В эти выходные Гриб прибыл сюда просто на отдых, чему очень радовался. Его жена приготовила целую корзинку домашнего полусинтетического безглютенового печенья, по вкусу ничуть не уступавшего натуральному. И теперь, когда Агнесса принесла кружку обжигающего имбирного чая (полностью натурального), Гриб чувствовал себя абсолютно счастливым – студенты при деле, следит за ними молодой педагог, а сам профессор вроде бы и на службе, а по факту лишь греет косточки в шезлонге.
– Не желаете плед? – спросила Агнесса.
– О нет, благодарю, сегодня так тепло. – Грибницкий вдохнул прогретый солнцем осенний воздух. – А почему вы не играете вместе со всеми?
– Настроения нет, – отозвалась Агнесса. – Если вам что-нибудь понадобится, мы с Евой вон там. – Она указала на пару жёлтых шезлонгов неподалёку.
– Прекрасно-прекрасно, – закивал Грибницкий. – Если вдруг мне понадобится помощь, вы быстро меня спасёте. Позвольте предложить вам печенье.
Агнесса аккуратно взяла два печенья и всё-таки оставила рядом с шезлонгом Грибницкого тёплый клетчатый плед.
– Держи, – она протянула одно печенье Еве и села в шезлонг.
– Спасибо. Хорошо, что мне не надо считать каждую крошку, как Астре. Кстати, где она?
– «Щелкунчик» репетирует. – Агнесса тонкими пальцами разломила печенюшку пополам.
– А-а, – протянула Ева, откусывая печенье. – А вкусно. Интересно, он сам печёт?
– Супруга, насколько я знаю.
– А правда, что она его моложе на тридцать лет?
– Вот это не наше дело, – ответила Агнесса, тоже похрустывая печеньем.
– А почему ты не играешь? – спросила Ева после паузы.
– Настроения нет, – механически произнесла Агнесса, наблюдая за неудачной подачей Тимура и держа печеньку двумя пальцами.
– У тебя при приближении Истомина всегда настроение пропадает.
– Именно так. – Агнесса помрачнела.
– Пробовала с ним поговорить?
– О чём?
– Он ведь и правда придирается. Даже я заметила.
Накануне Агнесса, Ева, Валя и Тоня сравнивали свои тесты по валеологии. Тест Агнессы явно судили куда строже, чем остальные – правильных ответов вполне хватало на девять баллов, но внизу листа стояла цифра восемь. А вот Еве, которая по стандарту дотягивала только до шести, Истомин вывел семь.
И снова почти без замечаний.
– Почему-то он тебя не любит. – Ева лежала в шезлонге, закрыв глаза и завязав футболку в узелок под грудью, чтобы подставить солнышку живот. – А может, он просто не умеет писать?
– Мне его любовь не нужна. Оценивал бы объективно. – Агнесса оторвалась от наблюдения за игрой и повернулась к подруге. – А как у тебя с Самсоном?
– Никак, – равнодушно пожала плечами Ева.
– То есть, ты не к нему убегаешь каждый вечер, когда якобы ночуешь у меня?
– Нет, – улыбнулась Ева, не открывая глаз.
– Кто? – тихо спросила Агнесса, наклонившись к подруге, которая только шире улыбнулась.
– Приходи ко мне на неделе, – сказала Ева после небольшой паузы. – Я новую картину скоро закончу.
Через некоторое время матч завершился, Истомин объявил свободные игры и подошёл к Грибницкому, который мирно похрапывал в шезлонге. На звук рокота его храпа несколько раз приходили служащие парка. Осторожно побродив вокруг и удостоверившись, что это всего лишь пожилой профессор решил прикорнуть, они произносили пару слов в свои рации и удалялись.
Солнце переместилось, профессора накрыла тень от дуба, и Агнесса набросила на спящего Гриба плед.
– У вас всё в порядке? – Истомин наклонился к Грибницкому.
– Что? – проснулся Гриб. – А, это вы. Что, уже доиграли? Кто выиграл?
– Ничья, – сказал Истомин. – Вам нужно что-нибудь?
– Нет, спасибо, у меня всё в порядке, – ответил профессор, устраиваясь поудобнее. – Не хотите ли присесть? – Он кивнул на стоявший рядом пустой шезлонг. – Хотя компания такого старого гриба, как я, вам вряд ли будет интересна.
Истомин сел в предложенный шезлонг.
– Как вам нравится в Гимназии? – спросил Грибницкий, сцепив руки на животе.
– Всё хорошо, – коротко ответил Истомин, наблюдая, как Валя и девочка с музыкального факультета играли в бадминтон.
– Позвольте спросить, вы потомственный педагог?
– Как вы догадались? – Истомин удивлённо повернулся к Грибницкому.
– Интуиция, – пожал плечами старый профессор. – Ваша мама преподаёт?
– Здесь интуиция вас тоже не подвела. Да, мама преподаёт, а папа доктор. Я всегда мечтал стать учителем, а моя сестра – врачом.
– Прекрасные стремления, прекрасные, – улыбнулся Грибницкий. – Рад, что ваша мечта исполнилась. А ваша сестрица, она тоже добилась желаемого?
– Нет, – Истомин помрачнел. – Она закончила только курсы секретарей, теперь работает в конторе при заводе и учится заочно на искусствоведа.
– Такое обучение недёшево, – вздохнул Грибницкий. – Если я правильно понимаю, вы набрали так много часов, чтобы разделить с семьёй затраты?
