Фру Карлберг взглянула на меня с легким удивлением.
— Вы такой же любопытный, как тот полицейский, — шутливым тоном заметила она. — Они ушли около одиннадцати, вместе с фру Денер.
Я задумался. В одиннадцать автомобиль уже час как лежал под водой у мыса Блокхусудден. Нет, не может быть…
— Если вам интересно, полиция спрашивала еще, не отлучался ли Леслер около девяти часов, — весело продолжала фру Карлберг. — И я с полной ответственностью сказала: нет, не отлучался. Ни он, ни кто другой. Мы все время сидели здесь, в салоне, за игрой. Одна только Лилли Энгстранд ушла чуть раньше… Вспомнила, что хотела пойти с сыном в кино. Они договорились встретиться в городе, так что ни позвонить, ни отказаться нельзя. Представьте себе, Лилли по-настоящему в обиде на меня за то, что я с ней не попрощалась. Дескать, она подходила к столу, сказала «до свидания», а я не ответила. Очень может быть. Господи, у меня же как раз была на руках замечательная карта!
Церковные часы в Старом городе пробили десять, когда я вышел из этого старинного дома на Корнхамнсторг. Мне повезло. Почти ровно в полдесятого неожиданно пришла хозяйкина сестра и с готовностью забрала у меня карты. Думаю, никто не огорчился. Под конец мои успехи за карточным столом были весьма посредственны. Я никак не мог сосредоточиться, делал ошибки и играл прескверно. Сославшись на головную боль, поблагодарил и откланялся.
Синий час Стокгольма был на исходе. Над домами и над водой густели сумерки, в прохладном воздухе еще трепетал опаловый отблеск, точно светотень на пейзажах старых фламандцев. Дома на берегу Риддарфьердена купались в его волшебном сиянии, холодный свет уличных фонарей казался бледным, приглушенным.
Мой взгляд задержался на неоновых рекламах над морем огней шлюза. В вечерней тьме они светились на удивление мягко и тепло. А вон как раз вспыхнул тюбик «Стоматола». Красным червяком паста сползала на сверкающую щетку. Затем несколько секунд черноты — и щетка с тюбиком загорелись вновь, отбрасывая легкие блики назад, на деревья и кусты садовой террасы.
Так я стоял со своими мыслями и неожиданно вздрогнул. Прямо под зубной щеткой осветилось окно, большое, широкое. В той комнате, где двое суток назад были убиты миллионер и его сын!
Что происходит в гостиной Свена Леслера в такой-то час? И кто там орудует? Вряд ли кто-то из прислуги.
Любопытство подтолкнуло меня к скоропалительному решению. Я огляделся, высматривая свободное такси. Ага, есть.
— Урведерсгренд, девять, — сказал я шоферу. — И побыстрее.
Через несколько минут такси остановилось в старинном кривом переулке у светло-зеленого дома. К моему удивлению, у парадной Свена Леслера стоял черный полицейский автомобиль. Пустой.
Что это значит? Озадаченный, я шагнул к парадной, подергал дверь. Нет, заперто, хотя на лестнице горит свет. Пока я стоял, заглядывая внутрь, какой-то человек спустился по лестнице и торопливо направился к выходу — Класон, шофер Веспера Юнсона.
— Что случилось? — спросил я, когда он открыл дверь.
Он пожал плечами.
— Черт его знает. Вас не затруднит подержать дверь? Я быстро.
Класон сходил к машине и скоро вернулся с карманным фонариком. Мы молча поднялись на лифте в квартиру Леслеров. Входная дверь была приоткрыта, и он, не говоря ни слова, пропустил меня вперед. Скромный, услужливый полицейский, кажется, пребывал в недоумении.
— Чушь какая-то, — пробормотал он себе под нос, большими шагами направился в дальний конец гостиной и торопливо поднялся на крышу. Я последовал за ним.
Через секунду я уже вдыхал прохладный вечерний воздух. На востоке мерцали редкие звездочки, слабо пахло цветами. Но куда же девался Класон? Поодаль среди листвы и голых веток что-то шевелилось, послышался мужской голос, вспыхнул свет. Когда глаза привыкли к темноте, я различил несколько фигур возле маленькой надстройки с лифтовой механикой. Подошел ближе — и моим глазам предстало диковинное зрелище.
Веспер Юнсон, сдвинув шляпу на затылок, ковырял землю маленькой садовой лопаткой. Рядом пристроился на корточках Класон, светил ему фонариком, а за его спиной виднелась горничная.
— Пистолет ищете? — спросил я.
Никто не ответил. Коротышка комиссар вдруг перестал копать. Несколько секунд он внимательно что-то рассматривал, потом присвистнул.
— Черт, об этом я мог бы и догадаться! — воскликнул он и поспешно встал. Только теперь я разглядел, что он выбирал землю вокруг мощного куста.
— Что случилось? — озадаченно спросил я.
Он обернулся, из полумрака блеснули глаза. Потом взял у Класона фонарик и осветил сиреневый куст.
— Смотрите!
Я посмотрел. Обыкновенная сирень с тяжелыми гроздьями пурпурных цветов.
— Это — куст Нильса Леслера, — многозначительно пояснил Веспер Юнсон. — Сирень его жизни.
Я шагнул ближе. На первый взгляд и цветы, и листья казались свежими, полными сил. Но, приглядевшись, я понял, что холодный свет фонарика меня обманывает. И листья, и цветы на кусте Нильса Леслера уже поникли и завяли.
