочешь поехать? – спрашивает он, хмурясь.
– Да, – отвечаю твердо и направляюсь к брату везунчика.
Ян открывает дверь своей машины, и я забираюсь в салон.
– А Ибрагимов ничего такой, – хмыкает он. – На фотках старше выглядит. В жизни моложе.
– В твоем вкусе?
– Я натурал, чокнутая. Но, если хочешь знать мое мнение: у этого хмыря на лице написано, что он хитровыебанный мудак. На дух таких не переношу.
– Жаль, но твое мнение особой роли не играет.
Янис нагло усмехается.
– Останусь ждать тебя в машине. Эрик обещал появиться, как сможет. Но когда – не уточнил.
– У него все так серьезно?
– Ну как тебе сказать. Хорошего мало. Но, если совсем плохо будет, отец помощь организует и в беде не оставит любимого сына. Хотя после этого выволочку устроит такую, что всем тошно станет. Справедливый. Со всеми. А мы порой много косячим, – расплывается Ян в улыбке. – В такие моменты лучше не попадаться под горячую руку.
– Когда он узнает, что его сын связался с девушкой, отец которой причастен к громкому скандалу и мошенник, а самому сыну, возможно, потребуется новая операция, будет, наверное, очень «рад»?
– Что с Герасимовым? – пропускает Ян мимо ушей мой вопрос.
– Сейчас вот и узнаю.
– Задница какая-то по всем фронтам, – вздыхает он. – Держись, Рина. Если Эрик пообещал, что не оставит в беде, значит, так оно и будет. И плевать, что остальные думают. Как и на мнение нашего отца. Кстати, я все узнал. Нет у Эрика проблем с запчастями: он купил билеты на Чегемские водопады, курорт «Флай Чегем». Может, это просто побочки?
– А у кого узнал? – уточняю я.
– В лоб у него спросил. Он не имеет привычки врать.
– Не думал, что мог ей обзавестись? Чтобы ты ему мозги не делал. – Звучит грубо, но зато правдиво.
– Думал, конечно. Но зачем? – Ян пожимает плечом, бросая на меня быстрый взгляд.
– Я не знаю. Но ты полагаешь, это нормально, что он глотает таблетки горстями? Ничем хорошим это не закончится. А если на операцию ляжет, то по щелчку пальцев восстановления не произойдет. И он это тоже прекрасно понимает. Скорее всего, поэтому и тянет с операцией.
– Ну тогда будем ждать, когда его рубанет.
Я поворачиваюсь, глядя в непроницаемое лицо Багдасарова. Нет, не шутит.
– В смысле?
– Когда совсем хреново станет. А как иначе? Один раз Эрик уже был на волоске, еще раз на твоих глазах что случится, доведет до второго срыва, и, может, тогда он задумается, что делает.
– Второго срыва? – переспрашиваю я.
– Сегодня первый будет. По тебе и так видно, что едва держишься. Мудила поэтому и поехал с тобой, чтобы по горячим следам утешить, а хер ему. Не отойду от тебя.
Сглатываю ком в горле и отворачиваюсь. Внутри не просто жжет, а горит от слов Яниса. Они внушают ужас и страх. Зато теперь понимаю, почему везунчик приставил ко мне брата. И ведь действительно, даже не подумала, что после свидания с отцом Иман захочет воспользоваться моим шоковым состоянием.
В кабинет следователя я захожу одна. Вопросов, к счастью, Геннадий Сергеевич задает мало, и все касаются Герасимова. А когда конвоир заводит отца и мы остаемся одни, меня накрывает паникой. Нужно как-то выстоять. Как-то... Но перед глазами стоит день похорон матери и убитый горем отец. Нет, он не плакал, просто был никаким. А дядя Дима… Когда он узнал о смерти мамы и появился в доме, то, ничего не говоря, сполз на кухне по стене вниз и почти час сидел на полу на корточках, бормотал что-то про себя и смотрел в спину отца, стоящего у окна. Все отпечаталось в памяти. Особенно их молчание и отсутствующие лица. Это было громче криков и слёз. Вот и сейчас папа молчит. На его запястьях наручники. Он постарел за этот месяц лет на десять, не меньше. В глазах пустота. А в моих воспоминаниях отголоски того дня. До безумия сильно хочется вскочить на ноги, обнять отца, прижаться к твердому телу с родным запахом. Я так соскучилась! Но не шевелюсь. Тяжело дышать, как будто грудную клетку сдавило тисками.
– Это наша последняя встреча, Регина, – говорит отец глухим голосом и смотрит так, что сердце останавливается.
– Последняя? – шепотом повторяю за ним, не в силах отвести глаз от изможденного небритого лица.
– Не считая суда. Не нужно добиваться со мной встреч и мучить нас обоих. Хорошо?
– Зачем ты так, папа?
Он молчит, продолжая смотреть на меня, потом шумно вздыхает.
