В мире Хель солнце не восходит никогда: ночь тянется вечно.
Хермод посмотрел по сторонам и увидел необычную женщину. Правая сторона ее лица и тела была прекрасной и светлой, как живая плоть, левая же – темной и гнилой, точно труп, что неделю провисел на дереве в зимнем лесу или пролежал под снегом. И понял Хермод, что это и есть Хель, дочь Локи, которую Всеотец сделал госпожой над умершими.
– Я приехал за Бальдром, – сказал ей Хермод. – Сам Один послал меня к тебе. Все живое на свете плачет о Бальдре. Отпусти его обратно в мир живых!
Холодно и спокойно взглянула на него Хель, и один ее глаз был зелен, как молодая трава, а другой, глубоко запавший, – тускл и безжизнен.
– Я – Хель, – промолвила она бесстрастно. – Мертвые приходят ко мне и у меня остаются. Никто не возвращается наверх. Как я могу отпустить Бальдра?
– Все на свете скорбят по нему. Смерть его объединила в горе всех: богов и великанов, карликов и альвов. Звери и птицы плачут о нем, деревья и травы. Даже металлы льют слезы. Камни грезят о том, что отважный Бальдр возвратится в земли под солнцем. Отпусти его!
Хель ответила не сразу. Долго смотрела она на Бальдра своими разными глазами. А потом, наконец, вздохнула:
– Он – красивее всех, кто приходил в мои владения за все века. И, верно, красивее всех, кто еще придет. Но если ты сказал правду… Если Бальдра и впрямь оплакивают и любят все на свете, то вы получите его обратно.
Хермод бросился к ее ногам.
– О, благородная госпожа! Спасибо тебе! Спасибо тебе, великая королева!
Хель посмотрела на него сверху вниз.
– Встань, Хермод, – промолвила она. – Я не сказала, что отдам его вам по собственной воле. Но вы можете вернуть его сами. Поезжай и спроси у всех – у каждого бога и великана, у каждого камня и дерева, у всех на свете, – так ли уж они скорбят, что Бальдр отправился в Хель. И если все на свете будут плакать о Бальдре и желать, чтобы он вернулся, я отпущу Бальдра обратно к асам и к свету дня. Но если хоть кто-нибудь не станет его оплакивать или скажет о нем дурно, Бальдр останется со мной навсегда.
Хермод встал. Бальдр вышел его проводить и на прощание вручил ему Драупнир, обручье Одина, – чтобы Хермод вернул его отцу в знак того, что и впрямь побывал в стране Хель. Нанна дала ему льняную одежду для Фригг и золотое кольцо для Фуллы, служанки Фригг. А карлик Лит только скорчил рожу и сложил пальцы в непристойный жест.
И вновь оседлал Хермод Слейпнира и поскакал прочь. На сей раз ворота Хель открылись перед ним сами. Он проехал уже знакомой дорогой – вверх и вверх, на юг и через мост, – и продолжал скакать, пока, наконец, снова не увидел солнце дня.
Возвратившись в Асгард, Хермод отдал Драупнир Одину-Всеотцу и рассказал ему обо всем, что увидел и услышал.
А Один, пока Хермод ездил в подземный мир, обзавелся еще одним сыном на замену Бальдру: сына этого звали Вали, а родила его Одину богиня Ринд. Едва ему исполнился день от роду, как Вали разыскал и убил Хёда. Так был отомщен Бальдр.
VI
Асы разослали гонцов по всему миру. Они помчались, как ветер, и всех, кого встречали на своем пути, спрашивали об одном: плачут ли те о смерти прекрасного Бальдра? И все отвечали: «Да». Бальдра и впрямь оплакивали все: мужчины и женщины, дети и звери. Птицы небесные печалились о светлом боге. И сама земля, и деревья, и камни – все лили слезы. Даже металлы плакали, как плачет холодный железный меч, если его принести с мороза в тепло.
Все горевали о Бальдре.
И вот гонцы пустились в обратный путь, и на сердце у них было легко и радостно: скоро Бальдр вернется из мира мертвых и вновь будет жить среди асов.
Под вечер остановились они отдохнуть на склоне горы, на уступе возле пещеры. И стали есть свои припасы и пить свой мёд, шутить да смеяться.
– Кто это там? – донесся из пещеры голос, и наружу вышла старая великанша. Было в ней что-то смутно знакомое, но ни один из гонцов так и не вспомнил, где он мог ее видеть.
– Я – Тёкк, – сказала великанша (а это значит «благодарность»). – Что вы тут делаете?
– Мы обошли весь свет и всех на свете попросили, чтобы они плакали об умершем Бальдре. Бальдр Прекрасный пал от руки собственного брата. Все мы горюем о нем, как горевали бы о солнце на небе, если б знали, что оно угаснет навсегда. Все мы его оплакиваем.
Великанша почесала нос, прокашлялась и плюнула себе под ноги.
– Старая Тёкк не станет плакать о Бальдре, – отрезала она. – Живой или мертвый, сын старика Одина не принес мне ничего, кроме огорчений. Я только рада, что он ушел. Скатертью дорожка! Пусть остается у Хель.
На этом великанша повернулась и, шаркая, скрылась во тьме пещеры.
А гонцы вернулись в Асгард и рассказали богам о том, что случилось. И сказали они, что не смогли исполнить порученное, потому что одна старуха-великанша из горной пещеры не пожелала плакать о Бальдре и не захотела, чтобы он вернулся.
