Багдасаров возвращается через полчаса. Бешеный, хотя и пытается держать себя в руках. Я сама едва сдерживаюсь, чтобы не броситься ему на шею и вместе с тем не отхлестать по щекам. В глубине карих глаз плещутся такие же эмоции. Как будто Эрик хочет сжать в объятиях и свернуть мне шею.
– Зачем приехал?
Эрик зло усмехается:
– Скажи, кто тебя научил так издеваться над людьми? Ты же с виду маленькая нежная девочка, а ведешь себя как редкостная сука.
Я сжимаю кулаки и гордо вздергиваю подбородок, чувствуя, как сотрясают грудную клетку удары сердца.
Эрик протягивает мне какие-то бумажки.
– Терминологии много, но ты в теме, быстро поймешь, что к чему. Это выписки из больницы.
Биение пульса странно отдает в уши, я едва слышу голос Эрика – будто сквозь толщу воды. Беру листки дрожащими пальцами и пробегаюсь глазами по ровным строчкам. Хватает двух страниц, чтобы понять причину его категорического отказа делать повторную операцию. Ноги тяжелеют, словно врастая в землю.
– Меня не бракованная металлическая железка убьет, а слабое сердце. А если и оклемаюсь, то нет гарантий, что после повторного вмешательства не останусь инвалидом. Ты ставишь меня перед трудным выбором, шантажируешь, не имея ни малейшего представления, какой это сложный период. Я не хочу опять через это проходить, терпеть адскую боль, месяцы реабилитации. Лучше таблетки буду глотать, чем вот это все.
– А мне что делать? Думаешь, я хочу смотреть, как ты мучаешься, и однажды…
Осекаюсь, потому что Эрик шумно вздыхает, вскидывая руку вверх, чтобы я замолчала. Но потом упрямо продолжаю:
– Что, если бы я была на твоем месте?
Перевожу взгляд на черную рубашку, натянувшуюся на его плече. Знаю, что оно почти полностью забито рисунком и недавно Эрик договаривался о новом визите к Патрику. Интересно, успел сделать еще одну татуировку или нет?
– Я бы не настаивал. Разве ты этого до сих пор не поняла? Я никак на тебя не давлю. Принимаю такой, какая есть. Все мы разные, но смысл в том, чтобы не ломать друг друга, а дополнять. Поддерживать. Чувствуешь разницу? Жизнь измеряется не количеством вдохов и выдохов, а моментами, когда захватывает дух. От тебя его постоянно захватывает. Когда плачешь, когда улыбаешься. Когда дичь очередную вытворяешь. Но своим ультиматумом ты не оставляешь выбора, а я так не привык. Да, рисковать мне нравится, но лечь под нож – это другое. Не хочешь смотреть, как я закидываю в себя таблетки и оттягиваю операцию, – пожалуйста. Но глупости зачем совершать? Тебя всячески оградили от общения с Ибрагимовым, а ты опять в эту петлю? Чтобы эмоции у меня вызвать? Вызвала? Довольна собой?
Из глаз текут слезы, и вся злость, которая накопилась на Эрика, сходит на нет. Желание броситься ему на шею побеждает, но я не позволяю себе этой слабости. Потому что проиграла по всем фронтам и единственное, чего хочу – поскорее сесть в самолет и улететь к тетке. Потом... возможно, потом я приму выбор везунчика. Но не сейчас.
– То есть аборт от тебя делать – мелочно, а если ты будешь доводить себя до летального исхода на моих глазах, – нормально?
Внутри так туго натянуто, что, кажется, достигнут предел.
– Свадьба с Ибрагимовым через две недели. Я ничего не напутал? – Эрик швыряет черную папку на капот. – Поздравляю. Пришлю букет.
Он разворачивается и идет к своей машине. Но я не хочу, чтобы везунчик вот так уезжал, опять оставив меня одну. В слезах. Сходящую с ума. Мне больно, даже сильнее, чем до его приезда. Видимо, я дошла до точки невозврата. Хватаю с капота папку, с которой Эрик поднимался в офис к Ибрагимову, и со всей силы швыряю ему в спину. Бумажки разлетаются по асфальту. Багдасаров замирает и медленно оборачивается. Надеюсь, попала в шрам? Я целилась! Если он всё решил, значит, и мне можно сжигать мосты? Раскаиваться и сожалеть буду потом.
– Ты что творишь? – Эрик прищуривается, наступая на меня.
Еще чуть-чуть, и меня накроет истерикой. Потряхивает с такой силой, что ничего не могу произнести. Получается лишь зубами стучать.
– Считаешь, можно так себя вести с людьми? Пощечины раздавать, вещами в них бросаться. Что происходит в твоей голове? Я только что разбил человеку лицо, сломал нос, порвал брачный контракт на его глазах...
– А как же дед-дипломат? – заикающимся голосом перебиваю, замечая, как напрягаются скулы Эрика.
– Скажи, чего ты добиваешься? – требует он.
Решение я приняла, но следовать ему до конца страшно.
– Я не просила тебя приезжать. Может, действительно замуж хотела бы выйти, а ты рушишь мою жизнь. Тебе недолго осталось, а я была бы пристроена...
Прерываюсь, потому что слышу отборный мат. Эрик в ярости хватает меня за руку, ведет к своей машине и чуть ли не силой заталкивает в нее. Громко хлопает дверью. Но сам забираться в салон не торопится. Стоит на улице почти пять минут и только потом садится за руль.
– Из страны улетишь. Сегодня же. Мой контроль дал сбой.
