Софья позвонила рано утром и предложила прогуляться в парке, а потом посидеть в кафе. Я согласилась не раздумывая. К нам присоединилась Наташа, жена Асадова. Динара я видела мельком пару раз: он подъезжал за какими-то бумагами и ключами, когда мы отдыхали с Эриком в одном из клубов столицы.
– Не хочется подержаться? – Наташа показывает пальцем на свой «шарик» и широко улыбается. – Говорят, примета хорошая.
Они с Софьей загадочно переглядываются, подмигивают друг другу. Мы втроем примерно одинакового возраста. Софья, правда, чуть постарше, а Наташа, как и я, выглядит очень молодо.
– Нет, – усмехаюсь. – Пока не хочется.
У меня другие задачи на повестке дня. Беременность туда не входит. То, что есть, сохранить бы. Всё в подвешенном состоянии. Брат каждый день звонит, Жанна, тетя, а Эрик сбагрил невесть куда и опять молчит. Хотя это даже к лучшему. Мне тоже необходимо время, чтобы остыть и принять его выбор.
– Да, всему свое время, – говорит Наташа. – У меня дома старшенький остался. Мы с Динаром его не планировали, я случайно забеременела. Софья с Пашей… у них еще интереснее, но тоже не собирались становиться родителями. Так что… хоть спорь на тебя, как у вас с Багдасаровым получится, – улыбается она и снова переглядывается с Софьей.
– А вы здесь надолго? – перевожу я тему в более спокойное для своего эмоционального состояния русло.
– Недавно переехали, купили красивый дом, – отвечает Наташа. – Брат с семьей перебрался сюда почти пять лет назад. Софья останется, пока Паша вопросы с бизнесом в России не порешает. А ты здесь по той же причине? Тоже впечатлительная, поэтому и в ссылке?
Софья заинтересованно задерживает на мне взгляд.
– Без понятия, – пожимаю плечами. – У меня своих проблем куча: отец под следствием, его обвиняют в мошенничестве, обиженный жених, которому Эрик разбил лицо… Продолжать?
Девушки опять переглядываются и, заметив, что я погрустнела, больше не касаются тем, связанных с Багдасаровым, но от этого не легче. Я тоскую по Эрику и очень хочу его увидеть. Хотя, судя по тому, что сегодня услышала, мы с везунчиком, похоже, нескоро увидимся. И зачем я только согласилась полететь в Мюнхен?
С этим тяжелым, давящим чувством в груди я живу еще неделю. Допоздна сижу за учебниками в надежде, что по приезде в Россию закрою сессию, которая уже началась. Сердце падает вниз, когда в один из дней вижу входящий звонок от везунчика. Мне очень хочется ответить, но страшно нажать на зеленую кнопку и услышать что-то неприятное и резкое в свой адрес. Эмоции никак не улягутся. Вот ни капли. Будто в кровь серной кислоты добавили и она медленно отравляет организм, разнося яд по венам. Но это уже не злость, совсем не она, а что-то другое. Я впервые испытываю такое сильное чувство. И с каждым днем оно только набирает обороты, становится глубже и ярче.
Эрик звонит еще раз, а после наступает тишина, которая начинает давить на мозги. Боже, это какие-то больные отношения, завязанные на провокации, борьбе, нежности, тепле, заботе. И одержимости. Да-да именно на ней! У офиса Ибрагимова Эрик смотрел на меня такими глазами, что в груди все переворачивалось и одновременно сжималось. Повторно я бы такое не вынесла, у меня, скорее всего, тоже появились бы проблемы с сердцем.
Иду на кухню, выпиваю стакан воды и пытаюсь заснуть. Но как бы не так! Везунчик присылает фотографию. Нет, не свою. Мою. На снимке я в самолете, сплю в кресле. Я была так одета в тот день, когда первый раз полетела с Эриком во Владивосток. Потом он присылает еще одну. Здесь я, похоже, словила приход от его укола? Выгляжу и впрямь плохо. Бледная, губ почти не видно. Лишь ресницы черные. Третье фото очень откровенное: я голая лежу на животе в своей спальне. Везунчик сделал эту фотку после своего трехдневного исчезновения и ненасытной ночи, когда вертел меня так, словно я была желанной игрушкой в его руках, которую он трогал, брал, снова брал, а потом еще, пока у меня не села батарейка.
Подобными снимками я похвастать не могу. Не фотографировала Эрика спящим, но помню все ночи и минуты, которые провела в его объятиях. Как обнимал на базе во Владивостоке, отправляя к тетке, и держал при этом в зубах сигарету. Как наутро после своего срыва нежно целовал лицо, а я перед этим полночи раздевала этого неподъемного пьяницу. И много чего еще, но об этом так больно вспоминать…
«Я скучаю и очень хочу, чтобы ты был рядом».
Отсылаю Эрику сообщение и выключаю телефон. Не хочу знать, написал он что-то в ответ или нет. Потому что это мука. Нескончаемая пытка – находиться вдали от него. И она продолжается утром, когда Эрик снова звонит, как только я появляюсь в сети.
– Как дела, лори? – спрашивает будничным спокойным тоном, а у меня опять ком к горлу подступает и в носу щипать начинает.
Ну сколько можно плакать? Какое-то бездонное соленое море.
– Извини меня, – говорю приглушенным голосом, подавляя всхлип.
Слышу какой-то хлопок, а после него абсолютную тишину, которую прерывает долгий протяжный вздох.
– За что? – спрашивает Эрик. – Имей в виду, ответ «за всё» не прокатит.