ЗАВТРА УЙДЕТ
Все молчали, глядя на увядшую сирень, а реклама «Стоматолы» озаряла бледным отсветом кусты и увитые зеленью беседки. Что-то поскрипывало на ветру — наверное, старый флюгер.
— Кто-то нарочно повредил куст, — выдавил я, наконец.
— Верно, — согласился Веспер Юнсон и посветил на землю. — Смотрите.
Я нагнулся. Земля вокруг корней была разрыта, и было видно: там, где ствол поднимался из грунта, кто-то глубоко надрезал кору.
— Какое варварство! — воскликнул я.
Веспер Юнсон не ответил. Он усердно светил фонариком вокруг, временами тыкал в заросли зонтом и причмокивал. Потом на миг поднял взгляд к звездам, задумчиво расправил усы и бросил:
— Пошли!
Он направился к лестнице, а в гостиной вдруг остановил меня.
— Согласно вашей версии убийца застрелил Гилберта, пока Леслер-старший в библиотеке листал энциклопедию. А чтобы Свен Леслер не увидел труп, оттащил его в коридор.
Я кивнул.
Он вперевалку подошел к двери, распахнул ее настежь и обернулся.
— В таком случае на полу в коридоре должны были остаться пятна крови, верно?
— Да, — согласился я, — но, судя по всему, убийца вытер кровь в гостиной. Так почему он не мог сделать это в коридоре?
— Справедливое замечание, — согласился он. — Только убийца к здешнему полу не притрагивался. Вчера утром мы провели анализ пыли.
— Вот как, — протянул я, пытаясь прикинуть, что из этого следует.
В лифте Веспер Юнсон на удивление охотно рассказал, что в половине десятого ему позвонила перепуганная горничная. Она только что ходила на крышу полить цветы и увидела, что пурпурная сирень завяла. Темнело, дома никого больше не было, так что неудивительно, что мрачная легенда о деревьях-хранителях нагнала страху. Она кинулась звонить.
Веспер Юнсон считал, что куст подрезали сегодня днем. Сделать это мог кто угодно. Накануне вечером старушка Таппер по забывчивости не заперла железную калитку на крыше, а ведь она ведет в другой подъезд. Заперли ее только нынче вечером.
— Не понимаю, чего ради это сделано, — сказал я, когда мы сели в машину.
— А как насчет запугивания? — спросил комиссар.
Я покачал головой.
— Но кто всерьез поверит, что человека можно напугать подобными вещами?
— Будь это ваше дерево, едва ли вы отнеслись бы к этому так спокойно, — хмыкнул Веспер Юнсон.
— И какую же, по-вашему, обиду затаил убийца на Нильса Леслера?
Он покосился на меня.
— Почему вы решили, что сирень подрезал убийца?
Я пожал плечами.
— Просто пришло в голову.
— Вот и мне тоже, — сознался он.
Некоторое время мы ехали молча. Потом я собрался с духом, но не успел открыть рот, как он заговорил:
— Откуда вы узнали, что я в квартире Свена Леслера?
— Да я не знал. Чистейшая случайность.
— Странная штука — случайность, — философски протянул он.
— За сегодняшний вечер не первая. — И я рассказал о партии в бридж у фру Эстер Карлберг.
Веспер Юнсон потеребил усы.
— Она действительно назвала меня усатым карапузом?
Я кивнул.
— Карапуз, — повторил комиссар и погрузился в мрачные раздумья.
— Как бы там ни было, у Клары Денер, Нильса Леслера и его очаровательной жены Мэри, похоже, стопроцентное алиби, — заметил я.
— Да-да, — живо согласился он.
— Алиби нет только у двоих — у Лео Леслера и у Хелен, — продолжал я.
— Да-да.
— А стоит ли отпускать Лео, особенно после истории с сиренью? Скажите откровенно, вам не кажется, что это его рук дело?
— Да-да, — повторил он снова.
Я вздохнул. Сейчас от него явно ничего не добьешься. Почему? Неужто его так задели слова фру Карлберг?
У Тегельбаккен Класон затормозил, Веспер Юнсон протянул мне холодную руку.
— Звоните, — бросил он так равнодушно, словно его совершенно не волновало, как и что я буду делать.
Ночью меня терзали кошмары. Я проснулся в липком поту и сел на постели. В окне брезжил серый рассвет. Девятый час.
Я обтерся холодной водой, выпил чашку горячего чаю. Со свинцово-серого неба сыпала изморось. Ровно в половине десятого я набрал номер полицейского управления. Увы, комиссар Юнсон только что ушел, когда будет — не известно.
Звонок из студии. Секретарша чуть не плакала. Я совсем с ума сошел, ведь сегодня меня ждали в Буросе для съемок на текстильной фабрике. Звонил директор, спрашивал, куда пропал фотограф Фриберг. И тон у него был весьма нелюбезный.
Я прикусил губу. Бурос просто вылетел у меня из головы. Жалко, эта фабрика была из числа лучших моих заказчиков.
— Позвоните им, скажите, что я заболел… Короче, что-нибудь придумайте. И выясните, нельзя ли приехать через несколько дней.
— Ладно, — вздохнула она. — И еще звонил директор Линдскуг из «Трансокеаник», начальник отдела рекламы из «Объединенной шерсти», фру Хелен Леслер и…
Я перебил ее:
— Хелен Леслер? Что она хотела?