– Есть один вариант. – Парень откинулся на спинку стула, так что тот жалобно скрипнул под его огромным весом. – Только будет дороговато.
– Что за вариант? – быстро спросила Агнесса, глядя на здоровяка.
– Пока я работал по твоей просьбе, – медленно цедил слова громила, – прошёл один слушок, только, – он задумчиво улыбнулся, – даже не знаю, как сказать.
– Говори как есть.
– Это своего рода, – парень постукивал пальцами по столу, блуждая взглядом по потолку, – ну, небылица, что ли. Вроде детской страшилки.
– В них бывает куда больше правды, чем кажется.
– Что-то выбрали? – спросил знакомый голос, манерно растягивая слова.
Подняв взгляд от меню, за которым прятался, Истомин увидел свою бывшую… ученицу.
– Кофе, пожалуйста, – брякнул Истомин первое, что пришло на ум.
– Капучино?
– Да, пожалуй.
Осмотревшись, официантка наклонилась и прошептала:
– Освобожусь через полчаса.
Истомин только коротко кивнул. Ему было безразлично, когда у неё заканчивался рабочий день. Пока он делал заказ, соседний столик опустел. Теперь Истомин не мог решить, остаться и оплатить кофе, который не собирался даже пробовать, или попытаться сбежать.
Попытка к бегству провалилась, даже не начавшись. За столик Истомина уселась ещё одна его бывшая ученица.
– Привет, – заулыбалась девушка, имени которой он не помнил. Вроде бы это выпуск прошлого года, хотя выглядела она лет на тридцать пять. – Ничего, что на «ты»? Как на новом месте?
– Всё хорошо. Спасибо. – Истомин мечтал поскорей убраться из этого кафе.
– Ясно, получше, чем у нас. По крайней мере, интересней, это точно.
Появилась его бывшая… знакомая и поставила на стол чашку искусственного капучино.
– А правда говорят, что это была не голограмма, а настоящие трупаки ползли?
– Что? – не понял Истомин.
Но его бывшая знакомая толкнула коллегу в плечо и кивнула куда-то за спину. Та нехотя поднялась и отправилась к подвыпившим клиентам, единственным оставшимся посетителям, кроме Истомина.
– Рад был повидаться.– Истомин поднялся.
Он выбрался по крутой лестнице на улицу, но когда прошёл несколько шагов, получил толчок промеж лопаток.
– Опять решил меня бросить, да?!
Повернувшись, Истомин увидел летевшие ему в лицо длинные ногти. Перехватив тонкие запястья, попытался отстраниться, но не вышло. Бывшая подруга, даже не снявшая форму официантки, вырывалась и сыпала ругательствами.
– Ты меня бросил! Сбежал! Там у тебя теперь элитные тёлочки, да?!
– Да что ты несёшь, – процедил Истомин, отстраняясь от очередного удара.
– Ну вот и катись!
Ни один шлепок не достиг цели – мастер Шень, наверное, мог бы им гордиться. Бросив ещё несколько ругательств, и плюнув ему под ноги, бывшая подруга вернулась в кафе.
Истомин почти побежал. На ходу пытался вспомнить, что его здесь могло привлечь. Нет, честное слово, раньше от неё исходило необъяснимое очарование, настолько сильное, что он даже думать ни о чём больше не мог. Куда всё это подевалось?
Утром стало ясно, что маленькая племянница решила помочь дяде в разборе вещей. Разбросанными по полу оказались его одежда и присланные студентами открытки (видимо, девочке показались скучными банальные новогодние картинки, и она разноцветила их фломастерами). На дне сумки остался только свёрток, который малышку почему-то не заинтересовал.
Глубоко вдохнув и приготовившись к худшему (однажды ученики прислали ему коллекцию фуд-порно), Истомин развернул пакет. Внутри оказалась небольшая картина. На стекле, забранном в рамку, в виде мозаики, изображался песчаный пляж, пальмы и солнце, опускающееся за море и оставляющее на воде яркую оранжевую дорожку. Никаких подписей и пожеланий.
– Что это у тебя? – спросила вошедшая в комнату Мария Степановна.
– Кто-то из ребят прислал.
– Тутошних или тамошних?
– Тамошних, – улыбнулся Истомин, передавая матери подарок.
– Ничего, симпатично. – Мария Степановна тут же пристроила картинку на полке.
На вечер Агнессы Истомин не пошёл, несмотря на уговоры Вики, которая в конце концов отправилась туда одна. Начало встречи было намечено на пять вечера и предполагалось, что всё мероприятие займёт максимум два часа, но Вика вернулась домой далеко за полночь, явно нетрезвая, и, не раздевшись, завалилась спать.
– И часто такое случается? – утром спросил у матери Истомин.
– Да каждую неделю. Ты знаешь, она же опять взяла академический отпуск.
– Я думал, она на каникулах.
– Увы, – вздохнула Мария Степановна. – Ты, может, поговоришь с ней?
Но все разговоры с сестрой заканчивались тем, что она в грубой форме требовала не лезть в её жизнь. Новый год Вика отмечала где-то с друзьями, и до отъезда Истомин больше её не видел.
13.