– Да, – мрачно произнёс Истомин, жалея, что ввязался в разговор. Его сестра с огромным трудом закончила курсы, а теперь никак не могла справиться ни с работой, ни с учёбой. Уже дважды она брала академический отпуск и трижды меняла место работы. Осенью их маме всё-таки удалось уговорить Вику вернуться в академию, а Истомин снял самую дешёвую квартиру и взвалил на себя максимальную нагрузку в Гимназии, чтобы оплатить очередной семестр. Далось ей это искусствоведение.
– Если не секрет, у вас есть племянники? – продолжал расспрашивать Грибницкий.
– Да, двое. Младший пока в яслях при больнице, где работает отец, а старшая в этом году пошла в школу.
– Туда, где вы преподавали? – спросила вдруг Ева со своего места.
– Да, туда. – Истомин нахмурился. Он не обратил внимания на Еву и Агнессу, сидевших совсем рядом.
– А муж у вашей сестры есть? – снова спросила Ева, запрокинув голову, чтобы лучше видеть Истомина.
– Не думаю, что это корректный вопрос, Ева, – сказал Грибницкий, выразительно поводя кустистыми бровями.
– А, ну да. Был бы муж, он бы за неё платил. Всё правильно. Что? – последний вскрик относился к Агнессе, которая ткнула подругу в плечо.
– Надеюсь, ваша сестра станет высококлассным специалистом, – сказал Грибницкий, обращаясь к Истомину.
– Я тоже на это надеюсь, – пробормотал тот.
– Вот именно, – снова подала голос Ева. – Ничего нет хуже, чем недоврач. Или недопедагог, или другой плохой специалист. Не умеешь – ищи другое место.
– Кажется, пора собираться. – Грибницкий посмотрел на часы и, кряхтя, поднялся с шезлонга.
Солнце уже село, когда студенты загрузились в омнибус. Небо затянули тучи, и огни города ярко просвечивали сквозь тёмные запотевшие окна, залитые струями дождя. Грибницкий, стоило ему усесться в мягкое кресло, тут же заснул, Истомин использовал время в пути, чтобы набросать в планшете отчёт о пикнике.
Омнибус плавно завернул на стоянку у Гимназии, где студентов уже ждали их авто с водителями. Истомин проследил, чтобы студенты организованно вышли, и отмечал всех в таблице, пока они, ёжась от мокрого холода, приплясывали рядом. Вдруг кто-то ткнул Истомина промеж лопаток, так что он даже непроизвольно вскрикнул. Обернувшись с готовностью отчитать зарвавшегося ученика, Истомин захрипел, проглотив свой порыв – сзади стоял Грибницкий и выразительно двигал густыми бровями. Видимо, он ткнул Истомина тростью. Вопрос о происходящем так и остался незаданным, потому что раздался звонкий девчачий возглас, потом кто-то громко произнёс:
– Ничего себе!
Гриб разочарованно закатил глаза и захромал к воротам, на ходу размахивая тростью, чтобы разогнать скучившихся студентов.
– Расходитесь! Расходитесь! – рокотал Грибницкий. – Не на что здесь смотреть!
– Да ну! А может, есть? – Ева проскользнула мимо Истомина.
– Не подходите! – гремел голос Гриба. Пробираясь сквозь толпу, Истомин в резком свете фонарей увидел силуэт старого профессора, поднявшего руки вверх, чтобы не дать студентам подойти к… Истомин замер на миг, потом прибавил шаг. За спиной профессора плавно поворачивался чей-то силуэт, возвышаясь на метр над Грибом. На одном из фонарей висел человек. Лампа фонаря не работала, поэтому качающаяся фигура висельника как бы мерцала, освещаемая лишь косыми лучами, и от этого походила на привидение.
– Да это просто манекен! – разочарованно протянул кто-то из студентов.
– А одет как Лера, – сказал где-то рядом голос Хуберта Подпорожского.
Истомин наконец добрался до погасшего фонаря. Действительно, на верёвке болталась пластиковая кукла в человеческий рост, одетая в рваные джинсы и чёрную футболку с белым принтом. На голове криво висел парик в виде стрижки-каре.
– С чего ты взял, что это Лера? – раздался голос Евы.
– Видишь, у неё на футболке Вавилонская башня, – пояснила какая-то девочка. – У Леры была точно такая.
– Может, это и есть её футболка? – предположил кто-то из студентов.
– Смотрите-ка! – одна из девочек, пробравшаяся мимо Грибницкого к манекену, крутанула его по оси. Медленно повернувшись, кукла подставила неверному свету спину, на которой оказался приколот большой пластиковый лист, исписанный разноцветными маркерами.
– Что там? Что? – спрашивали студенты, вытягивая шеи.
– «Убита за правду», – громко прочитала девочка, уворачиваясь от Гриба.
Пытаясь не пустить студентов ближе, Истомин краем глаза заметил, как Ева, только что с энтузиазмом разглядывающая куклу, резко развернулась и, не обращая внимания на толпу и выкрики окружающих, стала проталкиваться к стоянке, где у машины её ждала Агнесса. Сложив на груди руки, она спокойно наблюдала за происходящим. Как только подбежала Ева, они быстро сели в машину и уехали.
7.
Через неделю девочки собрались в пентхаусе семьи Евы на девичник, устроенный по поводу завершения новой картины. Не было только Лизы, работавшей на подтанцовке в гастрольном туре известной певицы.
Хозяйка встретила подруг в глянцевом лиловом мини-платье без бретелек.