— Пойдем поедим?
Премьер неторопливо повернулся в его сторону.
— Мне не хочется. Что-то разболелась голова. Я лучше подремлю.
Помощник вышел, даже не спросив Ольсона, не составит ли он компанию. Премьер усмехнулся.
— Наверное, ты думаешь, что ему следовало пригласить тебя?
— Нет. Все равно я бы с ним не пошел. И он об этом догадался.
— Он понемногу учится, — примирительно заметил премьер. — Еще остались кое-какие шероховатости, которые нужно отшлифовать. Большинство приходящих в мою администрацию точно такие же. Парень способный, но не настолько, как ему самому кажется.
— Что вообще политик старой школы может думать обо всех этих интеллектуалах, которые прямо со школьной скамьи начинают заниматься политикой? Мне кажется, такая карьера представляет известную опасность для общества.
— Насколько мне известно, и ты подобным образом оказался в САПО, — заметил Сундлин, и Ольсон покраснел. — Это не худший путь, только нужно иметь силы и умение делать дальнейшие шаги.
— Уметь понять, откуда ветер дует?
— Можно сказать и так.
— Но разве не парадокс, что именно такие люди отличаются наибольшим радикализмом в партии и в профсоюзах?
— Не знаю, так ли в самом деле. В Центральном совете профсюзов хватает радикалов и среди людей от станка.
— Голова больше не болит? — сменил тему Ольсон.
— Ничего страшного. Это все нервы. Мне трудно быть столь же откровенным с Бертилем.
— Похоже, с Албанией все устроилось?
— Да, слава Богу. Не понимаю только, как Лунд это пронюхал. Цитировал он буквально дословно, — Сундлин помассировал лоб удивительно тонкими пальцами, и лицо его осветила улыбка. — А не пошел ли этот псих прямо в министерство и не стянул ли там документы? — предположил он. — Однажды такое уже случилось, когда мы вели благословенной памяти переговоры с Норвегией. — Он покосился на Ольсона. — Надеюсь, это останется между нами.
— Лунд у нас уже на заметке.
— Почему?
— Он много путешествует, имеет множество контактов в разных странах. И может стать ценным источником информации для заинтересованных лиц.
— А сейчас в ходе следствия им тоже занимались?
— Разумеется. Это само собой.
— Но почему?
— Слишком маячил на глазах.
— И этого хватило, чтобы заняться его обстоятельной проверкой?
— Да. В противном случае это стало бы упущением с нашей стороны. Так я полагаю.
— И что-то обнаружили?
— Нет, во всяком случае, я ничего не знаю. И вообще мы избегаем беспокоить журналистов.
— Разумеется, меня и мои поступки вы тоже проверили?
— Пожалуй, да. Я только полагаю, это происходило на достаточно высоком уровне.
— И вы копались в моих делах?
— По чисто техническим причинам — в первую очередь. А, кроме того, могли учитывать и иные обстоятельства.
— Какие, например? — меланхолично спросил премьер.
— Да ты и сам должен ориентироваться.
— Поверь мне, нет.
— Теоретически можно было полагать, что ты намерен остаться за границей. И готовишь побег, предварительно отправив туда дочь.
— Господи Боже!
— Я же сказал, это чисто теоретическая версия.
В Карлстад они прибыли больше чем за час до начала собрания в Народном доме. Управление дороги согласилось задержать поезд на Восточном вокзале. Оттуда премьера без проблем перевезли в старый импозантный отель на Кларавеген.
— Сегодня вечером будет страшный ажиотаж, — заметил один из местных партийных боссов, человек с лицом хронического пьяницы. — Одних журналистов не меньше сотни.
— А Грен приехал? — спросил Сундлин.
— Имею удовольствие сообщить вам, что он остановился в том же отеле.
— Полагаю, я бы здорово его достал, если бы предложил выпить по стаканчику, — со злорадной миной заметил Сундлин.
С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
Адвокат Бродин сидел в ресторане на Кунгсгатан вместе с солидным мужчиной с темными волосами и с кокетливой эспаньолкой. Это был дорогой и прекрасно зарабатывающий психиатр, который участвовал в экспертизе Енса Форса.
Когда власти не удовлетворило заключение официальных специалистов, решили пригласить несколько экспертов со стороны, чтобы никто потом не мог ни в чем упрекнуть. Кельнер в красной куртке подошел принять заказ. Мясо шипело на рашпере, под которым тлел древесный уголь.
— Я, пожалуй, съел бы хороший кусок мяса, — заметил психиатр.
Бродин машинально протер стекла очков, отбросил волосы со лба и тоже заказал мясо:
— А что будете пить? — спросил кельнер, который, как ни удивительно, был шведом.
Бродин с психиатром просмотрели карту вин и выбрали довольно дорогой «токай».
— И сухой «мартини» на аперитив, — добавил Бродин.
Через несколько минут дородная буфетчица принесла прозрачные напитки. Бродин выловил ломтик лимона, потом проглотил оливку. Пили они молча. Бродин управился с содержимым своего бокала в два глотка. Казалось, он куда-то спешит. Психиатр тянул по капельке. Бродин жевал зубочистку, на которую перед тем нанизал оливку. Психиатр закурил папиросу из длинного портсигара с красивой гравировкой.
