– Всем привет! – голос Хуберта Подпорожского прозвучал чуть громче, чем следовало бы – на сцене как раз разыгрывали отрывок из «Вишнёвого сада». Но Хуберт, не обращая ни малейшего внимания на грозные шипения, спросил: – Слышали про Леру Вавилонову?
– А что с ней? – спросила Агнесса, одновременно с ахами и охами других девочек.
– Ты что, не знаешь? – Астра снова развернулась, чем вызвала грозный взгляд Жюстины Викторовны.
– Нет, не знаю, – солгала Агнесса. Ева, уже набравшая воздух, чтобы рассказать про Лерин шкафчик, длинно выдохнула.
– Она спрыгнула с крыши дома в «Монолите», прямо на эстакаду. Ужас. – Астра покачала головой.
– Говорят, это из-за того, что её отчислили, – произнесла Тоня, перебирая свои разнообразные фенечки.
– А не надо было в пошлых пьяных позах сниматься, – хмыкнул Хуберт.
– Не надо было палиться, – хихикнула Ева и звонко шлёпнула ладонью по подставленной пятерне Хуберта.
Вокруг снова раздалось шипение и злобные просьбы не мешать смотреть концерт.
– Вам не стыдно? Человек погиб. – Астра хмуро глянула на ребят через плечо.– Она ещё писала какие-то письма в администрацию, угрожала, что если её не восстановят, она покончит с собой.
Раздался кашель профессора Грибницкого, заглушивший музыку для фрагмента из балета «Спящая красавица». Все взгляды разом обратились на ложу для педагогов. Гриб виновато кашлянул, сбив с ритма фуэте юную балерину. Его толкнула в бок Магдалена Оскаровна Третьякова, прямая и высокая, как жердь, возглавляющая кафедру лингвистики и прозванная Мышьяком за строгий нрав. Грибницкий и Третьякова были старыми друзьями, работавшими в Гимназии больше тридцати лет, с самого её основания. Кроме них со «времён Потопа» в школе оставалась лишь сидевшая в центре ложи директор – милая седая семидесятилетняя Тамара Александровна Михайловская, доктор педагогических наук, заслуженный учитель, учитель года, трижды лучший педагог десятилетия и так далее, и так далее.
Балет закончился, и на сцену вышли студенты университетской ступени с отрывком из «Горя от ума». Тоня приложила палец к губам и произнесла довольно громкое «Тс-с!». Ясное дело, её бойфренд Тимур исполнял роль Чацкого, а Тоня, встав в полный рост и не обращая ни малейшего внимания на возмущённые реплики окружающих, снимала спектакль на камеру коммуникатора.
– А этот новенький ничего, – прошептала Ева на ухо Агнессе.
– Ты кого имеешь в виду? – спросила Агнесса, стараясь производить как можно меньше звуков.
– Валеолога, кого же ещё, – скучающе вздохнула Ева. Она достала пудреницу и поправляла макияж. – Других новеньких вроде нет.
Сцена из Грибоедова подходила к кульминации, когда из-за сцены отчётливо послышались резкие возгласы. Как обычно, спорили хореограф Марк Андреевич Линник (о нетрадиционной ориентации которого знали все, но вслух не говорил никто) и Лев Артёмович Штоцкий, преподаватель вокала и руководитель хора Гимназии (на его занятиях трижды происходили диверсии, но Лёва, как его между собой называли студенты, как-то умудрялся всё замять и своего места не покидал). Номера этих двоих будто специально ставили в программу друг за другом, что неизбежно приводило к шумным конфликтам между факультетами музыки и танца.
– Может, они когда-нибудь подерутся, – улыбнулась Лиза Сухарева, смуглая танцовщица-стипендиатка, которую хореограф Линник недолюбливал, потому что современный танец ей удавался куда лучше классического.
– Было бы круто, особенно если это будет битва стенки на стенку, – подал голос Арнольд Степной, потомственный режиссёр с театрального факультета. В прошлом году на первое сентября он поставил «Грозу», которую потом выдвинули на премию для молодых деятелей искусства. Критики высоко оценили Катерину в образе яблони, Кабаниху, в роли которой выступала живая свинья, и Варвару в набедренной повязке, гремевшую цепями. Особенно значимым символом было признано место действия – системный блок старого компьютера. Но в этом году Арнольд остался на «скамейке запасных», потому что правила Гимназии не позволяли студентам участвовать в концерте-открытии два года подряд.
Студенты театрального факультета под громкие аплодисменты закончили свой номер, трижды вышли на поклон и уступили сцену пианисту и барышне в кринолине. Пока она, заламывая руки, исполняла партию Татьяны из «Евгения Онегина», из-за кулис доносились частые дробные постукивания – это репетировал степ танцевальный дуэт, который вышел на сцену следующим и ещё десять минут ждал, пока укатят рояль.
– А нас становится всё меньше, – ближе к концу концерта задумчиво проговорила Ева, положив локти на спинку впередистоящих кресел.
– Ты о чём? – спросил Хуберт, отрываясь от планшета.
– О Лере, о ком же ещё, – пожала плечами Ева. – За последние пару лет нас стало как-то заметно меньше.
– Точно, – подхватила Лиза, расстегнувшая форменную перламутровую жилетку. В зале становилось душно. – Сейчас Лера, в прошлом году – Андрюха и Катюха с художественного.