– Зачем, – хмыкает, отводя взгляд в сторону. – После смерти Ангелины трудные времена наступили, я сильно переживал, практически не занимался делами компании. Да ты и сама всё видела. Герасимов бумаги на подпись приносил... Это только моя ошибка и оплошность. Не досмотрел, а потом уже поздно было что-то менять. И я занял выжидающую позицию.
– Списывать все на смерть мамы нечестно! Я тоже переживала. Могла бы скатиться в учебе, по рукам пойти, наркоманкой стать, но ничего этого не сделала!
Несколько слезинок скатываются по щекам.
– Хорошо, что ты ничего из этого не стала делать. Но я говорю как есть, Регина. Любовь, которую ты хочешь испытать, почти всегда приносит невыносимую боль. Кто-то с ней справляется, а кто-то ломается. Я столько ошибок сделал, погрязнув в себе и своих переживаниях, а затронуло тебя... Прости, дочка.
Я обещала себе не плакать, но слезы продолжают капать на ладони, которые лежат на коленях. Сжимаю их в кулаки и вытираю щеки от влаги. Отец на мгновение зажмуривается – будто не хочет видеть, как я плачу.
– За Герасимовым серьезные люди стоят. К тому же я сам оступился. Теперь понесу наказание. Но тебя за собой тащить не хочу. Ты с Иманом? – спрашивает он.
– Я не верю тебе… Ты не мог…
– Извини, Регина, что не оправдал твоих надежд и предал. Срок мне светит большой, и нет гарантий, что выйду. Ты с Ибрагимовым? – повторяет он вопрос.
А я не могу ничего ответить. Словно стекла в рот насыпали. Лишь мычать получается. Отчаяние схватило за горло и душит. Душит...
– Ты не представляешь, как мне больно видеть тебя такой, Регина...
Поднимаюсь со стула, понимая, что все. Самообладанию пришел конец. Мне физически и морально больно настолько, что это чувство не умещается внутри.
– Ты ведь сам учил, что не страшно, если ты чего-то не имеешь. Страшно, если, имея все, несчастлив, – голос звучит нечетко и сипло. – Ты боишься, что я полюблю и это чувство сделает со мной то же, что сделало с тобой после смерти мамы? Поэтому договорной брак? Но можешь не переживать. Ты уже убил свою дочь, ампутировал ей душу и приложил все усилия для того, чтобы она была несчастлива. Теперь живи с этим знанием: ты сломал меня, единственного близкого человека. Мама бы тебя за такое никогда не простила. А я… я прощу! И буду писать тебе письма в тюрьму о своей обычной пустой жизни, где не будет отца, любящего дедушки у моих детей. А может быть, ничего не буду писать, потому что после суда Ибрагимов заберет все, что нам принадлежало, снимет с себя обязательства по поддержке нашей семьи и мне разобьют голову в какой-нибудь подворотне за чью-то покалеченную судьбу, которой ты подписал приговор.
– Регина, ты не посмеешь так поступить. Ты ведь прекрасно понимаешь, что тебя ждет, если…
– Почему не посмею? – перебиваю отца, вскакивая на ноги. – Ты же посмел! Я тоже от горя не понимаю, что творю! Тебе можно совершать глупости, а мне нельзя?
Потряхивает с такой силой, что кажется, я слышу стук собственных зубов.
– Девочка моя, ты совершаешь непоправимую ошибку. Я ведь все переписал на Ибрагимова...
– В надежде, что я выйду замуж за этого человека? Ты просчитался, папа. Не выйду, – отчаянно качаю головой из стороны в сторону.
Усилием воли заставляю себя стоять ровно, а потом... бросаюсь на шею отца. Крепко сжимаю его в объятиях, чувствуя, как лишаюсь огромного куска жизни, потому что сегодня и впрямь была наша последняя встреча. Если случится еще одна, то свихнусь. Ведь все могло быть иначе. Но теперь я осталась одна. Без всего. И дело совсем не в деньгах. Нет...
– Прощай, папа. – Целую его в щеку, расцепляю замок рук на шее и нетвердой походкой иду к двери.
Всё как в тумане из-за пелены слез. Меня штормит. Не сразу замечаю, что рядом появляется Ибрагимов и что-то спрашивает. В груди больно, в ушах шум, я на автомате передвигаю ногами, сердцем и мыслями находясь сейчас в другом месте. Рядом с отцом. А в голове, как на повторе, крутятся детские воспоминания, где я беззаботная, счастливая маленькая девочка, которую все любят.
– Идем, Регина. Я отвезу тебя домой, – говорит Иман, сжимая мои плечи.
Мы оказываемся на улице. Ибрагимов, придерживая за талию, ведет меня на парковку, как вдруг дорогу нам преграждает Ян.
– Регина со мной поедет, – заявляет он, прожигая Имана черным взглядом.
– Молодой человек, в ваших услугах мы не нуждаемся. Алан, разберись, – кивает Ибрагимов в сторону Яна и тянет меня к машине.
Но Багдасаров не теряется. Достает телефон из кармана джинсов и наводит камеру на Ибрагимова, затем на его человека.