– Сколько? – произносит он шепотом.
Не сразу соображаю, что именно Эрик спрашивает, а потом до меня доходит.
– Почти десять дней.
Молчание. Долгое. Эрик снова закрывает глаза. Жаль, что я не умею читать мысли. Потому что везунчик слаб, ему сложно говорить и смотреть на меня. В голове у него сейчас, наверное, полный сумбур. Но в моей творится то же самое.
Сжимаю сильнее его правую руку. Эрик опять силится поднять уголок губ, но эти простые движение даются ему с огромным трудом. Я это вижу и чувствую.
– Надеюсь... ты оторвалась за эти дни как следует... – медленно, едва различимо говорит он, не открывая глаз. – Впереди тебя ждет кошмар…
Нет, везунчик! Кошмар я уже пережила. И больше не позволю тебе безответственно рисковать своей жизнью. Экстрим допускается, но только в горизонтальной плоскости. А если продолжишь в том же духе, то я всегда и во всем буду с тобой заодно. С моей удачей и везением обязательно себе что-нибудь сломаю и окажусь на больничной койке вместо тебя. И тогда, надеюсь, жажда острых ощущений начнет меркнуть. Потому что смотреть на мучения близкого человека – серьезное испытание.
Я наклоняюсь к лицу Эрика и касаюсь губами его щеки. Все-таки не верится, что это не сон и везунчик действительно пришел в себя. Открыл глаза и пытается мне улыбнуться.
– Я очень по тебе скучала, – произношу шепотом. – С возвращением.
Еще одна слабая попытка приподнять уголок губ. Везунчик медленно открывает глаза. Взгляд расфокусированный… Господи, как же сильно я мечтала об этом моменте! Эрик снился мне каждую ночь на протяжении всех десяти дней, пока он был в отключке.
Повисает долгая пауза. Везунчик как будто собирается с силами и хочет еще что-то сказать, но опять закрывает глаза. И когда кажется, что его снова утащило в бессознанку, хрипло произносит:
– Теперь все будет хорошо, Рина. Выдыхай.
47 глава
Эрик скептически осматривает тарелку, на которой лежат кусочки вареной курицы, брокколи, овощи, зелень – всё как обычно. Поднимает на меня красноречиво-недовольный взгляд. Вот как у него это получается? Душу глазами вытаскивает! С самого утра везунчик молчаливый и не улыбается. Если что-то спрашиваю, отвечает таким голосом, что хочется спрятаться в другой комнате. Но я никогда не прячусь. Эрику постоянно летят ответки. Наше общение порой напоминает поле боя. После мы всегда миримся в спальне, но спустя время все начинается по новой.
– Меня тошнит от этой твоей правильный еды. – Он отодвигает тарелку и берет телефон в руки. – Достаточно того, что я колеса пачками глотаю.
Эрик звонит в службу доставки и заказывает пиццу, не обращая внимания на то, что я начинаю закипать от гнева.
Не сдерживаюсь. Швыряю в грудь везунчика кухонное полотенце, когда он завершает разговор.
– Всё. Сегодня у тебя самообслуживание. А мы с Жанной идем в клуб. Девочки по-своему развлекаются, мальчики – по-своему.
На лице Эрика – ноль эмоций. Даже не смотрит в мою сторону. Совсем ему безразлично, что я пойду в сомнительные места? Что-то новенькое.
Третий месяц пошел, как везунчик находится в стенах собственной квартиры, а не в больнице. Сейчас по всем фронтам заметны улучшения, но вот прописанные антидепрессанты, которые усиливают обезболивающий эффект, влияют при этом на его настроение, и далеко не в лучшую сторону. Бывает, Эрик намеренно нервы треплет и смотрит при этом такими пустыми глазами, что из окна выйти хочется. Но у меня есть свои стимуляторы: вспоминаю о днях, когда с ума сходила от неизвестности и ожидания, сидя под дверью в реанимацию, и весь негатив с напряжением снимает как рукой. Эти мысли получше всяких антидепрессантов ставят мозги на место.
– Во сколько приедут твои друзья? – спрашиваю на тон спокойнее и убираю тарелку с ужином везунчика в духовой шкаф.
– В клуб тебя не отпускаю, – игнорирует он мой вопрос. – Тем более с Жанной. Один раз уже сходила. Достаточно. – Прицокивает языком. – Мне теперь до конца жизни мучаться.
Опять этот сарказм и упадническое настроение... М-да. Срочно нужно что-то делать. Только что?
Я достаю папку с выписками и ищу информацию, когда мы перестанем сажать печень и почки Эрика. До конца курса осталось два дня, потом еще примерно неделя, чтобы вся эта гадость вышла из организма. Господи, мне памятник можно поставить. Наконец-то на горизонте видны проблески света!
– Значит так. – Фокусирую взгляд на везунчике, откладывая папку в сторону. – С Жанной гулять я иду. Клуб это будет или кафешка, мы с ней определимся при встрече. И чтобы, когда вернусь, вот этой кислой мины, – тычу пальцем в небритое лицо, – не было. Имей в виду, я планирую выпить бокал вина. Возможно, два. Приду в приподнятом настроении, и сразу же начнем ЛФК делать, от которого ты все время пытаешься отмазаться. Как ты, наверное, уже понял: сегодня это не прокатит.
Эрик усмехается, приподняв уголок губ. Весело ему, когда бесит меня, да? А мне что-то не очень. Но палку перегибать не хочу. Ему и так несладко. Постоянно об этом себе напоминаю.
– Устала, лори? – спрашивает он, прищурившись.
