Квасир покорно кивнул.
– Сдается мне, – молвил он, – что если бы вы были не только умны, но и злы, то могли бы убить своего гостя и сцедить его кровь в чаны Сон и Бодн. А потом нагрели бы ее на медленном огне в котле Одрёрир и вмешали бы туда жидкий мёд, и поставили бы бродить, пока не превратился он в превосходный напиток, что опьянит всякого, кто его выпьет, и вдобавок даст отведавшему дар поэзии и дар учености.
– Мы и правда умны, – признал Галар. – И найдутся такие, кто скажет, что мы еще и злы.
И с этими словами перерезал он горло Квасиру, и подвесили они его за ноги над чанами и сцедили всю кровь до последней капли. А потом нагрели ее вместе с мёдом в котле по имени Одрёрир и проделали еще всякие штуки, которые сами придумали. Ягоды они положили туда и мешали мёд длинной палкой. Мёд кипел и бурлил, а потом перестал кипеть, и вкусили его оба карлика и засмеялись, и каждый из братьев ощутил внутри себя поэзию, что никогда прежде не ведала выхода.
На следующее утро явились к ним боги.
– Квасир, – сказали они. – Последний раз его видели с вами.
– Да, – сказали карлики. – Он пришел сюда с нами, но убедившись, что мы всего лишь карлики, глупые и обделенные мудростью, он подавился собственным знанием. Ах, если бы только мы успели спросить его…
– Так он умер, вы говорите?
– Ну да, – ответили Фьялар и Галар и выдали богам обескровленное тело Квасира – забрать домой, в Асгард, для божественных похорон и, быть может (ведь боги – они не как все остальные, и смерть для них – дело не обязательно вечное), для последующего божественного возрождения.
Вот так и вышло, что карлики заполучили себе мёд мудрости и поэзии, и всякий, кто хотел причаститься, должен был теперь выпрашивать его у них. Увы, Галар и Фьялар давали мёд только тем, кто им нравился, а значит никому, потому что им на самом деле никто не нравился – кроме них самих.
Однако были и те, перед кем у них имелись кое-какие обязательства. Великан Гиллинг, например, с женой. Карлики сами пригласили их в гости, и как-то раз зимним днем те и вправду явились к ним в крепость.
– Пойдемте покатаемся на нашей лодочке, – сказали карлики Гиллингу.
От великаньего веса лодка низко села в воду, и карлики погнали ее на веслах прямо на скалы, скрывавшиеся под самой поверхностью моря. До сих пор лодка всегда безопасно ходила над ними – да только не в этот раз. Суденышко налетело на камни и перевернулось, выбросив великана в море.
– Плыви скорее к лодке, – закричали братья Гиллингу.
– Да я плавать не умею! – отвечал он им, и это были его последние слова, потому что волна захлестнула ему рот соленой водой, голова ударилась о камни, и через мгновение он скрылся из виду.
Фьялар и Галар перевернули лодку обратно и поплыли себе преспокойно домой. Жена Гиллинга уже с нетерпением их поджидала.
– Где мой муж? – спросила она.
– Кто? А, муж, – сказал Галар. – Он умер.
– Утонул, – услужливо пояснил Фьялар.
Тогда жена великана заплакала и заголосила, да так, словно каждое рыдание у нее прямо из глубины души вырывалось. Она взывала к покойному мужу и клялась любить его вечно, и ревела, и стонала, и выла.
– Тише ты! – сказал ей Галар. – От твоих воплей у меня уши болят. Слишком они громкие. Надо думать, это потому, что ты великанша.
Но великанья жена только зарыдала еще громче прежнего.
– А если мы покажем, где умер твой муж? – спросил Фьялар. – Тебе станет легче?
Та шмыгнула носом и кивнула, и завопила-запричитала пуще прежнего по мужу, который уже никогда не придет к ней назад.
– Встань вон там, и мы покажем то место, – распорядился Фьялар и показал, где именно ей встать: прямо под стеной крепости, выйдя через главные ворота.
А сам тем временем сделал знак брату, который быстро помчался на верх стены.
Жена Гиллинга послушно вышла из ворот, и Галар уронил на нее большой камень, наполовину размозжив череп.
– Отличная работа, – похвалил его Фьялар. – А то я уже уставать начал от этих жутких звуков.
Безжизненное тело они столкнули с утеса в море, где длинные пальцы серых волн тут же прибрали его, и так великан и его жена воссоединились по ту сторону смерти.
А карлики пожали плечами и решили, что они точно самые умные в своей крепости у моря. Каждую ночь пили они мёд поэзии и декламировали друг другу прекрасные и изумительные стихи, слагали величавые саги о гибели Гиллинга и его жены, которые потом орали в ночь с крепостной крыши, и засыпали мертвым сном, и просыпались наутро там же, где сели или свалились накануне.
Как-то раз они, как обычно, проснулись… вот только не у себя в крепости.
А проснулись они на дне лодки, и какой-то незнакомый великан греб, сидя на веслах, по серым волнам. Небо было темное от штормовых туч, а море – так и совсем черное. Волны катались высокие и злые, и соленая вода то и дело плескала через борт и мочила карликов.
– Ты кто такой? – спросили гребца карлики.
– Я – Суттунг, – отвечал великан. – И я слышал, как вы похвалялись ветрам, и волнам, и всему миру, как ловко убили моих отца и мать.
