Аргелин не произносил ни слова.
Только смотрел, как под тучами насекомых скрылась последняя недостроенная палуба.
Потом, словно вихрь, помчался к себе в штаб-квартиру.
Нашествие саранчи продолжалось три дня.
Никто не выходил из домов, разве только за водой, когда замучит жажда. На улицах в Порту можно было видеть только людей Аргелина. Плотно закутав лица, они выходили нести стражу. Но воровской мир не терял времени. Шакал совершил два молниеносных набега на оружейную кладовую в Башне Дарона и на охраняемый склад в Квартале Горшечников, где Аргелин хранил запас веревок и балок для катапульт.
Лис нашел для каждой из трех жриц отдельную комнату, и Мирани была рада случаю выспаться и помыться. Однажды, когда она причесывалась, глядя в осколок стекла, служивший зеркалом, в дверь заглянула Крисса.
— А, вот ты где! — Она вошла и мрачным взглядом обвела унылую каморку. — И у меня точно так же. Ничего красивого. Наверняка у них есть краденые украшения, краденые духи. Надо будет поискать. — Потом, не успела Мирани остановить ее, взяла с сундука брошку со скарабеем.
— Какая красота! Мирани отобрала вещицу.
— Это не мое.
— Как ты думаешь, Мирани, среди этих людей нам ничего не грозит?
— Думаю, нет.
— Но им не одолеть Аргелина. — Крисса потерла губу. — Знаешь что, Мирани? Может, нам потихоньку убежать и пойти к нему? Расскажем ему, где прячутся мятежники, и о Ретии тоже. Может, он…
— Будем считать, что я тебя не слышала, — сурово отрезала Мирани. — Пойдем, нам пора.
Они вышли в Логово и направились к жилищу Шакала. Дверь никто не охранял, да и во всем воровском обиталище не было видно ни одного стражника. Мирани постучалась и вошла.
Шакал трудился над шкатулкой. Он перевернул ее вверх дном и тщательно простукивал нижнюю сторону металлическим щупом. На полу были разложены хитроумные приспособления. Он поднял голову, взглянул на вошедших девушек и с досадой отбросил инструмент.
— Да, Мирани, много я повидал дьявольских изобретений Архонов, но эта штуковина — нечто особенное! Ни замка, ни потайных ящичков, ничего. И все-таки внутри что-то есть. Если потрясти — шевелится. — Он устало опустился на стул и скрестил руки.
Крисса с любопытством дотронулась до шкатулки.
— Может, она волшебная?
Шакал фыркнул.
Мирани сказала:
— Крисса, сходи приведи Орфета.
— Этого пьяницу! Да от него же воняет!
— Он больше не пьет. А музыканты отмечены Богом. Иди!
Крисса отошла на шаг, но в дверях замешкалась.
— Эти люди, они такие грязные, просто ужас…
— Они не тронут ни волоска на твоей пустой головке. — Шакал вежливо поднялся, вытолкал ее, закрыл дверь и прислонился к косяку. — А такая уж ли она пустая? Мирани, ты по-прежнему ей не доверяешь?
Его резкость всегда удивляла ее.
— Она говорит, что всё это время была на Острове. Не знаю, верить ли ей.
— Но тебе хочется, чтобы это было правдой.
Вместо ответа она сняла брошь со скарабеем и вложила ему в руку. Он удивленно посмотрел на вещицу, и его лицо потемнело.
— Я должна была отдать ее сразу, как только ты вернулся, — сказала она. — Ее передала…
— Знаю кто. — Его голос был холоден и тверд. Он поднял глаза. — Как она до тебя добралась?
— Она не добиралась. Я случайно попала к ней. — Мирани торопливо рассказала о том, как разрушали статую, как она спряталась во Дворце Наслаждений. Он только один раз прищелкнул языком, но ничего не сказал, пока она не закончила. Потом положил скарабея на скамью и мрачно воззрился на него.
Его молчание вселяло в нее страх.
— Эта женщина — она очень плохая?
Он выдавил холодную улыбку.
— Хуже, чем ты думаешь. Что она передала на словах?
— Сказала, что скоро потребует у тебя расплаты за должок.
Шакал принялся собирать инструменты и складывать их в кожаный футляр. Его тонкие пальцы двигались проворно.
— Этого я и боялся. — Он отложил инструменты и посмотрел на Мирани.
— Как и ты, я познакомился с Манторой случайно. Несколько лет назад. Мы с двумя товарищами пытались взломать одну из гробниц Пятой Династии, но люди Аргелина заметили, как мы делаем подкоп, и нам пришлось бежать от них в Порт. Мы разделились, за мной погнались трое солдат. Я свернул в переулок — а он оказался тупиком. — Шакал пожал плечами. — Я достал меч, приготовился к бою. Я бы лучше умер, чем сдался в плен. — Он помолчал, потом сел на стол, поставил ноги на табуретку, искоса посмотрел на Мирани. — Мне в свое время не раз приходилось убивать. Я хорошо знаю, что такое смерть, но никогда никого не истязал, не наслаждался жестокостью. Из теней, словно грифы, выскочили рабы Манторы, они отобрали у стражников оружие и избили их. Потом пришла она сама. В черном платье, в руках жезл, украшенный полумесяцем. Она сказала: «Я видела тебя в волшебном зеркале, повелитель воров. Теперь твоя жизнь принадлежит мне».
Он покачал головой, тряхнул блестящими волосами.
