– Ничего, нормально. – Агнесса лгала, она давно не чувствовала себя хуже.
– Этот Литвин – ищейка. Я узнавал. Землю есть будет, но не отступится. – Долгих расстегнул форменный тёмно-синий китель, чтобы поудобнее устроиться на диване.
– Значит, он выяснит, что Несс этого не делала. Правда же?
Долгих только молча пожал плечами.
– Я этого не делала, – со вздохом сказала Агнесса.
– Конечно! Это все знают! – энергично закивала Ева.
– Да ладно, – произнёс Долгих, откинувшись на спинку дивана, – тебе светит максимум клиника.
– Вот именно! – торопливо подхватила Ева. – Ничего особенного! Всего-то.
– Что? – спросила Агнесса, уловив чересчур активное поведение подруги.
– Ну… там этот Правдоруб опять. – Ева, криво улыбнувшись, достала из сумки цветастый буклет.
Бегло пролистав брошюру, Агнесса увидела не меньше десятка собственных фотографий. Поняв, что номер целиком посвящён ей, отложила в сторону.
– Потом почитаю. Что там насчёт…?
– Следим, – закивал Долгих.
– Я вот что подумала. – Агнесса, поджав одну ногу, облокотилась на спинку дивана, подперев голову рукой. – Если эта Дина была в тот день в «Лабиринте», значит, у них там могла быть какая-то сходка.
– «Лабиринт» – большой район, – задумчиво произнёс Долгих. – Но камеры есть и там. Может, кстати, и тебя рассмотрим.
– А что ты там делала? – включилась Ева.
– Ездила к Котовой.
– А зачем? – оживилась Ева.
– Помнишь видео с её сеанса? Знаешь, кто его снимал?
– Э… и кто?
– Дина.
– Да ладно! – Ева округлила глаза. – А кто тебе сказал?
– Сама Котова. Я за тем и ездила к ней.
– Опять эта Ростова, – поморщился Долгих.
– А почему она раньше не рассказала? В смысле – Котова, почему она раньше не сказала, что это Ростова снимала сеанс? – Ева смотрела то на отца, то на подругу.
– Да просто пожалела эту Дину. – Агнесса задумчиво тёрла пальцами висок. – Талантливая стипендиатка, не с той компанией связалась. Вроде как её спасать надо, а не топить.
– Зато Ростова Котову не пожалела, – сказала Ева, опершись локтями на колени.
– Вот именно. Вы смогли найти типографию? – Агнесса обратилась к Долгих, указав на журнал Правдоруба.
– Судя по всему, они пользовались разными типографиями, – отмахнулся прокурор. – Ты мне вот что скажи – будут ещё сведения?
– Думаю, нет. По крайней мере, пока я здесь. – Агнесса обвела взглядом гостиную.
– Значит, мы начинаем. – У Долгих заблестели глаза. – Кто будет первым?
– Выбор-то небольшой. – Агнесса не чувствовала никакого энтузиазма. – Ростова пока в образе жертвы.
– Это не надолго, – пообещал Долгих.
– Валя вам что-то скажет только в одном случае – если вы прижмёте Хуберта.
– Хуберт?! – У Евы челюсть отвисла, она так и застыла с выпученными глазами и открытым ртом.
– А ты думаешь, ради чего Валя ввязалась в эту историю? – улыбнулась Агнесса. – Голову слепила, фотографию мне подбросила, тебе прислала венок.
– Ты думаешь, это она его прислала? – Ева выпрямилась и теперь смотрела на Агнессу недоверчиво, чуть искоса, сузив глаза.
– А кто ещё знал, что мы там соберёмся?
– Венок могли просто так прислать, без привязки ко времени, – вставил Долгих.
– Нет, – покачала головой Агнесса. – Они всё так и наметили – чтобы на людях, чтобы унизить. Когда что-то выбивает из колеи на публике, реагируешь острее. Зачем им, по-твоему, нужен Правдоруб? Для шумихи.
– То есть, она хотела меня… – Ева махала руками перед лицом, чтобы не заплакать.
– Унизить, – закончила за подругу Агнесса. – И мне голову подсунули тоже в публичном месте. И шкафчик первого сентября. Видимо, мы тогда случайно его открыли раньше времени, а они планировали хлопок после концерта. И фонтан, и душевая. Как весело, когда все голые и напуганные.
– Тварь, – выплюнула Ева. – А Хуберт? Как ты узнала?
– А кто потащил вас в усадьбу в Растяпинске, заранее зная, что это опасно? И ведь как рассчитал – понял, что я не поеду, а значит, можно будет сказать, что это я специально вас туда отправила.
– Но он же сам поехал, – прищурился Долгих.
– Наверное, он просто не ожидал, что всё именно так кончится.
– А почему ты думаешь, он заранее знал, что там опасно? – Ева слегка склонила голову набок.
– Он меня как-то очень подробно расспрашивал об усадьбе – что да как. А насчёт мутантов Черноречья – так у него в профиле висят аж три документальных фильма. Сама посмотри.
Ева достала коммуникатор и стала быстро щёлкать по экрану.
– А как ты узнала, что Евсеева по нему сохнет? – спросил Долгих, бросив короткий взгляд на коммуникатор дочери.
– А кто первый лайкает его стихи?
Ева подвинулась к отцу, показав экран коммуникатора.
– Евсеева, – кивнул Долгих.