– А, – сказал Галар. – Это поэтому ты нас связал?
– Поэтому, – лаконично ответил великан.
– Наверное, мы едем в какое-то прекрасное место, – с надеждой сказал Фьялар, – где ты нас развяжешь, и сядем мы пировать и пить, и будем смеяться, и станем лучшими на свете друзьями.
– Это вряд ли, – ответил ему Суттунг.
Был как раз отлив, и над водой торчали верхушки скал – тех же самых, на которых в прилив перевернулась лодка братьев, потопив Гиллинга. Суттунг взял каждого карлика по очереди, вынул из лодки и поставил на скалы.
– Ночью, в прилив эти скалы скроются под водой, – сказал Фьялар, – а руки у нас связаны за спиной. Плавать мы не умеем. Если ты оставишь нас здесь, мы точно утонем.
– Так и было задумано, – ответил Суттунг и улыбнулся им в первый раз за все утро. – А я буду сидеть тут, в вашей лодке, и смотреть, как море постепенно забирает вас. Потом я вернусь домой, в Йотунхейм, и расскажу моему брату, Бауги, и моей дочери, Гуннлёд, как вы умерли, и буду доволен, что отец мой и мать должным образом отомщены.
Вот море начало прибывать. Сначала оно затопило карликам ноги, а потом дошло и до пупа. Вскоре бороды братьев уже плавали в пене, а в глазах плескался ужас.
– Милосердия! – возопили они.
– Это какого же? Такого, как вы оказали моим отцу с матерью?
– Мы выплатим виру за их смерть! Мы все тебе возместим! Мы тебе заплатим!
– Не думаю, что у вас есть хоть что-то, способное возместить мне смерть родителей, – сказал Суттунг. – Я великан богатый. Довольно слуг у меня в горной твердыне и все богатства, о каких я мог только мечтать, уже в моем распоряжении: золото и драгоценные камни, и железо – достаточно, чтобы выковать тысячу мечей. Я владею могущественным волшебством. Что вы можете дать мне такого, чего у меня еще нет?
Ничего не сказали на это карлики.
А вода между тем прибывала.
– У нас есть мёд! Мёд поэзии! – пробулькал Галар, которому вода уже заливалась в рот.
– Сделанный из крови Квасира, мудрейшего из богов! – подхватил Фьялар. – Два полных чана и еще котел! Ни у кого больше такого нет, а у нас есть – у нас одних на всем белом свете!
Суттунг почесал в затылке.
– А вот об этом надобно поразмыслить. Подумать… Покумекать…
– Пока ты будешь кумекать, мы утонем! – в один голос завопили карлики поверх рева вод.
Прилив нарастал. Волны уже перехлестывали карликам через голову. Фьялар и Галар судорожно хватали ртом воздух, а глаза у них были совсем круглые от ужаса, но тут великан Суттунг протянул руку и вытащил их из воды.
– Мёд поэзии будет достойной вирой. Вполне честная цена, особенно если вы накидаете сверху еще всякого. А я уверен, что у вас, карликов, найдется немало всякого. Я сохраню вам жизнь.
Он швырнул их, мокрых и связанных, на дно лодки, где они принялись сердито извиваться, будто пара бородатых омаров, – и погреб обратно, к берегу.
Вот так и вышло, что Суттунг забрал мёд, который карлики сварили из крови Квасира. Он еще много всякого забрал, но, в конце концов, покинул крепость и оставил в покое карликов, которые, приняв во внимание все вышеизложенное, были счастливы, что еще легко отделались.
Впрочем, всем, кто проходил мимо их крепости, Фьялар и Галар охотно рассказывали, как скверно обошелся с ними Суттунг. И на рынке, когда в следующий раз отправились торговать, тоже рассказывали.
Как это часто бывает, рядом невзначай случились вороны.
В Асгарде на высоком престоле восседал Один, а вороны Хугин и Мунин нашептывали ему на ухо все, что повидали и услыхали, пока странствовали по миру. Когда до него дошла весть о мёде Суттунга, Один полыхнул единственным глазом.
Те, кто слышал эту историю, называли мёд «кораблем карликов», ибо это он спас Фьялара и Галара с приливных скал и доставил их в целости и сохранности домой; а еще – мёдом Суттунга, как и было сказано; а еще соком – Одрерира, или Бодна, или Сона.
Один выслушал воронов, приказал подать ему шляпу и плащ, потом послал за богами и велел им изготовить три огромных деревянных чана – самых больших, какие они только сумеют построить, – и держать их наготове у врат Асгарда. Он сказал богам, что отправляется странствовать по миру и на это уйдет какое-то время.
– Две вещи возьму я с собой, – молвил Один. – Точильный камень для клинка, самый лучший из всех, что у нас здесь есть. И еще мне понадобится сверло по имени Рати.
«Рати», собственно, и означает сверло, и Рати было самым лучшим сверлом в Асгарде. Глубоко сверлило оно и могло продырявить даже самый твердый камень.
Точило Один подбросил высоко в воздух и снова поймал, а потом сунул в мешок вместе со сверлом. И на том он ушел.
– Интересно, что он задумал, – сказал Тор.
– Квасир бы знал, – заметила Фригг. – Он вообще все знал.
– Квасир мертв, – сказал Локи, – и что до меня, то мне все равно, куда ходит Всеотец и зачем.