– Что?
– Убить я тебя хочу сейчас – вот что! – повышает голос Эрик.
– Я к тете собиралась. Во Владивосток...
– Полетишь туда, куда я скажу, – резко обрывает он.
Машина срывается с места, взвизгнув тормозами. Я вытираю влажные щеки тыльной стороной ладони и упрямо продолжаю:
– А операция?
– Сука-а. Не доводи до греха.
– Ты сам до него до...
Осекаюсь, заметив, что стрелка на спидометре взметнулась вверх и костяшки на пальцах везунчика побелели – с такой силой он сжимает руль. Кажется, еще чуть-чуть и вырвет. Или мы разобьемся. Я впервые вижу Эрика таким злым. Он действительно на грани. Мы оба там.
Отворачиваюсь и прячу глаза, чтобы скрыть вновь набегающие слезы.
Эрик звонит моему брату, что-то спрашивает про соглашения и доверенности, просит подъехать через два часа к Ибрагимову в офис и порешать вопросы с документами и компанией, а после набирает Зотова, сообщает в ультимативной форме о каких-то исках и о том, что Ибрагимов теперь замучается ему компенсацию выплачивать. Потом опять брату, уточняя, сможет ли тот, во-первых, присутствовать на суде, а во-вторых, через двадцать минут подвезти к моему дому ключи от своей квартиры в Мюнхене. Затем еще пара звонков, и я осознаю, что Багдасаров не шутит – действительно хочет, чтобы я улетела из страны. Чутье подсказывает сделать так, как Эрик настаивает, и прекратить его злить. Если хочу сохранить отношения и самообладание, которое у обоих на ниточке.
– Мне нужно разгрести кучу дел, – говорит Эрик, немного успокоившись. – Мудак после нашей встречи и разбитого лица захочет возмездия. Не хватало, чтобы на тебе отыгрываться начал и обижать. Под обидой я подразумеваю что-то посерьезнее слов, например, сто тридцать первую статью УК РФ. Подошлет какого-нибудь утырка, а я не досмотрю. Меня самого во все щели имеют, только успеваю отбиваться. На суд тебя не пущу. Во Владивосток тоже. Паша через два часа Софью в Мюнхен отправляет, я всё урегулирую, с ней полетишь. Поживешь в квартире брата, пока здесь не разрешится. Я потом позвоню.
– И пока меня не будет, слетаешь заодно на экстремальный курорт?
– Нет, сначала в дурку, психоз подлечить, а потом на курорт, и там с какой-нибудь скалы спрыгну. Ты меня услышала, Рина, или повторить? – с нажимом спрашивает Эрик, игнорируя мои попытки его задеть.
Снова начинает потряхивать. Эрик это замечает, но никак не комментирует, лишь недовольно хмыкает и тянется в бардачок за сигаретами. Я вижу затертого жирафа, – любимую игрушку его дочери – и злость окончательно сходит на нет. Приходит понимание, насколько я вымотана. И нет, не хочу оставаться рядом с Эриком, смотреть, как он мучается от боли, а потом и вовсе доведет себя до инвалидности. В лучшем случае. Любая операция – риск, но то, что он делает – еще больший риск.
– Мы вернемся к вопросу госпитализации, когда в моей жизни станет чуть поспокойнее и я буду к этому готов. – говорит Эрик, словно подслушав мои мысли. – Сейчас не могу сойти с дистанции. При любом раскладе. А если еще и в себя после операции не приду, то останется много косяков, которые только я могу разрулить. Моя незапланированная смерть создаст большие проблемы тем, у кого их и так по горло. Я так не хочу. К тому же трахнуть тебя нужно как следует. Чтобы не смогла забыть в случае чего, да? – нагло усмехается он.
Я вонзаю ногти правой руки в левый кулак до отчетливой боли и отворачиваюсь. Зачем он так?
– Мы договорились?
– Ты уже привез меня к дому и дал указания Дане.
– Десять минут на сборы. Я буду ждать в машине.
– Последний вопрос. Почему нельзя к Альбине?
– Ты же такая умная. Со свадьбой ловушки расставила, картинку не поленилась красивую сделать, а на мелочи прокол?
– И все же.
– За пределы РФ я не могу выезжать. Пока что. Выводы?
– Чтобы не прилететь ко мне во Владивосток?
– Иди собирай вещи.
Я укладываюсь в пятнадцать минут, а через сорок – мы подъезжаем к аэропорту. Измайлов и его девушка, которую вижу впервые, сильно удивлены моему появлению, но никак это не комментируют. Весь полет я чувствую себя отвратительно, мучает головная боль. Софья пытается меня разговорить, но я не в состоянии связать и двух слов. Мы обмениваемся телефонами, я соглашаюсь как-нибудь встретиться. Оказавшись в квартире брата, где давно не была, заваливаюсь спать и почти сутки не вылезаю из постели. Когда, наконец, открываю глаза, ощущаю себя опустошенной и разбитой. Действительно, не жизнь, а экспресс-поезд, мчащийся по путям бесконечного стресса. Когда уже будет конечная остановка? Я безумно устала и хочу сойти.
41 глава
Софья и Наташа сидят за столом в кафе. На них свободные платья, волосы распущены, глаза блестят. Беременяшек в моем окружении никогда не было до этого дня, и сейчас я с интересом наблюдаю, как девушки с удовольствием уплетают мороженое, и ловлю себя на мысли, что впервые со дня приезда в Мюнхен улыбаюсь и не думаю об Эрике. Ну почти не думаю. Целых полчаса.