На языке так много слов, но не могу произнести ни звука.
– Рина?
Я сбрасываю звонок и реву. Обещая себе, что это в последний раз и если Эрик перезвонит, то нормально с ним поговорю. Без слез. Только не сегодня.
К счастью, Багдасаров не перезванивает, лишь присылает сообщение:
«Это было самое неожиданное и трогательное извинение в моей жизни».
А потом наступают новые дни молчания. Везунчик полагал, что я успокоилась и готова к диалогу, но я с треском провалила эту миссию. Поэтому он больше не пытается звонить?
На следующей неделе я снова встречаюсь с Софьей и Наташей. Они, кажется, стали еще круглее. Срок у них примерно одинаковый, обе ждут мальчиков. За ними интересно наблюдать, особенно как уплетают сладости, дегустируя чуть ли не всё подряд, что увидели в меню. В этот раз к нам присоединяется Надя, родственница Наташи, и вчетвером мы весело проводим время. Мне приятно их общество и внимание. А то, что они не разговаривают о своих мужчинах и никак не упоминают Эрика, нравится еще больше.
К концу четвертой недели меня основательно накрывает отчаянием и тоской. Вечера провожу в интернете, читая про осложнения во время анестезии со стороны сердечно-сосудистой системы, а потом звоню нескольким знакомым врачам. Если поначалу я была полна решимости надавить на Эрика, чтобы он сделал операцию и заменил бракованный материал на качественный, то теперь переживаю по другому поводу. Что, если он не придет в себя? Оба варианта – это риск для здоровья везунчика. А еще недавно я случайно выяснила, что Эрик подал в суд на Ибрагимова. Специально дождался момента, когда компания отца перешла в чужие руки, и начал военные действия? Уж не знаю, что там случилось в прошлый раз в офисе, но теперь остается только со стороны наблюдать и не торопиться с выводами. Хотя при любом раскладе я займу позицию Багдасарова.
– Как дела у Эрика? – спрашиваю я, набрав брата.
– Нормально. Весь в делах и работе. Так и не общаетесь? – хмыкает Даня.
– Не знаешь, он еще под подпиской о невыезде? – пропускаю мимо ушей его вопрос и насмешливый тон.
– Без понятия. Узнать? Он охотно общается, когда разговор о тебе заходит.
Чувствую, как брат улыбается.
– Каждый раз допытывается, как поживает мой Лёвич. Может, уже сами созвонитесь? Надоело быть испорченным телефоном. В чем проблема-то, а? Позвони ему, Рин. Хватит над мужиком издеваться.
Я издеваюсь? С ума они точно посходили в своей Москве!
– Суд у отца отложили, да? – интересуюсь, переводя тему. Прочитала на днях свежие новости.
– Да, Герасимов из себя опять умирающего лебедя разыгрывал. Заколебал. Когда уже его по-настоящему заколбасит? Гнида.
Завершаю разговор с Даней и набираю везунчика, но он, ожидаемо, не отвечает. И не перезванивает ни вечером, ни на следующий день. Несколько месяцев назад я даже подумать не могла, что останусь совсем одна, буду вынуждена находиться далеко от дома, жить в чужой стране, тосковать по мужчине, которого полюбила. И с которым почему-то не получается быть вместе. Причем из-за собственной же глупости и принципиальности. Хотя, может, так и нужно? Сначала ты уступаешь человеку в мелочи, придумываешь ему какие-то идеальные черты, которых и в помине нет в его характере, а после приходит осознание, что это все фикция, не по-настоящему. Так что остается поблагодарить Эрика за то, что сразу столкнул меня с реальностью, отбил желание витать в облаках и идеализировать партнера. Так правильно. Но отчего-то все равно очень больно.
Прогнав мысли, что везунчик окончательно вычеркнул меня из своей жизни, пытаюсь лечь спать, но подскакиваю в кровати от испуга, когда слышу громкий стук в дверь. Спускаю ноги на пол, смотрю на часы, а сердце при этом отбивает бешеный ритм. О моем местонахождении знают только два человека. Брат и везунчик. Господи, пусть это окажется не Даня. Пожалуйста.
Не глядя в глазок, открываю дверь и вижу перед собой Багдасарова. У него на лице чуть подзажившие ссадины, синяк на скуле. Мы почти минуту смотрим друг на друга. Эрик прожигает требовательным взглядом, а я медленно умираю в это мгновение и едва удерживаюсь от признания, что люблю и меня выворачивает наизнанку от этого чувства. Хотя это, наверное, и так видно?
– Ты что-то об извинениях говорила? Я слушаю. – Он приподнимает уголки губ.
Я бросаюсь Эрику на шею. От мысли, что снова буду одна, а он где-то там, внутри все сжимается в тугой комок. Начинает ощутимо потряхивать, когда Эрик обнимает в ответ. Запускает пальцы в волосы и впивается в губы поцелуем. До стука зубов. Он жадно пьет мои стоны, будто не может насытиться.
– Блядь, как же меня так угораздило-то, а? Ну где я так нагрешил? За что? – доносится до слуха хриплый голос.
Везунчик закрывает дверь ногой, прижимает меня к стене, вдавливает в нее весом своего тела. Руками шарит по бедрам, поднимает ночнушку и ни капли не церемонится. Ни с собой, ни со мной. Резко спускает джинсы вместе с боксерами, с меня – трусы, закидывает одну ногу себе на бедро и берет меня, врываясь во влажную тесноту грубым толчком. Теперь я чувствую, как он скучал!