И как ребята могли встретить Варю-Иоанну? Вряд ли она до сих пор жива, хотя сведений о смерти вообще не удалось найти, она сгинула в послевоенное время. Исчезла. И документы тогда потерялись во всеобщей неразберихе.
Но Ева клялась, что в заповеднике была именно она. И остальные подтвердили. Массовая галлюцинация? В общем-то, ничего удивительного. В той зоне отчуждения вообще много чего непонятного происходит.
Ева. Такая живая, эмоциональная, весёлая. Интересно, почему Ева с ней дружит? Агнесса не стала бы с собой дружить.
А не так уж и плохо, что её заперли. Как же трудно каждый день изображать эмоции, смеяться, отвечать на вопросы, улавливать, что говорят другие и реагировать, как нормальный человек. Когда внутри – пустота.
Агнесса закрыла лицо руками. Она каменная. Бесчувственный булыжник. Кругом голоса, смех, люди с эмоциями, влюблённостями, планами, воспоминаниями. А она в полном одиночестве, как маяк на скале посреди моря. Всегда одна, даже в толпе. Как тогда, когда поезд перевернулся. Кругом кричали, выли, бежали, помогали друг другу. Маленькая Агнесса сидела в снегу, глядя на окровавленную ладошку, а все пробегали мимо. Вот тогда она и осталась одна.
22.
Многие ожидали, что разразившийся скандал станет для «Скандерии» последним, особенно учитывая, что за год репутация школы сильно пошатнулась. Однако трудности заставили студентов и их родителей сплотиться и использовать своё влияние и связи на благо школы.
Шумиху в прессе успешно увели в русло разговоров об общем падении нравственности, кое-то откопал похожие случаи, происходившие в других школах страны. Эксперты на ток-шоу часами спорили о пересмотрах законов, методах преподавания и обучения педагогов, но, как это обычно бывает, по факту никаких мер принято не было, и всё ушло в слова и пререкания.
Вечеринку объявили рядовой попойкой, хотя и имевшей неприятные последствия. Истомин получил очередное предписание на занятия с психологами и другими специалистами Управления.
Линнику повезло меньше. Началось новое расследование, обещавшее быть долгим и неприятным. Связи с учениками, о которых открыто писал Правдоруб, считались одним из наиболее тяжких преступлений и при наличии малейших подозрений или слухов преподаватель сразу отстранялся от работы. С другой стороны, за подобную клевету можно получить срок, но ведь ещё нужно разобраться, кто прав, а кто виноват.
Хотя Истомина и не лишили лицензии, вопрос о его допуске к работе в Гимназии оставался открытым. Вопрос о контракт на следующий год оставался открытым. Михайловскую до сих пор не восстановили в должности, а Третьякова не спешила включать Истомина в перечень заслуживающих доверия педагогов.
Из профессорского состава Гимназии уже выбыла Тяпкина-младшая, добровольно отказавшаяся от лицензии, а Москвина-Котова обещала вернуться к работе в сентябре, когда «шумиха немного уляжется».
Никто из студентов тоже не получил серьёзных взысканий, за исключением Сони, в деле которой уже стояла пометка о нарушении общественного порядка и порче муниципальной и частной собственности. Теперь ей пришлось посещать психолога, а в деле появились записи о непристойном поведении. Впрочем, такую метку поставили всем участникам вечеринки в Тополях.
Травма Викента Левиафана оказалась не слишком серьёзной, он отделался небольшой трещиной в затылочной кости и сотрясением мозга.
На этом шумная часть истории с вечеринкой завершилась. Ей на смену пришла кампания против Агнессы Русаковой. Когда с неё сняли ограничения, Правдоруб снова забился в истерике, вопя о подлоге доказательств, затёртых записях камер и опасности для студентов.
Истомин внимательно следил за делом и знал, что момент нападения на Дину в радиус обзора видеокамер не попал, зато почти весь путь Агнессы в тот день в «Лабиринте» оказался записанным почти пошагово. Но многие верили, что она вполне способна была из мести организовать нападение. Истомин же сомневался, что Агнесса могла так глупо проколоться. С другой стороны, он давно перестал понимать, чего от неё можно ожидать.
Упиваясь ролью жертвы, Дина наотрез отказывалась находиться в «опасной близости» от Агнессы, о чём кричала во всё горло прямо в коридорах. Но занятия уже закончились, и на неё мало кто обращал внимание.
Истомин принял экзамены, и к концу июня был совершенно свободен, однако из-за непонятной ситуации с контрактом не мог уехать домой. Он проводил время за книгами, фильмами и прогулками.
Утром двадцать пятого июня Истомин отправился на пробежку. В конце месяца установилась безветренная засуха, так что газоны и скверы зеленели лишь благодаря механическому поливу. Из-за духоты и пыли дышалось трудно, но Истомин своей привычки не бросал, потому что бег всегда помогал ему расслабиться, особенно если нужно было что-то обдумать и принять решение. Истомин не заканчивал пробежку до тех пор, пока не находил выход из проблемной ситуации. Теперь же он просто наматывал круги по Профессорскому кварталу, стараясь вообще ни о чём не думать.
Когда Истомин принимал душ после пробежки, в дверь позвонили. За всё время, которое Истомин провёл в этом городе, у него ни разу не было гостей. Наскоро натянув на ещё влажное тело домашний спортивный костюм, он открыл дверь. На пороге стояла Агнесса.
