у-то сразу стал ассоциироваться у меня с моряком. Его серый вязаный свитер и седые виски создавали образ брутального человека. В кармане кресла перед ним лежала бутылка коньяка. Видимо, он планировал выпить в полете. Может быть, тоже боялся чего-то своего, а может, просто хотел расслабиться. Сбоку от меня сидела девушка, довольно некрасивая, но чувствительная – от каждой встряски самолета ее дыхание как будто замирало, после чего она пыталась резко продышаться. Рядом с ней сидел парень с несуразной бородой. При этом он был лысым. В целом его образ не внушал ничего, кроме отвращения. Он искал способы заговорить с чувствительной девушкой, всячески ухаживал за ней, но в конечном счете не был ею оценен по достоинству. Понял это и прекратил свои попытки. Через час нас накормили, и весь самолет стал потихоньку засыпать. Я тоже задремал.
Проснулся я оттого, что услышал всхлипывания японца – самолет довольно сильно трясло. Японец, видимо, сильно боялся. Сбоку от меня раздавались голоса:
– Вы не бойтесь, самолет – это самое надежное средство передвижения. Даже надежнее поезда, – говорил бородач своей спутнице, осторожно беря ее за руку.
– Мне всегда так страшно на них летать, я с детства боюсь, – отодвигалась от него девушка.
– Но я же тут рядом с вами, вы, главное, не бойтесь, доверьтесь мне.
– Ну, я даже не знаю. Ой… – Тут самолет подбросило. – Мамочки, как же страшно!
– Вот бл***, – вдруг вырвалось у моряка, – что за х*** происходит. Трясет так, что мама не горюй. – И он открыл свою бутылку коньяка.
Прошло три часа, и мы потихоньку стали снижаться. Нам сказали, что в Риме наводнение. Или мы это уже поняли. Не помню. Но за окнами не было видно ничего – только темно-серая пелена и несколько капель на стекле. Я все ждал, когда мы пролетим облака или этот серый туман, но этого не происходило. Так прошло минут пятнадцать, и, по моим расчетам, мы должны были уже приближаться к взлетной полосе и видеть хоть что-нибудь там, внизу. Но мы ничего не видели – за окном все было так же, как и раньше. Еще самолет трясло. Не так чтобы сильно, но все равно страшно. Особенно неприятными были движения по сторонам. В хвосте это особенно чувствовалось. Нас носило то вправо, то влево. Сзади от меня, пристегнутая к своему креслу, сидела стюардесса. Ее симпатичное лицо было немного бледным, что меня насторожило.
Внезапно все двигатели самолета загудели с такой силой, что у меня стало закладывать уши. Как будто пилот самолета нажал на педаль газа до упора. Машина просто ревела. Несмотря на весь свой опыт перелетов, такого мне встречать еще не доводилось. Мы стали резко набирать высоту. Первым не выдержал слабенький японец и сначала просто плюнул пару раз в свой пакет, а потом и вовсе его вырвало. Мне в нос ударило истошным запахом рвоты. Чувствительная девушка стала громко дышать, бородатый парень, воспользовавшись моментом, схватил ее за руку. Брутальный «моряк» потянулся за коньяком.
– Да что же это за полет такой, они нас угробить хотят? Мудаки, – вырвалось у моряка.
– Мамочки, мамочки, ух… – хватала уже девушка бородача за руку.
– Не бойся, милая, – отвечал ей бородач, пользуясь моментом, – я с тобой.
Это было противно. То есть то, как приставал или ухаживал этот бородатый лысый тип. Меня всегда тошнило от подобных вещей. Мужчины часто бывают мерзки и отвратительны в своих поступках. Причем отвратительны даже мужчинам. Но в конечном счете, видимо, у всех свои подходы.
Через десять минут мы были опять высоко в небе и начали заходить на второй круг. Я знал, что происходит, так как провел все детство на военном аэродроме – мой отец был главным инженером. Я понимал, что видимость нулевая, пилот просто не видит полосы, и будет еще один заход. Если и он не пройдет, если мы не сядем, то полетим на запасной аэродром.
Мы покружили немного вокруг аэропорта и стали опять снижаться. Минут через пятнадцать ситуация повторилась один в один – самолет, вместо того чтобы коснуться земли, стал резко набирать скорость. Нас буквально впечатало в наши кресла, и страх пробежал уже и по мне. Но это был рациональный страх, объяснимый, и я не очень его боялся. Меня больше пугали люди вокруг. Из японца извергался фонтан рвоты, брутальный мужик хлестал коньяк из горла, чувствительная девушка обнимала бородатого. Тот же в свою очередь гладил ее по руке, объясняя, что ничего страшного не происходит. При этом у него тряслись не только руки, но и его несуразная борода. Ситуация уже была далека от нормальной. Но это был только второй заход. Я знал, что третьего не будет, и немного расслабился. Самолет должен был лететь на запасной аэродром. В этот момент я вспомнил о своих коллегах-девушках. Что же было с ними в этот момент? Если мне было страшно во всей этой облеванной компании, то каково было им? В этот момент я расстегнул ремень и решил пойти их проверить. Но стюардесса сзади, увидев мою попытку, заорала истошным голосом:
– Молодой человек, а ну, сядьте!
– Да я только проверить… там девушки, – осторожно вставил я.
