Какого черта, спрашивается? Я обычный человек, который не хочет ничего сверхъестественного. Все до банального просто, я теперь понимаю, почему выбрал Аню с ее заразительным смехом и красной помадой. Она нуждалась во мне, она была одинока, в глубине ее глаз была та самая тайна, о которой до сих пор никто не знает из наших родных и близких. И я не задал ей ни одного гребаного вопроса. Я даже обрадовался, когда она сказала, что беременна не от меня. Я думал, что вот он мой шанс получить девушку моей мечты, сделав ее счастливой. Мое желание было благородным и безвозмездным только отчасти, конечно, в глубине души я рассчитывал на ее благодарность. Я хотел, чтобы во мне нуждались. И когда родились наши дети, я почувствовал себя по-настоящему неуязвимым, несокрушимым.
Да, я был далеко не идеальным мужем, я совершал ошибки, не был недостаточно внимателен, недостаточно верен, но расплата слишком несоизмерима. Это полное крушение моего мира. И хотя началось оно два года назад, только сейчас я окончательно понял, что ничто и никогда не станет прежним. Я не из тех, кто легко воспринимает перемены, кто рискует, играет в азартные игры или постоянно находится в поиске новых ощущений. Загулы по барам, легкие наркотики и алкоголь не в счет. Это вовсе не приключение. Это саморазрушение и возможно попытка уйти от себя, от навязчивых мыслей, забыться. Даже принять решение о чертовом переезде в Америку далось мне очень нелегко. Я мучительно обдумывал все детали, я не спал ночами в страхе расстаться с привычным образом жизни, с тихим устроенным мирком, который создал в родном городе. Во мне не было амбиций и жажды странствий, я не мечтал заявить о себе или прославиться на весь мир. Или я обманывал себя на самом деле?
Я всегда завидовал людям, путешествующим с рюкзаком на плече вокруг планеты. Людям, которые не привязаны к одному определенному месту и образу жизни. Но в тоже время мне нравилась моя несвобода, ответственность, нравилось заботиться о ком-то, разочаровывать и вымаливать прощение.
Я знаю, что сказали бы сердобольные советчики. Подумай о детях, займись собой, своей карьерой, напиши новый бестселлер. Начни жизнь с чистого листа. И я согласен. Но это вовсе не так просто, как кажется на словах. И если бы я мог, то начал бы уже давно, но чистый лист только сейчас начал понемногу заполняться. И, наверное, в этой ситуации меня обнадеживает только то, что мое вдохновение не улетучилось, что я не впал как обычно в жуткую депрессию, столкнувшись с жизненными сложностями, не испытал желание позвонить Диксону и «отметить» с ним мой развод до утра.
Я брел по Манхеттену, выкуривая сигареты одну за другой, и пытался собрать себя снова, прийти к пониманию того, а что дальше? И сам не понял, как я очутился возле «Мегаполиса».
Останавливаюсь в нескольких метрах от входа, доставая из пачки последнюю сигарету, чиркаю зажигалкой и, затягиваясь, поднимаю голову вверх. Туда, где над яркими окнами высоток горит не менее яркое небо, отражающее огни города. Как же иногда я ненавижу Нью-Йорк с его бетонными холодными небоскребами, рекламными щитами, неоновыми витринами, блеск и грязь, роскошь и нищету. Смог и вонь. Город контрастов, где так легко потерять себя и забыть о том, кто ты есть на самом деле.
Сигарета заканчивается слишком быстро, и я вздрагиваю, когда горящий фильтр обжигает пальцы. Бросаю окурок в урну и, стряхнув с волос крупицы первого снега, захожу во вращающиеся двери. Игнорирую приветствие консьержа, направляясь прямо к лифту. Сегодня мне хочется написать что-то трагическое до слез. Не моих. Я никогда не плачу, но чувствую, что можно заставить плакать других. Я разделяю их боль, я ее понимаю. Я бы хотел писать сказки и комедию, юмор и развлекательную прозу, но в моем сердце нет места этим жанрам. И, возможно, демоны, которые живут в моих героях, на самом деле владеют и мной тоже, но я удерживаю их, выпуская лишь на страницы книг. И, может быть, и нет никакого дара или особых способностей. А все, что я пишу — работа подсознания, защищающая мою психику от полного разрушения.
Поднимаюсь в квартиру, которая встречает меня полумраком. Руслана. Черт, я совсем забыл о ней, блуждая по городу и предаваясь самобичеванию. А она ни разу не позвонила мне. Гордая девочка. Я раздеваюсь, не включая свет, и не сомневаясь в том, что она ушла, не дождавшись меня. И правильно сделала. Прохожу в гостиную, и первое, что бросается в глаза — это наряженная елка возле окна. Гирлянды печально мигают в своем ритме, отражаясь в хрустальных украшениях. Становится по-настоящему тошно, когда я вижу едва теплящиеся огоньки свечей на столе и незатейливый ужин, раскупоренную нетронутую бутылку вина и пустые бокалы. Старалась для меня малышка. Задерживаю дыхание, проводя ладонью по лицу и чувствуя себя настоящим кретином. А потом вижу ее, свернувшуюся в комочек на диване, едва различимую под теплым пледом, который частично сполз на пол, открывая хрупкую фигурку в моей футболке.
Что ты тут делаешь, девочка? Зачем я нужен тебе, глупая? Какого черта я позволил зайти этому так далеко?
