Скандинавская мифология. Энциклопедия — страница 17 из 71

Гудрун долго оплакивала убитого мужа. Ее плач в эдди- ческой «Первой песни о Гудрун» — один из лучших образцов погребального плача в мировой литературе:

Так было — смерти

желала Гудрун,

над Сигурдом мертвым

горестно сидя;

не голосила,

руки ломая,

не причитала,

как жены другие.

Мудрые ярлы

к ней подходили,

скорбь ее

пытались рассеять.

Не было слез

горючих у Гудрун, —

горе великое

грудь разрывало.

Сигурд рядом

с сынами Гьюки

как стебель лука,

из трав встающий,

как в ожерелье

камень сверкающий,

самый ценный

среди каменьев!

Чтили меня

воины конунга больше,

чем дев Одина смелых.

Как ивы листва,

стала я жалкой, —

смерть повелителя

сделала это!

Ни на скамье

его нет,

ни на ложе, —

в этом повинны

Гьюки сыны!

Гьюки сыны

повинны в несчастье,

горькие слезы

льет их сестра!

Как ваши клятвы

ложными были,

пусть ваши

земли так опустеют!

Гуннар, не впрок

пойдет тебе золото;

эти запястья —

гибель твоя,

ты ведь Сигурду

клятвы давал[63]!

Брюнхильд и Гуннар. Иллюстрация XIX в. к «Старшей Эдде».

Оплакав Сигурда и выпив напитка забвения, Гудрун повторно вышла замуж — за гуннского конунга Атли, по одной из версий предания, брата Брюнхильд. Атли, возжаждав золота Андвари, заманил к себе Гуннара и Хегни и завладел золотом, убив обоих Гьюкунгов: у Хегни вырезал сердце, а Гуннара велел бросить в ров со змеями[64]. Гудрун жестоко отомстила мужу за смерть братьев: она умертвила своих сыновей от брака с Атли и дала ему съесть их сердца, после чего убила и самого Атли и сожгла его палаты.



Эддическая «Третья песнь о Гудрун» гласит:

Атли беспечный

пьян был от пива,

меча не схватил,

не противился Гудрун,

иными бывали их

прежние встречи,

когда он при всех

обнимал ее нежно!

Постель она

с лезвия кровью

насытила рукой,

в Хель ведущей,

выгнала псов,

дверь заперла,

подняла домочадцев,

дом запалила

в отплату за братьев.

Всех предала огню,

кто вернулся

из Мюркхейма вспять

после Гуннара смерти;

рушились балки,

дымилось капище,

Будлунгов двор,

щитоносные девы

падали мертвые

в жаркое пламя[65].

* * *

Скандинавская эпическая история рода Вельсунгов-Гьюкунгов завершается бросанием сокровищ Андвари в воды Рейна и смертью Атли и Гудрун в пламени пожара. В XIX столетии эту историю творчески переработал Рихард Вагнер. В его творчестве мотив проклятого золота стал доминирующим: золото — главная тема Вагнера-поэта, Вагнера-композитора, Вагнера-мыслителя. Золото есть символ, если не синоним власти, и мир, по Вагнеру, обречен на гибель, если он не сумеет избавиться от этой власти. Вагнеровский пессимизм — родственный пессимизму А. Шопенгауэра и, вне сомнения, несколько преувеличенный потомками — оказал значительное влияние на европейскую мысль. К примеру, А.Ф. Лосев вспоминал: «Насколько я себе представляю, именно Вагнер, формулировал для меня то мое глубочайшее настроение, которое сводилось к чувству надвигающейся мировой катастрофы, к страстному ожиданию конца культуры и чего-то действительно вроде мирового пожара».


К. Экерсберг. Смерть Бальдра (ок. 1840 г.).

Оперная тетралогия «Кольцо Нибелунга» целиком построена на мотиве проклятого золота. Первая часть тетралогии, «Золото Рейна», начинается с того, что властитель нибелунгов Альберих добивается любви русалок Рейна, хранительниц золотого клада. Русалки отвергают его, и тогда уязвленный их насмешками Альберих похищает золото, о котором одна из русалок говорит так:

Весь мир властно

наследует смелый,

Золото Рейна

в перстень сковав:

в том перстне — безмерная мощь[66]!

Но сковать этот перстень дано не всякому. Это сумеет сделать лишь

тот, кто отвергнет

власть любви,

кто сладких ласк

лишит себя, —

лишь тот волшебною силой

из золота перстень скует!

Похитив золото, Альберих проклинает любовь и тем самым обретает возможность выковать перстень, дающий власть над миром. Вагнер строго следует мифологической традиции: этот перстень приумножает богатство Альбериха. Вот что говорит Миме, брат и жалкий раб властителя Нибелунгов:

Коварством злым

добыл Альберих

подводный клад

и сковал кольцо;

и теперь перед

ним трепещем

мы в страхе:

мой брат силой

перстня всех нас

обратил в рабов.