– Я тебе сказала сесть… А ну, сел быстро!
Я оцепенел, но послушался. К этому моменту бутылка коньяка у брутального типа была уже наполовину пуста, и у меня вдруг возникло сильное желание ее допить. Я было открыл свой рот и протянул к нему руку, как вдруг вспомнил про таблетки. Смешивать их с алкоголем было опасно. Хотя, наверное, не в тот момент.
– Дайте, мне, пожалуйста, ваш коньяк допить. Что-то стремно тут как-то. – И я протянул руку в его сторону.
– У меня стаканов нет, я из горла пью, – сухо ответил он.
– Ну, так как толком не известно, сядем мы или нет, то стаканы не самая большая проблема.
– Ну, пей тогда тоже из горла. – И он протянул мне бутылку. Я хотел было выпить, но вспомнил о таблетках – все-таки очень опасно.
Какое-то время мы покружили над аэропортом и… стали опять снижаться. Самолет пошел на посадку в третий раз. Это явно было не по правилам, и тут мне стало жутко. Я вдруг понял, что у нас нет горючего, чтобы уйти на запасной аэродром. Кто-то за моей спиной отчаянно читал молитву, и я угадывал слова, так как раньше знал многие из них наизусть. Давно, еще до того, как пошел в продажи. Да, когда-то давно я читал молитвы каждый день, но лет десять назад. Внезапно самолет опять завертело в разные стороны, и в хвосте сумки начали выпадать из ящиков над сиденьями. Я услышал, что проводница сзади получила команду пилота убрать салон, но в ответ лишь закричала истошным голосом: «Я не встану с этого места!» Тут мне стало окончательно жутко: вид орущей стюардессы, все время блюющий японец, несуразный бородач, уже полностью обхвативший чувствительную девушку своими ручищами, заставили меня выпить несколько таблеток успокоительных одновременно. Да и еще брутальный мужик, вылакавший весь коньяк к этому времени. Я ждал только одного, когда же мы все-таки коснемся земли, в попытках сесть мы провели уже, наверно, более часа. Внезапно самолет вдруг опять начал набирать высоту…
Мы опять взлетели. Страх к этому моменту стал сходить на нет. Наверно, организм просто устал бояться всего происходящего. Просто привык к нему. И тут я стал четко осознавать, что это и есть конец. То есть конец всему. Что мы уже не сядем, и смерть… что вот она тут сейчас со мной. Что все, оказывается, так просто. Что нет в этом процессе ничего сложного, философского, в нем вообще ничего нет. Вы были – и вас просто не стало в какой-то момент времени. Именно тогда, в тот момент времени, я четко все это осознавал. Единственная мысль, которая тогда пришла в голову, была о моих дочерях. «Жалко, что им придется жить без отца. Все-таки я был хорошим папой», – и это было все, о чем я подумал. Ни деньги, ни слава, ни карьера почему-то даже не приходили в голову ни на миг. Как, оказывается, легко изменить свои приоритеты – надо просто почувствовать, что ты не вечен и что все может в любой момент закончиться. Но, может быть, все в этот момент только начинается…
Самолет стал садиться уже как-то по-другому. Медленно. Он как будто наворачивал спирали, пытаясь пробиваться через облака. А может быть, шел на какую-то запасную полосу. Но садились мы долго, не как в первые три раза. Минут через пятнадцать я заметил, что сквозь облака теперь можно что-то увидеть. Островки света стали появляться отдельными проплешинами. Страх уже отступил окончательно, и я цеплялся глазами за эти спасительные участки. Я понимал, что все уже не так плохо, как раньше, и что мы скорее всего сядем, выживем и наконец-то увидим этот злосчастный Рим и его наводнение. Через пять минут самолет коснулся земли.
Я встретился с девушками на паспортном контроле. Они стояли рядом друг с другом. Саймона с ними не было – он прошел по своему западному паспорту без очереди. Вера была бледна, но не показывала своего шока. Скрывала его, как и свою эмоциональность. Мне казалось, что она плакала в самолете. Немного опухшее лицо выдавало ее слезы. Катя была на удивление спокойна, как будто ничего и не случилось.
– Ну, вы как, живы? – начал я разговор.
– Да. А я знала, что мы сядем. Просто была уверена, что ничего такого не случится, – ответила Екатерина. Ее спокойствие меня поразило. Большая часть самолета с трудом сдерживала если не слезы, то уж бурные эмоции. Кто-то откровенно плакал.
– Я тоже знала, – поддержала ее Вера. Было видно, что это не так.
Я зачем-то рассказал про один схожий случай, случившийся со мной в Лондоне, когда мы садились во время дождя. Там, конечно, было тоже страшно, но далеко не так, как сейчас. Может быть, потому, что мы летели компанией. Довольно нетрезвой компанией, надо сказать.
Мы сели в такси. На улице был настоящий потоп – в каких-то местах вода доходила до щиколотки. Рим встретил нас недружелюбно, и мы пытались убраться из него как можно скорее. Катя была довольно спокойна, и мы стали обсуждать с ней что-то по работе. В этот момент у Веры зазвонил телефон. Она ответила.
– Ты знаешь, мы сейчас только что чуть не разбились, – сказала она кому-то. – Я думала, что уже все. Что это конец.