Первый учебный день после праздников начался с хороших новостей. Комиссия, рассмотревшая дело Мозгова, вынесла оправдательное заключение, и ему позволили вернуться на работу.
А по Гимназии опять оказались разбросаны журналы Правдоруба. На этот раз провокационных фотографий не напечатали, были лишь статьи и предположения. Так, Правдоруб рассказывал о скорой отставке Тамары Александровны и рассуждал о том, кто займёт её место. Всё сводилось к тому, что весь преподавательский состав нужно менять.
Ещё Правдоруб писал о сенсационных планах Родительского комитета создать новые правила по проверке преподавателей на всевозможные психические отклонения и потенциальные склонности к зависимостям. Как заметил Грибницкий, автор ровным счётом ничего не смыслил в педагогическом образовании, ведь подобные тесты уже существовали. Студентов педагогических университетов обследовали при поступлении, а проверки преподавательских составов учебных заведений проходили раз в год.
Найти того, кто распространял журнал, всё не удавалось. Просмотры записей с камер наблюдения ничего не давали, казалось, что журнал появляется сам по себе. Решено было, что, скорее всего, его приносят студенты, а потом передают друг другу и оставляют на видных местах.
В Гимназии выпустили специальное постановление администрации о запрете журнала. Только применить его на практике не удалось, потому что брошюра не имела названия, и чётко определить, какое именно издание не допускалось к распространению, не вышло.
Тогда решено было запретить все издания, в которых автором статей значился Правдоруб.
– Вы же понимаете, это ничего не даст, – вздохнул Грибницкий во время совещания, вертя в руках очередную брошюру. – Он просто изменит имя, и всё. Будет подписываться как Аноним или ещё как-нибудь.
– Надо найти того, кто распространяет! – Лёва нервно постукивал по «столу демагогии».
– И что вы предлагаете? – спросила Москвина-Котова. – Шмонать студентов при входе?
– Что за выражения, – с упрёком сказала Третьякова.
– Но ведь нужно что-то делать! – Федотов даже ударил кулаком по столу, так что все подпрыгнули. Таким злым его ещё не видели – он тяжело дышал, обиженно оттопыренная нижняя губа тряслась.
– Успокойтесь, Апрель Вениаминович, – растягивая слова, проговорила Москвина-Котова и погладила Федотова по руке. – Если будет нужно, мы сами поговорим с вашей супругой. Я уверена, она всё поймёт.
В очередном пасквиле Правдоруб намекал на существование внебрачных детей Федотова. Его жена, резкая угловата женщина, как раз ожидающая пятого ребёнка, выгнала Апреля Вениаминовича из дома, так что ему пришлось перебраться в соседнюю с Истоминым квартирку. Вечерами сквозь тонкую стенку Истомин слышал, как Федотов по телефону жалобно упрашивал жену пустить его обратно или хотя бы разрешить видеться с детьми. Пару дней назад к нему тайно пришёл старший сын – пятнадцатилетний худенький мальчик. По его словам, они вчетвером старались отговорить мать от идеи подать на развод, но Федотова уже взяла разгон, так что дело грозило скверным оборотом.
Федотов осунулся, побледнел, совсем перестал обращать внимание на внешний вид – оброс щетиной и, кажется, перестал стирать одежду. На занятиях его по возможности подменял Истомин, тогда как сам Апрель Вениаминович сидел, уставившись в одну точку, или писал в коммуникаторе письма жене.
Все знали, что в статье не было ни слова правды. Федотов любил жену и детей до обожания, и вряд ли ему могла прийти хотя бы мимолётная мысль об измене.
– А ведь умён, шельма, – невесело ухмыльнулся Грибницкий. – Вон как вывернул. Две статьи – бред сивой кобылы, а про Апреля… – Он выразительно хмыкнул.
На фоне историй о том, что Истомин на самом деле был андроидом, сбежавшим из секретной лаборатории, а Третьякова – сумасшедшей, убившей настоящую Магдалену Оскаровну и захватившей её жизнь, статья про Федотова выглядела правдоподобно, да и была написана гораздо более грамотно.
– Обратите внимание, – подал голос Линник, что случалось нечасто, – он ведь намеренно не дал журналу названия. Как знал, что мы попытаемся его запретить. Подстраховался, так сказать.
Сам Линник в последнее время стал нервным. Он всё время оглядывался и вскакивал из-за любого громкого звука. Ясно, он боялся статьи, где открыто могли написать о его нетрадиционной ориентации. Хотя уже много лет никто не обращал внимания на подобные предпочтения, а указывать на них при приёме на работу было законодательно запрещено, Линник всё же заметно волновался. Для этого была причина – многие семьи придерживались традиционных ценностей, а некоторые даже вступали в «Фундаментум», набирающее обороты движение консерваторов, проповедующее ортодоксальное отношение к браку и семье. Словом, Линник боялся огласки и реакции родителей студентов.
– А что, если попытаться найти типографию, где это состряпано? – предложил Лёва. В атмосфере всеобщей нервозности они с Линником даже перестали ссориться.
– Типографий тысячи, – махнула рукой Третьякова. – Да и как мы их найдём? Это в спецслужбы надо обращаться.
– А если привлечь родителей? – сказал Грибницкий. – Может, вместе с Управлением они смогут…