— Должно быть, тебя интересует, как идет экспертиза, — сказал он.
— Да. Ввиду нового поворота событий я оказался в довольно двусмысленном положении. Не хотелось бы просто так высылать Форса в Албанию, не зная, сможет ли он это выдержать.
Психиатр отхлебнул немного, его острая бородка все время воинственно топорщилась.
— Как я понимаю, выбора у тебя уже нет, — заметил он. — Противиться его высылке сейчас просто невозможно.
Казалось, Бродин хотел запротестовать, но передумал.
Некоторое время они лениво говорили о делах, дожидаясь еды. Наконец подали мясо. Психиатр тут же разрезал кусок, чтобы убедиться, что оно недожарено, как он и хотел. Потек розоватый сок — все в порядке.
— Ты же понимаешь, что до конца исследований очень далеко.
— Но разве нельзя уже сейчас высказать какое-то мнение? — спросил Бродин и отпил глоток вина.
— Нет, конечно.
Бродин был разочарован.
— У тебя нет собственного мнения?
Психиатр проглотил кусок мяса и вытер губы уголком салфетки.
— Не хотелось бы высказывать свои личные заключения, не посоветовавшись с коллегами. Не все судебные психиатры довольны нашей миссией. Если я стану давать интервью, это еще больше осложнит сотрудничество.
— Ты же знаешь, что я никому ничего не скажу, — обиженно возразил адвокат. — Я действую только в его интересах.
«И в своих собственных», — подумал психиатр.
Некоторое время они молчали. Из бара доносился визгливый женский смех. Психиатр выскреб подливу с тарелки кусочком хлеба, потом потер мочку уха. Бродин уже все съел, как обычно быстро, и его всегда огорчало, сколько на это уходит времени. Он любил быстрый темп и не понимал флегматичных людей.
— С глазу на глаз могу сказать тебе, что я думаю, — согласился, наконец, знаменитый психиатр с двойной фамилией. — Если только ты обещаешь, что все останется между нами.
— Разумеется.
И снова пауза. Бродин допил остатки вина и напряженно ждал приговора психиатра. А тот тянул.
— Полагаю, что Форс серьезно болен, — наконец заявил он.
— Но он выглядит совершенно нормально, — запротестовал Бродин.
— Это не довод при психическом заболевании.
— Я и сам знаю, но что в нем ненормального?
— Я не хотел бы совершить ошибку, высказываясь на эту тему категорично.
— Но твое мнение на чем-то основано?
— Разумеется. Но мы наблюдали за ним всего месяц. Слишком мало, чтобы сделать надежные выводы.
— Но почему ты все-таки считаешь, что он болен? — не отставал адвокат, которого тянуло перейти к кофе с коньяком.
А психиатр все еще ел, на тарелке оставалось не меньше четверти порции. Он ждал, пока растает масло на печеной картошке, тщательно солил, ковырял мясо вилкой и не спеша отправлял его в рот. Потом покосился на бутылку.
— Не хочешь еще винца?
— Нет, спасибо.
Психиатр вылил остатки вина в свой бокал, пригубил и прищелкнул языком.
— Прекрасный вкус! Не много на свете стран, где можно получить столько хорошего вина, как в Швеции.
— Я спросил, почему ты считаешь его больным, — настаивал Бродин.
— Все говорит о том, что у него бывают галлюцинации, — понизив голос, ответил психиатр. — А это может быть симптомом далеко зашедшего душевного заболевания.
— Шизофрении?
— Да. Только я должен сразу подчеркнуть, что ничего достоверно не знаю. Он не сознается, но у меня сложилось впечатление, что он подвержен галлюцинациям. Может, это прозвучит претенциозно, но с годами человек обретает нюх на такие явления, вырабатывается что-то вроде внутреннего детектора.
— Но ты не уверен?
— Нет.
— А остальные? Что думают они?
— В своих подозрениях я не одинок.
— Можно ли скрыть такие вещи от специалистов?
— Ненадолго. Нужно только отыскать подходящую трещину в защитной скорлупе. Потом уж потечет рекой. Но на это нужно время и терпение. И всегда одного сколько угодно, но другого не хватает. К сожалению.
Он, наконец, съел все и старательно промокнул бородку.
— Давай закажем кофе, — предложил адвокат. — Немного коньяка тоже не повредит.
Им принесли крепкий кофе и два пузатых бокала, на дне которых плескался благородный янтарный напиток. Психиатр обхватил пальцами бокал, чтобы теплом руки усилить аромат французского коньяка. Бродин сделал то же самое. Не потому, что хотел растянуть удовольствие, а только потому, что так полагалось.
— Как думаешь, как поведет себя Форс, когда окажется в Албании? — спросил он.
— Будет чувствовать себя не хуже и не лучше, чем тут. Если он настолько болен, как я полагаю, это не имеет значения.
От этого известия Бродин почувствовал себя спокойнее. Его мучили угрызения совести из-за Форса, ибо об адвокате можно было думать что угодно, но он всегда старался вести себя порядочно и делать для своих клиентов все что можно.