– И потом, разве ты не видела, как она на него смотрит? – спросила Агнесса у Евы. – Понимаешь, человек становится сам собой, только когда думает, что его никто не видит. Всего-то и нужно, что капелька наблюдательности. Когда Валя думала, что на неё никто не смотрел, она прямо таяла рядом с Хубертом. Я думала, все это заметили. Разве нет?
– Не все такие наблюдательные, знаешь ли.
– Вот с них и начнём, – потёр руки Долгих.
– А эта пигалица Соня? – спросила Ева, постукивая углом коммуникатора по подбородку.
– С ней может быть проблема – она вполне может взять всё на себя.
– Дура, – фыркнула Ева.
– Зато самоотверженная, – улыбнулась Агнесса.
– Ладно, поехали, – скомандовал Долгих и поднялся, потирая руки.
– Пока-пока, – на прощание прощебетала Ева.
Когда Долгих ушли, в доме повисла давящая тишина. Агнесса подняла со столика буклет и подошла к окну. Непрекращающийся дождь сплошной серой пеленой накрыл пруд с цветущими лилиями, белую беседку и розарий, так что сад стал похож на старую выцветшую фотографию.
Агнесса почти не включала свет – сумерки всё же лучше, чем резкое электричество. Когда всё видно, одиночество буквально вопит, выскакивая из-за каждого угла.
Правдоруб, как обычно, не утруждал себя подтверждением фактов или хотя бы формальной проверкой достоверности. На первой странице он возмущался «дерзким нападением Агнессы Русаковой на талантливую студентку-стипендиатку», далее шли пассажи о «жестоком избиении», «многочисленных травмах» и «неотвратимости наказания». Правдоруб призывал подписать петицию об исключении Агнессы из Гимназии и объявил сбор средств для помощи Леопольдине.
Потом одна за другой следовали статьи о самой Агнессе. Правдоруб выложил личный рейтинг Агнессы, «на удивление низкий», обвиняя её в лени и бездарности. «Как руководство Гимназии допускает пребывание в своих стенах студентки, за год опубликовавшей всего три откровенно слабых рассказа, авторство которых вызывает многочисленные сомнения? – задавался вопросом Правдоруб. – Разве не труд является одним из составляющих кредо «Скандерии»? Где же здесь трудолюбие? Где работоспособность и самоотдача? В то время, когда другие студенты день и ночь шлифуют таланты и участвуют во всевозможных мероприятиях, Агнесса Русакова позволяет себе почивать на лаврах и бросать читателям подачки в виде отписок, которые и рассказами нельзя назвать. Что же позволяет ей оставаться в рядах одарённейших молодых людей этого столетия, занимая чьё-то место? Неужели только щедрые материальные вливания родителей? Готово ли руководство Гимназии так бесстыдно торговать собственными принципами и репутацией, разрешая ленивой и весьма посредственной, с позволения сказать, писательнице, носить гордое звание студентки «Скандерии»?»
Правдоруб в красках описывал происшествие в Растяпинске, упоминал о поездке в усадьбу (конечно же, обвиняя Агнессу, которая ехать не пожелала) и красочно описывал драку в Учебном квартале. Автор статьи сокрушался о том, что «студентам с подвижной психикой дозволяется сидеть за одной партой с совершенно здоровыми детьми, подвергая последних опасности».
Дальше повторялись ранее сказанные гадости об отце Агнессы и её друзьях – Еве, которую назвали «мыльным пузырём», Астре с «сотней пластических операций», суициднице Тоне, «тоже известной своей психической нестабильностью», бездарном Тимуре и плагиаторе Арнольде. И лишь о Вале и Хуберте не сказано ни слова. Зато хвалебная песнь Лере Вавилоновой и её «пророчествам».
– Опять прокололись, – пробормотала Агнесса.
А ведь Правдоруб в чём-то прав. За низкий личный рейтинг и почти нулевое годовое портфолио действительно могли поставить вопрос об исключении.
В дверь позвонили. Охранник вышел и через пару минут принёс свёрток, уже прошедший внутреннюю проверку.
– Спасибо, – кивнула Агнесса. Когда охранник ушёл, она отложила журнал и развернула посылку. Это прибыл её заказ – бумажные «Записки из мёртвого дома» в хорошем состоянии. Листая книгу, Агнесса медленно пошла в библиотеку, где хранилась коллекция бумажных книг, которую отец считал пустой тратой денег.
Агнесса, пожалуй, могла бы писать записки из своего дома, который живым тоже не назвать. Только вот не пишется. Уже год. Книга отправилась на полку к другим раритетным экземплярам.
В углу, на нижней широкой полке примостился пластиковый макет головы. Рядом – фотография с прицелом. И ещё карточка с лицом, практически один в один повторяющим черты самой Агнессы. Только стрижка короткая, а в петлице – алый бант. Варя Гранитова, она же графиня Иоанна Русакова, красная карательница, не подлежащая реабилитации. Только вот документы, которые Агнесса достала у подпольных архивариусов, говорили о том, что Иоанна спасала людей. Выдавала трупы случайных покойников за якобы расстрелянных ею священников и белых офицеров, помогая последним бежать.
Надо же, какой взгляд. Агнесса наклонилась к фото ближе. Иоанна смотрела на неё живыми чёрными глазами. Интересно, и Агнесса так смотрит? Как снайпер?
В затылке засвербело. Агнесса резко обернулась, но увидела лишь сгущающуюся тьму. Вдохнула. Выдохнула. Мерзкое липкое чувство, будто за ней кто-то идёт по пятам.