– Делать мне больше нечего. – Агнесса забрала у Хуберта карточку и собрала остальные, рассыпавшиеся по полу.
10.
В понедельник утром Истомина и Грибницкого вызвала Тамара Александровна.
– Садитесь, – кивнула она на винтажные кресла с бордовой обивкой. – Итак, сегодня утром меня на работе встретило вот это послание. – Тамара Александровна продемонстрировала несколько скреплённых листов. – Если вкратце, эта жалоба поступила из Нового института благородных девиц.
– На что жалуются? – спросил Грибницкий, сложив руки на набалдашнике трости.
– На поведение наших студентов в Елисеевом монастыре города Растяпинска.
– А они как-то не так себя вели? – снова спросил Грибницкий.
– Здесь сказано, – Тамара Александровна просматривала письмо поверх очков, – что они вели себя крайне недостойно, пренебрегали гидом, нарушили общественный порядок, грубо попрали общепринятые правила поведения в церкви и монастырский устав, оскорбляли окружающих и затеяли ссору с педагогом, сопровождавшим группу из Института.
Тамара Александровна вопросительно посмотрела на Грибницкого. Тот лишь пожал плечами и перевёл взгляд на Истомина.
– По правде сказать, – осторожно начал Истомин, – небольшой инцидент действительно имел место, но…
– Да? – Тамара Александровна смотрела на него поверх очков.
– Наши студенты были не виноваты.
– То есть этот, как вы изволили выразиться, инцидент был спровоцирован кем-то другим?
– Можно и так сказать.
– Даниил Юрьевич, скажите прямо. Кто затеял ссору?
– Строго говоря… одна из наших студенток, но её, как вы правильно сказали, спровоцировали. – Истомин в двух словах описал ситуацию, произошедшую у раки с мощами.
– А что за «пренебрежение гидом»? – спросила Тамара Александровна.
– О, гид нам попалась та ещё, – пробормотал Грбницкий.
– Фёдор Петрович, не понимаю вашей иронии, – сухо произнесла Михайловская. – Кстати, где вы были во время.. хм.. инцидента у мощей?
– В чайной, – честно ответил Грибницкий.
– Так или иначе. – Михайловская положила письмо на стол и устало повела плечами. – Второй экземпляр кляузы направлен в Управление образования, причём к ней приложены ещё и показания гида. Так что меры принять я обязана. Вам, как кураторам, не справившимся с задачей, объявляется выговор. В Управлении мы сейчас не в чести из-за эко-амазонок, которые завалили их требованиями и протестами. Так что мне придётся ещё и лишить вас обоих премии.
– Ну что ж, – вздохнул Грибницкий. – Ничего не поделаешь.
– Кроме того, вы обязаны присутствовать на воспитательной беседе со студентами, которую проведёт Калерия Марковна, с ней я уже договорилась. Теперь следующее.
У Истомина внутри ёкнуло.
– Даниил Юрьевич, что это за несогласованная поездка в зону отчуждения? – Михайловская, сложив руки на столе, снова смотрела на него поверх очков.
– Это было желание студентов, – промямлил Истомин, потирая вспотевшие ладони.
– Послушайте. – Тамара Александровна откинулась на спинку кресла и сняла очки. – Если мы будем потакать всем желаниям наших студентов, то какой смысл устанавливать правила? Вы в курсе, что девочка в госпитале?
– Как она? – встрял Грибницкий.
– Жить будет, но вот танцевать… – Михайловская складывала и раскладывала дужки очков. – На восстановление потребуется время. Так как Лиза стипендиатка, а происшествие случилось во время школьной экскурсии, оплачивать её лечение придётся из фонда Гимназии. И знаете, что самое интересное?
– Что? – спросил Грибницкий вместо Истомина, у которого язык прилип к нёбу.
– Сегодня звонили из следственной группы. Ваши показания не подтверждаются. – Михайловская внимательно посмотрела на Истомина.
– Как это? – снова пришёл на выручку Грибницкий.
– В Чернореченском заповеднике вообще нет егерей. Территорию патрулируют дроны.
– Но… – выдавил Истомин.
– Вот и мне непонятно. Если бы кто-то один на них указал, но целая группа…
В этот момент засигналил стационарный коммуникатор. Тамара Александровна кивнула на дверь и приняла вызов.
– За проделки студентов вне школы всё равно отвечают учителя, – сказал Грибницкий Истомину, когда они вышли из директорского кабинета.
Истомин уже собрался отправиться на лекцию к седьмому курсу, когда из-за угла на него налетела Магдалена Оскаровна Третьякова.
– Ох, простите, – запыхавшись, пробормотала она. – Тамара Александровна у себя?
– У себя, – кивнул Грибницкий. – Что-то случилось?
– Ох, это чепе! – Третьякова, не обращая внимания на вопросы Грибницкого и удивлённый возглас секретарши, без стука ворвалась в кабинет директора.
Грибницкий вопросительно посмотрел на Истомина, тот только пожал плечами. Через несколько секунд из кабинета выбежала Третьякова, что-то сбивчиво объясняющая и размахивающая руками, за ней вышла Михайловская. Третьякова, не дожидаясь, пока директор её догонит, убежала на несколько шагов вперёд.
– Идёмте же! – с истерической ноткой воскликнула она.
– Я иду, – раздражённо произнесла Михайловская. – Поймите, я уже не могу бегать так, как вы. Возраст, знаете ли.
Истомин взял Тамару Александровну под руку, и идти ей стало легче.
– Что произошло? – громко спросил Грибницкий, которому спешка тоже давалась непросто.