– Ага, пошли на дно под тяжестью собственных корон, – проговорила Тоня, кончиками пальцев порхая по экрану коммуникатора – видимо, выкладывала видео с игрой Тимура в Сеть.
– Зачем же так грубо, – тихо произнесла Астра, снова поворачиваясь в кресле.
– Зато правда, – подала голос Ева, тоже расстёгивая форменную жилетку. – Двойное самоубийство непризнанных гениев. Шумиха-то поднялась…
– Может, если бы их не исключили, они были бы живы, – тихо проговорила Валя Евсеева, тощая прямоугольная художница-стипендиатка с угловатым лицом, прямой чёлкой на половину лба и вьющимся каре. Она весь концерт сидела так тихо, что некоторые ребята заметили её только сейчас.
– И продолжали бы свои похабные перфомансы, да? – скривилась Ева.
– Ты просто не можешь им забыть, что их чаще упоминали, – вскинулась Валя.
– Тихо, тихо, – примирительно прошептала Астра.
– О, кажется скоро конец, – картинно вздохнул Арнольд.
Действительно, после исполнения гимна Гимназии первокурсниками все участники концерта вышли на поклон, и зрителям позволено было разойтись. Ева не утерпела и рассказала ребятам о красном взрыве шкафчика Леры Вавилоновой, так что теперь там как бы случайно собралась целая толпа студентов. Но, к их разочарованию, все следы диверсии уже были уничтожены завхозом – зеркало снова сверкало чистотой, как и полы, и дверцы всех шкафчиков. Правда, сам шкаф, принадлежавший когда-то Лере, отсутствовал.
Шумные группки студентов и родителей выходили из Залы по отдельности, но в холле все скучивались у стены напротив главного входа.
– Что это там? – вытянул шею Хуберт.
Огромный герб школы в круге оказался перечёркнут красным косым крестом. Поверх него чёрной краской кто-то написал «Правда восторжествует!!!».
– Этого не хватало, – пробормотал Грибницкий, надевая очки с прямоугольными линзами. Видимо, он хотел сказать это тихо, но из-за врождённого трубного голоса его слова разнеслись эхом по коридорам корпуса. Толпившиеся вокруг студенты разом притихли. – Экххм… Позвоню завхозу.
Гриб отошёл от студентов, достал коммуникатор и стал сосредоточенно тыкать пальцем в экран.
– Ладно, пошли, – сказала Агнесса, подхватив Еву под руку. – Мой водитель уже приехал, если хочешь, подвезём.
По дороге Ева, не умолкая, восхищалась новым валеологом.
– Ты же его даже не знаешь, – заметила Агнесса, выбрав редкую паузу в трескотне подруги.
– Ну и что, – пожала плечами Ева. – Первое впечатление – самое верное.
– А как же Самсон? – наконец спросила Агнесса.
Это был вопрос, который занимал её с самого утра. Самсон Бурливин, художник с университетского курса, уже год считался официальным бойфрендом Евы.
– Он ещё даже не вернулся с Кипра, – сухо ответила Ева, отвернувшись к окну.
Последний год прошёл для Евы как мелодрама с ночными свиданиями, ссорами, жаркими примирениями, подарками и их уничтожением в пылу размолвок, письмами, разговорами до утра и остальными атрибутами любовных приключений.
А в начале лета Самсон уехал работать на Кипр, где его папа построил гостиницу и предложил сыну оформить холл. И вроде бы всё складывалось неплохо – Самсон регулярно звонил и писал, но дату возвращения откладывал уже трижды, ссылаясь на занятость.
– Может, образуется? – нерешительно протянула Агнесса.
– Может, – пожала плечами Ева, строча что-то в коммуникаторе. – Кстати, как ты думаешь, что за правда должна встор… вострорже… тьфу, ненавижу такие слова.
– Слишком длинно?
– Слишком тупо.
– Правильно, – кивнула Агнесса. – Написали бы лучше «Правда всплывёт». Ближе к истине.
3.
Собственно учёба стартовала второго сентября. В начале дня студенты расходились по общим классам компьютерного обучения, где в «кубиках» проверялось индивидуальное домашнее задание и выдавались конспекты для новых уроков. Подобное преподавание, принятое в большинстве школ, в «Скандерии» занимало минимальную часть времени.
И хотя к творческим порывам студентов в Гимназии относились намного внимательней, чем к «механическому вдалбливанию информации» в их головы, образовательные стандарты никто не отменял, а репутацией соответствия академическим требованиям Гимназия дорожила.
После общих часов студенты отправлялись на живое обучение, особый предмет гордости Гимназии.
В первый день классу, где училась Агнесса, Грибницкий рассказал о поэзии Серебряного века, задал каждому выучить одно понравившееся стихотворение и составить небольшой разбор.
На уроке истории искусств Изольда Петровна Москвина-Котова, бряцая множеством подвесок и бус, изящно размахивая руками в браслетах, пустилась в пространные рассуждения об американской живописи двадцатого века и предложила каждому написать рефлексивное эссе на тему «Сиреневый туман».
Завершением первого учебного дня стала валеология. Этот предмет в Гимназии (как и во всех остальных школах страны) делился на две части – теория в форме лекций и практика на поле за зданием Гимназии или в находившемся там же павильоне.