– Здравствуйте, – произнесла она обычным ничего не выражающим тоном.
– Здравствуйте, – машинально ответил Истомин. Он прирос к полу у открытой двери, ошарашенный её приходом, и не мог придумать, что сказать.
– Вы меня не пригласите? – медленно произнесла Агнесса, когда пауза затянулась.
Истомин молча отступил, пропуская Агнессу. Ну вот, теперь он собственноручно вобьёт последний гвоздь в гроб своей карьеры.
На Агнессе было очень короткое серое летнее платье, собранные в высокий пучок волосы открывали длинную шею с розовыми шрамами. Агнесса медленно вошла в квартиру, цокая по паркету высокими каблуками.
Истомин шёл за ней, чувствуя, как холодные струи воды стекают с волос за шиворот.
– У вас мило, – бесцветно произнесла Агнесса, окидывая жилище Истомина отрешённым взглядом. – Даже порядок. Редкость для одиноких холостяков.
– Вы знаете много одиноких холостяков? – спросил Истомин. Агнесса смерила его медленным, ничего не выражающим взглядом. Из-под неглубокого выреза платья резче проступили розовые шрамы с обеих сторон шеи.
– Я подумала, мне стоит вас поблагодарить, – сказала Агнесса, глядя мимо Истомина. – Я в курсе, кто приложил Левиафана, и за что.
– И откуда вы это знаете? – спросил Истомин. Вода, стекающая за воротник, стала вдруг обжигающе горячей.
– Я же не дура, – просто сказала Агнесса. – Проблема в том, – она сделала шаг к Истомину, – что о травме Левиафана знаю не только я.
Теперь она пристально смотрела в глаза Истомина.
– А кто ещё? – он почему-то говорил шёпотом.
– Наш общий друг Правдоруб.
Истомин чувствовал, что ещё чуть-чуть – и мир начнёт вращаться, так действовал на него прожигающий взгляд чёрных глаз. От обморока его спас ещё один звонок в дверь. Агнесса резко отвернулась, мир перестал расплываться.
– Чтоб тебя, – процедила Агнесса. – Здесь есть, где спрятаться? Где? Ванная? – медленно, разделяя слова, спросила Агнесса.
– Туда. – Истомин кивнул на дверь душевой.
Агнесса закрыла за собой дверь, а Истомин посмотрел на экран домофона, жалея, что не сделал этого при первом звонке. На экране появилось изображение Сони Рябининой, оглядывающейся по сторонам и грызущей ноготь. Истомин прислонился к стене и закрыл глаза, слушая собственный пульс. Звонок повторился дважды. Когда тишина затянулась, Истомин снова посмотрела на экран. Площадка пустовала.
Спокойно и невозмутимо выплыла Агнесса.
– Вы сегодня популярны, – пробормотала она, поправляя прядь волос на затылке. – А зеркала у вас нет?
– Зачем вы пришли? – прямо спросил Истомин.
– Я уже сказала всё, что хотела. – Агнесса снова смотрела сквозь Истомина. – Я узнала больше, чем рассчитывала. Ребёнок оказался не вашим? Это вас тогда спасло?
– Послушайте… – Истомин сделал шаг к Агнессе.
– Да не переживайте вы так, – махнула рукой Агнесса. – Я никому ничего не расскажу. И шантажировать вас тоже не буду. Хотя интересно было бы попробовать. – Теперь она со странной улыбкой смотрела в пространство.
– Вы знаете, кто такой Правдоруб? – спросил Истомин.
– Да. – Агнесса тряхнула головой, как бы отгоняя ненужные мысли.
– Давно?
– Давно. – Она бросила на Истомина пронизывающий взгляд. – И вы, если не дурак, должны были бы догадаться, кто блистает своими талантами на страницах этого поганого журнальчика.
– И кто это? – нетерпеливо спросил Истомин.
– Я вам не скажу. Пока.
– Почему?
– А почему я до сих пор этого не сделала? – насмешливо спросила Агнесса. – Всё хорошо в своё время.
– Послушайте, – Истомин подошёл к Агнессе так близко, что видел собственное отражение в её чёрных глазах. – Вы знали, кто пишет эти статьи, и спокойно наблюдали, как люди сходят с ума, как они провалиться готовы… Да вы…
– Что? Разве меня тоже не зацепило?
Агнесса стояла, прижавшись спиной к стене, Истомин нависал над ней, тяжело дыша, в висках стучало.
– Есть ещё такое понятие, как доказательство, – спокойно сказала Агнесса. Она резко отлепилась от стены, и Истомин сделал шаг назад. – Мне пора идти.
Уже у двери Агнесса обернулась.
– А вы мне нравитесь. При других обстоятельствах мы могли бы подружиться.
Сделав шаг за порог, она задела большой предмет в пластиковой обёртке, прислонённый к косяку на лестничной клетке.
– Это, наверное, Рябинина оставила, – пробормотал Истомин.
– Не буду мешать, – насмешливо произнесла Агнесса и поцокала вниз по лестнице.
Истомин захлопнул дверь. Студентки, подарки. Ладно, хоть соседей поблизости не было. Однако никогда нельзя быть уверенным, что никто ничего не заметил. С другой стороны, терять ему, похоже, больше нечего.