– Наш фонтан, – прокричала Третьякова, оборачиваясь. – Кто-то его испортил!
Когда процессия добралась до фонтана, установленного в небольшом крытом зимнем садике прямо за корпусами, вокруг уже собралась толпа студентов и преподавателей, снимавших происходящее на видео. Правда, близко никто не подходил, а некоторые прикрывали лица.
По словам Третьяковой, фонтан испортили, но это было мягко сказано. Вода в приобрела бурый оттенок, чаша и небольшой бассейн белого мрамора покрылись грязными разводами. Вокруг распространялся гнилостно-фекальный запах, от которого щипало глаза и сдавливало горло.
Перед Тамарой Александровной толпа расступилась.
– Ученикам и преподавателям, я полагаю, стоит отправиться на занятия, – твёрдо сказала она. Когда Михайловская что-то произносила таким звенящим тоном, никто не решался ей перечить.
Через полминуты в зимнем садике осталась только она, завхоз Пал Палыч, Третьякова и Тяпкина-старшая.
– Теперь ещё и это, – тяжело вздохнула Тамара Александровна, опускаясь на скамейку у фонтана.
– Ничего страшного, я думаю. – Пал Палыч поскрёб лысину. – Как в тот раз, со шкафчиком. Тогда была просто краска.
– Просто краска, просто игрушки из шуточного магазина, просто потакание капризам студентов, – вздохнула Михайловская. – Как всё просто.
Пал Палыч развернулся и исчез, через минуту фонтан перестал работать, грязная вода стекла, оставив узоры разводов и склизкие бесформенные вонючие комки.
– Эко-амазонки, – уверенно сказала Третьякова. – Больше некому. Никто из студентов не посмел бы.
– Добрались-таки. – Тамара Александровна с досадой хлопнула себя по колену. – А я всё думала, почему в их протестах ни слова о фонтане. Пруд, бассейн. Вот они, значит, как решили его достать. Диверсия. И ведь ничего не докажешь.
– Как это – не докажешь? – Третьякова подняла брови. – А как же камеры?
Просмотр записей камер наблюдения в комнате охраны ничего не дал. Вода позеленела на перемене, когда у фонтана толпились студенты. Идентифицировать того, устроил диверсию, не получилось.
– Впрочем, одно мы узнали, – сказала Тамара Александровна, откидываясь на спинку кресла в комнате охраны. – Никого из посторонних у фонтана не было. Значит, как ни прискорбно, это сделал кто-то из студентов. Впрочем, как и в раздевалке и душевой.
Михайловская, Третьякова и Тяпкина-старшая вышли из комнаты охраны и направились к Профессорской. Решено было зафиксировать имена тех, кто во время диверсии находился у фонтана. Хотя то же было сделано после происшествий в спортивном павильоне.
– Надо будет сравнить списки. И это значит, кто-то из студентов поддерживает эко-амазонок, не иначе, – многозначительно проговорила Тяпкина-старшая. – Ох уж это свободомыслие.
У Профессорской их встретил Истомин.
– Что ещё? – спросила Михайловская со вздохом.
– Наверное, вам лучше самим посмотреть, – сказал Истомин и предложил Тамаре Александровне руку.
Вместе с Третьяковой и Тяпкиной-старшей они пересекли задний двор и вошли в физкультурное отделение, один из корпусов которого отводился под бассейн. В холле толпились и галдели студенты десятого курса, некоторые выглядели обеспокоенными, другие получали от происходящего откровенное удовольствие. Когда вошли Истомин и Михайловская, все притихли.
Истомин провёл Тамару Александровну через раздевалки к чаше бассейна. Обычно прозрачная лазурная вода выглядела мутно, дна видно не было, а на поверхности что-то плавало.
– Это ещё что? – громко произнесла Третьякова, опускаясь на корточки у края чаши. Её узкая тёмная юбка обтянула ноги, когда она наклонилась к воде, край белой строгой блузки вылез из-под пояса.
– Не советовал бы вам приближаться, – сказал Истомин и вынул что-то из кармана. В белый платок оказались завёрнуты насекомые. – Водяные жуки, личинки и черви.
Третьякова вскрикнула и вскочила на ноги. Движение оказалось слишком резким, каблук подвернулся, и она с криком упала в воду, подняв огромный веер бурых брызг. Михайловская и Тяпикина-старшая инстинктивно отшатнулись от всплеска.
Истомину пришлось спрыгнуть в воду, чтобы помочь Третьяковой выбраться. Одежда обоих промокла, покрылась пятнами и кишела насекомыми. Третьякова, взвизгивая, пыталась вытряхнуть жучков из волос. Из-за двери выглядывали студенты, Тяпкина-старшая вышла в раздевалку и громко их отчитывала.
– И когда вы это обнаружили? – спросила Михайловская у Истомина.
– Несколько минут назад, когда пришёл сюда от фонтана.
– Это первое занятие сегодня?
– Да, – кивнул Истомин, пытаясь стряхнуть насекомых с рук. Штрафную лекцию ему разрешили пропустить, так что из бассейна он сразу отправился в душевую. Его преследовало ощущение, что по одежде, телу и волосам ползают черви и личинки. Когда он только зашёл в бассейн, сразу накатила волна отвращения, и дело было не столько в мелких тварях, сколько в осознании того, что кто-то намеренно изгадил его рабочее место. Вместе с мутной водой его окатило ощущение осквернённости. И сколько он ни намыливался в душе, брезгливость не проходила, будто грязь въелась в кожу.