— Ах! — В ее голосе чувствовалась боль и едва сдерживаемый гнев.
— У тебя нет собственного экземпляра романа? — мягко спросил Блэк, приближаясь к Изабелле.
— Нет. Я… не привыкла тратить карманные деньги на книги.
Книги не накормят, не оденут. Большую часть жизни она провела голодной, в жалких обносках, непригодных даже на тряпки. И сейчас деньги, щедро даваемые ей дядюшкой, почти полностью шли в жестяную коробку из-под печенья, которую повар позволил ей оставить себе, после того как она опустела. Коробка была спрятана под половицей у ее туалетного столика. Изабелла не пожелала хранить богатства под матрасом, поскольку это место казалось ей слишком очевидным. Девушка боялась, что любая горничная или служанка может войти в комнату и похитить все ее накопления. Она напоминала сама себе маленького хорька, тщательно оберегающего свои сокровища. У нее были зубы, она могла и укусить руку, покусившуюся на то, что ей принадлежало.
Как бы Изабелла ни старалась избавиться от тревожных воспоминаний, события прошлого нельзя перечеркнуть одним росчерком пера. Страх остаться одинокой и покинутой старой девой сделал ее очень осторожной. При одной только мысли о том, что с ее дядюшкой может случиться нечто ужасное, ледяные мурашки страха пробегали по позвоночнику. Если Стоунбрук умрет, она снова останется одна. Конечно, Люси о ней позаботится, однако Белла не могла позволить себе уповать на надежду или веру в то, что и с кузиной не произойдет ничего подобного.
Нет, Изабелла была весьма бережливой, в отличие от Люси, привыкшей легко расставаться с деньгами. С другой стороны, кузина никогда не знала нужды и голода. Обед всегда ожидал ее на столе после удара гонга. Изабелла не чувствовала подобной уверенности в завтрашнем дне.
— На что же ты тратишь свои деньги? — прозвучал нескромный вопрос.
Выражение его глаз показалось Изабелле еще более откровенным, и внезапно она ощутила смущение от его близости, почувствовала тревожную дрожь, всегда, всегда охватывающую ее в его присутствии.
— Ни на что, — еле слышно призналась она.
— Ах ты, маленькая сорока, — пробормотал он, потянувшись, чтобы бережно погладить ее пальцы, благоговейно покоившиеся на корешке переплета. — Ты прячешь их про запас, — прошептал Блэк, и она осознала, насколько близко он к ней подошел.
Он стоял у нее за спиной, касаясь ее своей грудью, поглаживая пальцами, скользящими по ее окаменевшей руке легкими, чувственными, невыносимо эротичными движениями. Изабелла ощущала тяжесть его груди, его жар, мужской аромат и едва заметный запах красного вина.
Она сглотнула, закрыла глаза, не в силах больше наблюдать за прикосновениями его пальцев, казавшимися слишком приятными, грешными и неподобающими. И все равно, стоило ей погрузиться в темноту, происходящее с ними стало еще более возбуждающим. Теперь Белла полностью сосредоточилась на его ласках, слышала его замедленное дыхание, вдыхала его запах. Все смешалось, и она едва удерживала себя от того, чтобы броситься в его объятия.
— Ты должна взять эту книгу, Изабелла, — умоляюще прошептал он, и она ощутила след его волос на своей щеке, потом на шее. Затем он мягко коснулся носом ее кожи, и, наконец, провел губами по обнаженной шее. — Я хочу, чтобы она была у тебя, ты открывала ее страницы и бережно их переворачивала, поглаживала пальчиками пожелтевшие листы бумаги, обводила очертания слов, думая обо мне, когда будешь ее читать.
— Я… я…
Голова ее невольно склонилась набок, несмотря на внутреннее сопротивление подспудному желанию. Она словно открылась его прикосновениям, и Блэк еще крепче прижался к ней, губы его скользили по ее стройной шее в бесконечно нежной ласке, от которой у нее перехватило дыхание. Его пальцы, невесомые, легкие, словно крылышки бабочки, продолжали поглаживать ее руку.
— Вы понимаете, что я не могу, — тихо промолвила она сорвавшимся голосом, подчиняясь сильнейшему влечению, внезапно ставшему всеобъемлющим. Уста ее приоткрылись, стремясь слиться с его губами, но — боже — она не хотела уступать своим инстинктам, не желала поворачиваться к Блэку лицом и целовать его.
— Я хочу думать о тебе, замершей под одеялом в тишине своей спальни, читающей эту книгу и вспоминающей меня. Хочу, чтобы ты закрыла глаза и представила себе то, что происходит сейчас между нами — мгновения, когда наши желания и потребности настолько сильны, и, кажется, готовы обрести физические контуры, но ни ты, ни я не можем им противостоять. Когда мы падем в объятия друг друга, не думая о вине или страхе возможных последствий.
— Я не могу, — задыхаясь, прошептала она. — Нет, не книгу… не могу принять то, что ты предлагаешь.
— Ты должна, потому что, если не возьмешь ее, я отправлюсь в лавку, приобрету для тебя экземпляр романа госпожи Бронте и пошлю тебе домой, где все увидят… и поймут.
— Джуд… — Его имя сорвалось с ее языка, в голосе чувствовался страх, но, главным образом, страстное желание.