Прежде беспечно

мы своим женам

в блестках ковали

тонкий убор, —

много нарядных вещиц, —

и рады были труду.

А ныне в ущельях,

по воле злодея,

мы служим все

ему одному.

Ненасытный брат

кольцом узнает,

где скрыт

подземный огонь золотой:

и вот мы копаем,

ищем и роем,

добычу плавим

и сплавы куем;

свой покой забыв,

владык копим мы клад.

Боги Вотан (Один) и Логе (Локи) спускаются во владения Альбериха, чтобы забрать у него похищенное золото, — богам нужно расплатиться с великанами Фафнером и Фазольтом, которые воздвигли им небесный чертог. Причем обоим известно, что Альберих выковал себе перстень, и Вотан намеревается забрать у него кольцо:

Владеть этим перстнем

я считаю полезным.

Боги находят Альбериха и пытаются выманить у него золото. А тот в ответ произносит горделивые слова:

В облаках живете вы,

не зная забот, —

смеясь, любя…

Но мой кулак,

кулак золотой, вас поймает!

Как от любви

отрекся я,

так и вы все

с нею проститесь!

Вот золота блеск, —

его вы будете жаждать!..

Однако спесь Альбериха оказала ему злую услугу: хитроумный Логе сумел обезвредить Нибелунга. Боги связали Альбериха и вынесли его из подземелья, а затем потребовали у него золото. Альберих соглашается отдать клад, но прибавляет себе под нос:

Лишь бы перстень

остался моим,

тогда мне и клада не жаль:

ведь опять накопиться

и вырасти вновь

не замедлит он силой кольца…

Но Вотан замечает кольцо и требует отдать и его. Альбе- рих умоляет не забирать перстня, но боги не внемлют мольбам Нибелунга. И тогда Альберих проклинает кольцо:

Ты проклятьем был рожден, —

будь проклят, перстень мой!

Ты давал мне — власть без границ,

неси отныне

смерть — взявшим тебя!

Лихой бедой

радость сменяй;

не на счастье сверкай

золотым огнем!

Тот, чьим ты стал,

пусть чахнет в тревоге,

других же вечно

пусть зависть грызет.

Всех щедротой

своей мани,

но всем приноси

только тяжкий вред!

Без наживы владельца оставь,

но убийц введи в дом его!

На смерть обреченный,

будет несчастный дрожать

и день за днем

в страхе томиться всю жизнь, —

властитель твой — и твой жалкий раб:

до тех пор, пока

ты опять ко мне не вернешься! —

Так в страшной моей беде

кольцо мое я кляну!

Фридрих фон Штассен. Великаны Фафнер и Фазольт (1914 г.). Вверху — боги ищут сокровище рейнских дев.

Проклятие Альбериха начинает исполняться почти сразу. Вручая великанам золото, Вотан хочет припрятать кольцо, а когда Фафнер требует отдать перстень, бог заявляет, что не сделает этого ни в коем случае. И лишь мрачное пророчество богини земли Эрды, предрекающей закат и гибель богов, заставляет Вотана расстаться с кольцом. Между тем Фафнер ссорится с Фазольтом и убивает своего соратника, чтобы тот не завладел перстнем.

Вагнер вводит в свой текст мотив, который отсутствует в скандинавском мифе, хотя и является вполне скандинавским по духу, — мотив всемогущества судьбы. Судьба определяет не только жизнь людей, но и поступки богов, и даже боги не в силах изменить предначертанного ею. Проклятие Альбериха сбудется независимо от того, кто окажется владельцем кольца — человек или бог.

Правда, Вотан пытается обмануть судьбу и устраивает так, что на свет рождается герой, не ведающий страха, — витязь Зигфрид. Именно Зигфрид может добыть кольцо, вернуть его рейнским девам и тем самым спасти себя и богов; как говорит Альберих:

На бесстрашном слабеет проклятье мое: он добычи не знает чар, кольца мощь бесполезна глупцу.


Сигурд сражается с Фафниром. Деталь деревянной резьбы XIII в. Из церкви Старкирба (Норвегия).

Но обстоятельства сильнее бога: Зигфрид убивает дракона Фафнера, завладевает чудесным перстнем, однако вскоре гибнет и сам, а перстень по воле судьбы возвращается к русалкам Рейна. А боги — боги погибают в пламени пожара, охватившего небесный дворец Вальхаллу…

В сказании о кольце Нибелунга, как его излагает Рихард Вагнер, есть одна любопытная деталь, которая напрочь отсутствует в суровом скандинавском мифе: сковать кольцо власти может лишь тот, кто откажется от любви. Такое под силу лишь уродливому, отвергнутому и осмеянному Альбериху. Иными словами, власть и любовь — понятия несовместимые; разумеется, тут сказывается влияние Галантного века, темное средневековье не знало подобного противопоставления.