Закончив же свой рассказ, они, наконец, вспомнили, на кого была похожа старая Тёкк. Потому что она и двигалась, и говорила точь-в-точь как Локи, сын Лаувейи.
– Так я и знал, что это Локи, – сказал Тор. – Кто же еще, как не он? Конечно, Локи – как всегда!
Тор взвесил на руке свой молот Мьёлльнир и созвал богов, чтобы всем вместе отыскать Локи и отомстить ему. Но хитроумный смутьян будто провалился сквозь землю. Он прятался где-то далеко-далеко от Асгарда, радуясь тому, как ловко он провернул свою затею, и дожидаясь, пока все не забудется само по себе.
Последние дни Локи
I
Бальдр остался среди мертвых, и боги все еще горевали о нем. Печальны были они, и серый дождь лился с неба день за днем, и не было больше радости в Асгарде. Локи вернулся из дальних стран, так и не раскаявшись.
Настало время осеннего пира в чертоге Эгира, морского великана, где боги и альвы каждый год собирались пить пиво из волшебного котла – того самого, который Тор давным-давно принес из страны великанов. Пришел на пир и Локи. Напившись допьяна, забыл он о веселье и смехе и погрузился в черные думы. И когда стали боги хвалить Фимафенга, Эгирова слугу, за проворство и усердие, Локи вскочил из-за стола, ударил Фимафенга ножом и убил на месте.
Боги, ужаснувшись, прогнали Локи из пиршественного зала, и ушел он в темную ночь.
Пир продолжался, но у всех было тяжело на сердце.
Прошло немного времени, и вот от дверей донесся какой-то шум. Боги и богини повернули головы и увидели, что Локи вернулся. Он стоял в дверях зала и смотрел на них с недоброй улыбкой.
– Тебе здесь не рады, – сказали боги.
Локи не ответил. Пройдя через зал, он приблизился к Одину, сидевшему на самом высоком месте, и промолвил:
– Когда-то, давным-давно, мы смешали с тобою кровь, Всеотец. Не так ли?
– Так, – кивнул ему Один.
Локи улыбнулся еще шире.
– И ты, великий Один, поклялся тогда, что не сядешь за пиршественный стол, если не нальют пива и мне, твоему побратиму. Не так ли?
Серый глаз Одина уставился в зеленые глаза его побратима – и не Локи, а Один отвел взгляд первым.
– Пусть отец волка сядет с нами за стол, – угрюмо молвил Один и велел своему сыну, Видару, освободить для Локи место.
Локи сел рядом со Всеотцом и ухмыльнулся злобно и радостно. Потребовав еще пива, он опрокинул чашу себе в рот.
А затем принялся оскорблять богов и богинь, одного за другим. Богов он обвинил в трусости, богинь – в легковерии и распутстве. И в каждом оскорблении было ровно столько правды, чтобы оно ранило по-настоящему. Локи назвал богов глупцами, напомнив каждому о постыдных тайнах, которые казались им давным-давно и надежно забытыми. Никого не щадя, он насмехался над каждым и подливал масла в огонь старых раздоров. И так продолжалось до тех пор, пока на пир не прибыл Тор-громовержец.
Тор без труда положил конец перебранке: он пригрозил Локи ударом Мьёлльнира, который заткнет его злобный рот и отправит смутьяна прямиком во владения Хель, в чертоги мертвых. И Локи покинул дом Эгира, но прежде, чем уйти, обратился к хозяину пира:
– Славное пиво ты сварил, – сказал он морскому великану. – Но больше не бывать здесь осенним пирам: пламя пожрет этот дом, огонь опалит тебе спину. Лишишься ты всего, чем владеешь. Даю тебе в этом мое слово!
Он повернулся и, покинув собрание богов, скрылся во тьме.
II
Наутро Локи протрезвел и вспомнил, что натворил прошлой ночью. Стыдно ему не стало, ибо Локи не ведал стыда, – однако он понял, что зашел слишком далеко: боги его не простят.
Был у Локи дом на горе, невдалеке от моря, и решил он отправиться туда и выждать срок, чтобы боги о нем забыли.
Дом тот стоял на вершине горы, и было в нем четверо дверей на четыре стороны света, чтобы издалека можно было приметить приближение врага.
Ночи проводил Локи в этом доме, а днем превращался в лосося и прятался в озере под высоким водопадом Франанг, низвергавшимся с горного склона. Из озера вытекал ручей, впадавший в речку, а речка бежала к морю.
Локи любил строить планы, а потом находить в них слабые места и снова строить планы похитрее прежних. Он знал, что в обличье лосося ему, в общем, ничто не грозит. Сами боги не в силах изловить лосося глубоко под водой.
Так он сказал себе – но потом засомневался. А вдруг все-таки есть какой-то способ?
Вот, например, он, Локи, самый хитроумный выдумщик на свете, – что бы он сам предпринял, если бы ему понадобилось поймать рыбу в глубоком озере, да еще и под водопадом?
И вот он взял клубок крапивной пряжи и принялся вязать да плести из нее рыбацкую сеть – первую сеть на свете. «Да, – подумал он, – с такой сетью я, пожалуй, сумел бы поймать лосося».
Теперь предстояло придумать новый план: что ему делать, если боги сплетут такую же сеть?
Он вертел сеть в руках и размышлял.
Лосось умеет прыгать, думал он. Лосось может плыть вверх по течению и даже подниматься по водопаду. Если что, я просто перепрыгну через сеть.