— Я не часто испытываю страх, пресветлая, но тогда испугался. У меня на глазах она медленно прикончила стражников, и я не стану пугать тебя рассказом об их мучениях. Для ее магии нужны кровь и боль. И, думаю, ее душе тоже.
Оторопев от ужаса, Мирани проговорила:
— И ты ничего не сказал?
Он поднял глаза.
— Ты хочешь назвать меня трусом? Я много раз требовал, чтобы она прекратила, но она обращала на меня внимания не больше, чем на муху под потолком. Меня обезоружили и крепко держали. Когда всё закончилось, она подошла ко мне, откинула капюшон и увидела на моем лице ненависть и отвращение. Она улыбнулась и сказала: «Ты у меня в долгу. Расплачивайся».
Он подбросил скарабея.
— У меня в кармане был этот жук. Это единственное, что мы нашли на ступенях у входа в гробницу. И я отдал его Манторе. — Он покачал головой. — Но ей было мало. Пока ее рабы держали меня, она взяла у меня три капли крови, срезала прядь волос и отстригла ноготь. И все эти годы я со страхом ждал, когда же она нашлет на меня порчу. Видимо, скоро я изведаю всю силу ее колдовства.
Мирани в ужасе смотрела на него, не зная, что сказать.
Отложив жука, он проговорил:
— Она наверняка послала за тобой слежку.
— Как! — Мирани в панике принялась лихорадочно вспоминать тот день. — Не может быть! Я покинула Порт через ворота. Больше никто за мной не выходил.
— Это хорошо. — Шакал встал. Из-за двери послышался густой бас Орфета. — Ничего не говори остальным. Это касается только меня.
Дверь распахнулась. Вошел Орфет, неся на спине Архона, а на голове у Алексоса, радостно вереща, ехала мармозетка из пирамиды. Алексос соскочил, и Орфет тяжело рухнул в кресло.
— Ну, что там, в шкатулке? — спросил толстяк.
— Хотел бы я знать, — проворчал Шакал.
Орфет взглянул на него, уловил недовольство в голосе, но тут Алексос подбежал к шкатулке и провел маленькими ручонками по расписному дереву. — Я ее помню! Она принадлежала мне, когда я был Гастрисом. Сколько лет назад это было, Орфет, ты не помнишь?
— Не помню, дружище. Наверно, много веков. Алексос улыбнулся. Потом убрал руки со шкатулки и подбоченился.
— Шкатулка, откройся. Тебе приказывает бог.
Расписная крышка со щелчком откинулась.
Шакал тихо застонал.
Четвертые ВратаДорога Кривой Сабли
Говорят, однажды Царица Дождя полюбила земного человека.
Его имя забылось. Даже я его не помню. Она потеряла голову, научила его свой мудрости, взяла его в зеленый сад, к хрустальным фонтанам своего рая.
Я думаю, этому человеку там стало одиноко. И поэтому он нашел дорогу обратно. Она плакала по нему, насылая бури. Но потом убила его своей молнией, потому что он видел слишком многое.
Она не простила. Штормы и потопы — разве им ведома жалость?
Разве они знают, что такое — утонуть?
Она вступает в солнечный жар
Дом был большой. Отобранный у кого-то. Сетис вышел из паланкина и сразу же погрузился по колени в сухие панцири мертвой саранчи. Завидев его, стражник, прислонившийся к стене дома, поспешно вскочил. Давно пора было бы подмести улицы. Но на такую высоту рабочие еще не добрались. Сетису пришлось самому отдавать распоряжения; Аргелин уже много дней почти не выходил из своих покоев.
Сетис окинул стражника взглядом.
— Всё спокойно?
— Да, господин.
Сетису захотелось сказать что-нибудь еще. Но вместо этого он отошел на шаг от паланкина и рабов, достал из кармана толстый кошель, небрежно высыпал монеты себе в ладонь. Звякнули золотые диски; глаза стражника жадно потянулись к ним. Сетис бросил взгляд на рабов; ему не хотелось, чтобы они видели это, потому что кто-нибудь из них непременно донесет Аргелину. Он смерил стражника надменным взглядом.
— Дай воды.
У бедняги во фляжке был всего лишь небольшой драгоценный запас, но он без колебаний наполнил чашку и протянул Сетису. Вода была теплая от солнца, невкусная, видимо, застоявшаяся за много дней. Он отсчитал в чашку пять монет — осторожно, так, чтобы его не видел никто, кроме самого стражника. Вернув чашку, он сурово заявил:
— Я не потерплю, чтобы с моим отцом и сестрой обращались дурно. Если у них будут жалобы, я их непременно услышу, и тогда тебе не сносить головы. Понятно?
— Да, господин.
— Если им нужна защита, ты будешь их защищать. Ясно?
— Я понял вас, господин. — Стражник был дюжий, с лицом обветренным и невозмутимым. Сетис вздохнул, потом сделал ему знак отойти в сторону и вошел в дом. Скорее всего, его усилия будут тщетны. Но больше он ничего не мог для них сделать.
В доме с белеными стенами легко дышалось. Сквозь раскрытые окна проникал ветерок; с террасы, выложенной разноцветным мрамором, открывался вид на Порт, на суетливые улицы, крыши, гавань. Триремы сильно пострадали, однако уже полным ходом шел ремонт. В городе осталось мало древесины, и чтобы было чем чинить корабли, приходилось разбирать доки. Так приказал Ингельд после шумной перебранки с генералом. Аргелин теперь думал только о Гермии. Навязчивая идея буквально съедала его заживо.