— Скажи еще раз, — приказал он хриплым голосом. Он обнял ее за талию, его ладонь оказалась на ее животе и медленно продвигалась вверх, его пальцы, еще несколько секунд назад поглаживавшие ее руку, тесно обвили свою добычу. — Господи, да, — повторял он, и низкий голос звучал как соблазнительная бархатная ласка. — Скажи это, шепни, позволь мне услышать мое имя из твоих уст, дай мне почувствовать прикосновение твоих губ к моей коже, когда ты будешь произносить его.
— Мы не должны это делать… — молила Изабелла, а ее тонкие пальчики уже сплетались с его пальцами.
— Почему не должны? — спросил Блэк, и его ладонь медленно ползла вверх и остановилась в ложбинке между грудей.
Ее глаза мгновенно распахнулись. Изабелла увидела, как он дотронулся кончиком указательного пальца до малиновой розетки на лифе платья. Блэк неторопливо обводил контуры искусственной розочки. С каждым разом его круги становились все меньше и меньше, пока, наконец, он очень медленно и эротично не коснулся сердцевины цветка. Соблазнительный намек на то, что он проделает с ее грудью и сосками, и при виде его руки на ее теле, пальцев, поглаживающих, ласкающих ее, заставил Изабеллу гореть внутренним огнем. Она ощутила нетерпеливую дрожь между ног, влагу, желание — почувствовала, как ее тело открывается перед ним. Она была возбуждена и испугана этим.
Ни одна женщина не обладала бы должной силой воли, чтобы противостоять таким прекрасным мучениям. Изабелла дышала часто и прерывисто, ее груди было больно в твердом панцире тесного корсета и узкого лифа, и все-таки, вопреки своим чувствам, пыталась побороть наваждение, противиться желанию узнать, каково это — оказаться в его объятиях, стать доступной его губам и рукам, его властному телу, сжимавшему ее сзади.
Так больше не могло продолжаться. Это неправильно. Предательски. Опасно.
— Ты сказал ему? — спросила она, задыхаясь, когда он провел своим языком у нее за ухом и облизнул изящную, чувствительную раковинку.
— Сказал ему что? — Блэк играл с другой розеткой на ее лифе. Изабелла ощутила, как в нее сзади упирается его отвердевшее мужское естество. — Как сильно хочу тебя? Как весь вечер не могу оторвать от тебя глаз, когда ты в этом платье? О том, что прямо сейчас представляю, как выглядит под красным атласом твое тело?
— Джуд! — упреждающе воскликнула она, однако имя его прозвучало как стон, он проскользнул пальцами под ее лиф и погладил нежную выпуклость ее упругой груди. — Ты знаешь, о чем я спрашиваю. Ты рассказал ему, что случилось тогда в карете? И прошлой ночью… в гостиной?
— Нет. Если Найтон желает знать о твоих действиях, ему следует лучше следить за тобой.
Пальцы его оставили ее грудь, чтобы передвинуться на спину, в поисках маленьких пуговок, удерживающих ее одеяние. Блэк неторопливо расстегнул их, одну за другой.
— Пожалуйста, не надо. Это… не может продолжаться. Ты знаешь…
— Из-за Уэнделла Найтона? — недоверчиво спросил он. — Зачем ты растрачиваешь себя на такого мужчину, как он?
«Потому что он не разобьет мне сердце, когда покинет меня. Потому что между нами никогда не случится подобной страсти, и я не буду бояться».
— Я не понимаю, что тебе от меня надо.
— Не понимаешь? — Последняя пуговка расстегнулась, лиф раскрылся сзади, а рукава сползли с плеч. Блэк прижался к ней. Изабелла почувствовала, как его губы скользят по тонким косточкам ее шеи, как он осыпает ее нежными шелковыми поцелуями, насколько позволял жесткий корсет. — Я хочу тебя, Изабелла. Сердце, тело, душу. Хочу чувствовать тебя подо мной. Хочу познать тебя — каждый дюйм твоей совершенной плоти. Хочу увидеть, как ты краснеешь в моих руках, слыша грешные речи, которые я нашептываю в твои ушки. Хочу испить твой вкус, услышать музыку твоего наслаждения.
— Прекрати! — Хотя это не было отказом, в ее словах не прозвучало отрицание.
Задыхаясь, она издала молящий стон. Блэк опустил лиф платья до талии и возвратил руку на ее роскошную грудь, упруго возвышающуюся над узким чехлом корсета.
— Прекратить? — Слово жалило его. — Это все равно что просить меня удержать наступление нового дня или морской прилив. Пригласить измученного голодом человека за королевский стол и заставить его смотреть, как другие пируют. Это невозможный подвиг, Изабелла. Я не могу его совершить.
Слова смешались с дыханием, и она явственно чувствовала их волнующее прикосновение, ощущала его налившуюся тяжесть, твердую как никогда, прижимающуюся к ней, когда Блэк обнимал ее. Свободной рукой он начал развязывать шнуровку корсета, и Изабелла закрыла глаза, надеясь, что так скорее успокоится, но стало только хуже. В ее сознании всплывали запретные образы, она слышала его слова, которые очень скоро станут ее собственными, обретя существование на страницах ее книги.
— Неужели ты откажешь в маленьком кусочке голодному? — вопрошал Блэк, окончательно разделываясь с тесемками корсета, оказавшегося в его руках. Он развернул ее, поймав ее тело в свои тесные объятия. Руки его взметнулись над ее головой, цепляясь пальцами за книжную полку, и Блэк пристально уставился в ее глаза, словно пожирал изголодавшимся взглядом каждый дюйм ее тела. — Скажи мне, что ты не хочешь этого. — Блэк прижался к ней, его голова склонилась к ее плечу, он нежно про