– Вот прямо сейчас – очень. У меня накопилось много разных эмоций. Но если твои – глушат чудо-колеса, которые ты закидываешь в себя по расписанию, то у меня от твоего хмурого вида вот здесь болит, – показываю на грудь с левой стороны. – Уже забыла, как ты улыбаешься. Широко, искренне, с наслаждением. Нет, я знаю метод, как тебя взбодрить, но тебе он не понравится, и будет тем более не до улыбок.
– На что ты намекаешь? – хмурится Эрик, наблюдая за моим лицом.
– Ни на что. Прямо говорю: соберись. Я тоже живой человек, и мне бывает больно не меньше, чем тебе. Пусть это не физическая боль, но изматывает она так же сильно.
– Я предупреждал, что будет сложно.
Почему-то эти слова пронизывают насквозь и я опять возвращаюсь мыслями к тому дню, когда Эрик пришел в себя после десяти дней отключки, а я с трепетом наблюдала за его слабыми попытками улыбнуться.
– Я не жалуюсь. И эта «моя» правильная еда прописана тебе врачом, не я придумала для тебя диету. По мне, хоть корм для котов ешь, не возражаю. Мне же проще.
Наконец везунчик улыбается. Искренне. С наслаждением. Аж дышать сразу становится легче.
– Корм для котов, да?
– Да, именно! На обратной дороге заеду в супермаркет и куплю для тебя пару пачек. Ладно, – вздыхаю. – Пусть у нас обоих сегодня будет день вседозволенности. Я напьюсь, ты наешься всякой дряни. А завтра продолжим трудиться. Состыкуемся вечером, как согрешим. Если Измайлов и Асадов начнут обижать и издеваться, звони. Вернусь и всех разгоню. А потом поеду к Патрику и вот здесь, – показываю на левое плечо, – попрошу набить себе изображение Халка. Как думаешь, мне пойдет?
Эрик улыбается еще шире. Отрицательно качает головой.
Высказав все, что накопилось, собираюсь уйти, но везунчик вдруг берет меня за руку и сажает к себе на колени. Я тут же вскакиваю как ошпаренная.
– Ты что делаешь? Добиваешься моей смерти? Тебе рано еще такие нагрузки!
– Сядь, пожалуйста, обратно. Мне не больно. – Эрик снова начинает выразительно хмуриться.
В этом он определенно преуспел. Залом между бровями такой глубокий, что, похоже, придется обращаться к пластическому хирургу, чтобы его убрать.
– Потому что ты выпил недавно обезболивающее, – говорю я.
– Вернись на колени, – спокойно, но жестко повторяет он свою просьбу. – К тому же я сейчас в корсете.
Размышляю с полминуты, а затем сажусь обратно, не переставая наблюдать за красивым, но измученным лицом везунчика. Тоже устал. Это заметно. Глажу короткий ежик его волос, ощущая, как по венам растекается нежность. Целую в колючую щеку.
– Самое сложное позади, – тихо произносит Эрик, утыкаясь лицом в мою шею. – Это остаточные явления. Через пару дней закончу глотать часть колес и более-менее вернемся к прежнему образу жизни. Потерпи еще немного, Рин.
Будь моя воля – выкинула бы всю его аптечку в мусорку.
– К прежнему? Ты о чем?
– О том. – Он лезет руками под домашнее платье, целует за ухом, вызывая рой мурашек. – Думаешь, навсегда сверху останешься и будешь безнаказанно зубоскалить? Я в режиме экономии сил, но еще чуть-чуть, и берегись. Оторвусь за месяцы жестокого деспотизма. Возмущаться по другому поводу начнешь.
Везунчик обнимает и глубоко целует. Жадно. Напористо. На смену нежности приходят другие чувства, жаркие, обжигающие... Ну да, в движениях у Эрика есть ограничения, как и в позах, но с сексом у нас проблем нет. На этом и выезжаем в особо напряженные моменты. Везунчик такое умеет вытворять языком во рту, а иногда и ниже... Это нечто.
Эрик прижимает меня к себе, шумно дышит, уже знаю, чем сейчас все закончится: мы отправимся в спальню. Но стук во входную дверь рушит планы. Я дергаюсь в руках везунчика, цепляясь пальцами за широкие плечи.
– Похоже, ребята пришли…
Эрик неотрывно смотрит на мой влажный рот и не выпускает из объятий, пока стук не повторяется.
Я слезаю с колен Эрика и иду открывать дверь. Но на пороге, вместо Измайлова и Асадова, которые должны были прилететь из Мюнхена, вижу его отца.
– Артур Ремович... – удивляюсь я. – Добрый вечер.
– Добрый, Регина.
Несколько мгновений не свожу с него глаз, а потом пропускаю в квартиру.
– Я ненадолго, бумаги кое-какие завез. В настроении? – кивает Багдасаров в сторону гостиной.
– Сегодня не особо. Но… старается.
Отец Эрика внимательно рассматривает мое лицо, слегка улыбается и идет к сыну. Бросив взгляд в зеркало, которое висит в прихожей, я заливаюсь краской. Губы покусанные, глаза горят, волосы взлохмаченные. Еще и дверь долго не открывали… Ладно, плевать, что подумал Артур Ремович. Влечение между мужчиной и женщиной – естественная вещь. Тем более мы живем с Эриком вместе.
Направляюсь в спальню и приступаю к сборам. В клуб я, конечно же, не пойду, но везунчик пусть думает все, что ему заблагорассудится. Полезно чуть-чуть понервничать. Давно я встрясок ему не устраивала – всё он мне. Пора бы и местами поменяться. Да, Эрик предупреждал, что нас ждет тяжелый период, но еще ни разу мне не захотелось его на кого-либо скинуть. И не захочется. Задушить, каюсь, мелькает желание, как несколько минут назад, когда он тарелку отодвинул и недовольно сморщил лицо, но это быстро проходит.