Подхожу ближе, глядя на длинные темные ресницы, отбрасывающие тени на бледные щеки. И словно почувствовав мой взгляд, она резко открывает глаза, в которых плещется уязвимое выражение. Ни одного произнесенного слова. Искрящееся напряжение и тяжелое дыхание. Мы, как всегда, чувствуем состояние друг друга на уровне подсознания. Она необыкновенная, и я хочу оставить ее такой. Хочу спрятать и оставить только моей так долго, как сумею. Это то, что заставляет меня проводить параллели, четкие линии между двумя жизнями, которые я проживаю. И уже не знаю в которой из них я настоящий.
Я стаскиваю через голову свитер, бросая его на пол. Встаю коленями на диван, возвышаясь над ней и не разрывая зрительного контакта, плед летит вслед за свитером. Мне нужно отпустить ее, попросить прощения и отправить домой, но я делаю совершенно противоположное. Склоняюсь над ней так, что локти оказываются под обе стороны от ее головы и жадно накрываю податливые губы голодным поцелуем. Она сначала упирается ладонями в мою грудь, но под натиском моих губ и языка постепенно расслабляется. Руки обвивают моим плечи, скользят пальцами по спине, шее, зарываются в волосы. Она убивает меня своей нежностью, которую я не заслужил.
— Ты пахнешь дымом, — шепчет она, когда я позволяю ей вдохнуть немного воздуха.
— Я курил, детка, — отзываюсь я, снова набрасываясь на ее губы, рывком задирая вверх края футболки, оголяя бедра. Быстро стаскиваю крошечные стринги, бросая их в сторону, и развожу стройные ноги коленом, одновременно расстегивая свои джинсы.
— Прости меня, — шепчу я, без всякой прелюдии и подготовки и защиты толкаясь в ее теплое тугое тело, чувствуя, как напротив моей груди бешено колотится ее сердечко. Она тихо всхлипывает, и я ненадолго останавливаюсь, давая ей время привыкнуть и принять меня. Ее глаза встревожено смотрят в мои, но я не позволяю ей сказать ни слова, снова целую горячие губы и начинаю жестко двигаться между ее ног, судорожно выдыхая сквозь стиснутые до ломоты в скулах зубы. Пара минут и по моему телу проходит судорога освобождения, я издаю сдавленный стон и прижимаюсь губами к ее виску. Сердце бешено отбивает дробь в груди, я закрываю глаза, сжимая ее в своих объятиях, прекрасно понимая, что от случившегося получил удовольствие только я один.
— Извини, — снова бормочу я, перебирая пальцами длинные темные локоны, кладу голову на ее грудь, пытаясь привести в порядок мысли и восстановить дыхание. — Я веду себя, как мудак. Почему ты меня терпишь?
— У тебя что-то случилось? — спрашивает она тихо. В ее голосе столько искреннего участия, понимания, нежности, а мне было бы легче, если бы она послала меня к черту и влепила пощечину.
— Я все тебе объясню, но не сейчас, малыш, — обещаю я, приподнимаюсь на локтях и всматриваюсь в темные обеспокоенные глаза. Она касается пальцами моей щеки, неуверенно улыбаясь. Мне кажется, что я прекрасно понимаю чувства, которые плещутся в глубине ее глаз, и ненавижу себя за то, что допустил это.
— Это твой агент, да? У тебя с ней отношения, которые ты никак не можешь закончить? — спрашивает она дрогнувшим голосом. — Она все время звонит тебе?
Невольная улыбка трогает мои губы, и прижимаюсь поцелуем к ее тонким пальчикам.
— Неужели ты думаешь, что я пришел бы со свидания и набросился на тебя, как голодный зверь? Отношения действительно были, но давно, малыш. Ничего серьезного. Просто трахались время от времени.
— А со мной? Серьезное? — спрашивает она, напряженно глядя мне в глаза.
— У нас с тобой особенные отношения, — уклончиво отвечаю я, поднимаясь. Сажусь, натягивая джинсы, и поправляю футболку на Руслане, которая тоже выпрямляется, не отрывая от меня изучающего взгляда.
— Елка потрясающая. Спасибо, — произношу я, глядя в сторону бессменного атрибута нового года и рождества. Замечаю боковым зрением, как Руслана кивает. — И за ужин спасибо. Я сейчас все попробую. Обо мне давно никто не заботился, — признаюсь я. Тянусь за бутылкой и разливаю вино. — Простишь меня? — спрашиваю я, подавая ей бокал. Руслана молчаливо рассматривает мое лицо, пригубив гранатовый напиток. Не дождавшись ответа, достаю из заднего кармана джинсов зажигалку и чиркаю поочередно над фитилями погасших свечек. — Вот теперь все красиво, — улыбаюсь удовлетворенно. Она прижимается лбом к моему плечу, заставляя меня вздрогнуть. Обнимаю ее в ответ за талию, и когда она запрокидывает лицо, целую в губы, наслаждаясь терпким букетом сухого вина.
— Мне нужно спросить тебя кое о чем, Лан, — нехотя отрываясь, хрипло говорю я, снова чувствуя закипающее в венах возбуждение.
— Все, что хочешь, — улыбается она, скользя ладонью по рельефам на моей груди.
— Насчет контрацепции. Мы несколько раз не предохранялись. Я беспокоюсь….
— Я пью таблетки, — быстро и немного смущенно отвечает она. — Не переживай, маленьких Джорданов не предвидится. Но тебе стоило спросить об этом до, а не по факту.