– Из Франции, разумеется.
– Разумеется! Боже мой! Восстал из могилы, а говорит: «Из Франции, разумеется»!
Тут настал черед Андре-Луи онеметь от изумления. Графиня взяла его под руку.
– Пойдем, – сказала она и едва ли не силком потащила его внутрь. Хозяин гостиницы в недоумении пожал плечами и заявил конюху, что все французы не в своем уме.
Графиня провела Андре-Луи по темному коридору с неровным полом в просто обставленную, но довольно просторную гостиную. На каменном полу лежал потертый коврик. Потолок был разрисован грубыми фресками, изображавшими цветы и фрукты. Скудную мебель темного ореха украшала незатейливая резьба. Высокие окна, увитые буйной растительностью, выходили в залитый солнцем сад.
Моро остановился в центре комнаты, чувствуя себя неловко под жадным, бесконечно счастливым взглядом госпожи де Плугастель. В следующее мгновение она, к немалому смущению Андре, заключила его в объятия. Графиня нежно целовала его, повторяя его имя, пока он, уже не на шутку встревоженный, не призвал ее к благоразумию:
– Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь!
– Не могу с собой справиться, Андре-Луи, не могу! Я считала тебя погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут… – И она расплакалась.
– Вы считали меня погибшим? – Андре-Луи внезапно напрягся в объятиях матери. Его быстрый ум мгновенно оценил все, что подразумевало это утверждение.
Неожиданно дверь позади них открылась, и кто-то сказал недовольным тоном:
– Сударыня, я жду уже… – Говоривший осекся и тут же воскликнул: – Господи! Что это значит?
Андре-Луи отстранился от графини и обернулся. На пороге стоял господин де Плугастель. Его брови грозно сошлись у переносицы, во взгляде читалось возмущенное недоумение.
Андре-Луи смутился и испугался за мать, но она, поглощенная одной-единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости.
– Ты только посмотри, кто это, Плугастель!
Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи.
– Моро! – с легким удивлением, но, впрочем, довольно равнодушно произнес он. Крестник Керкадью ничего для графа не значил, и он всегда находил привязанность жены к этому молодому человеку немного смешной. Во всяком случае, ее объяснение этой привязанности – она-де знала его с пеленок – казалось графу недостаточно веским. – А мы думали, вы погибли, – добавил граф, закрывая дверь.
– А он жив! Жив! – воскликнула графиня дрожащим голосом.
– Вижу, – сухо отозвался господин де Плугастель. – И бог знает, можно ли ему позавидовать.
Андре-Луи, бледный и мрачный, пожелал узнать, как могло возникнуть нелепое убеждение в его гибели, и, разумеется, услышал ответ, что весть о ней привез в Хамм Ланжеак.
– Но вслед за Ланжеаком выехал другой курьер, который знал истинное положение дел и вез от меня письмо Алине. И я знаю, что он в конце концов добрался до места.
– Это письмо не приходило, – уверенно заявила графиня.
– Но это невозможно, сударыня. Я знаю, что письмо доставили, а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, и кое-кто из курьеров, с которыми я впоследствии виделся, уверяли, будто письма дошли по назначению. Что за всем этим кроется? Могла ли Алина…
– Алина оплакивала твою смерть, – перебила сына графиня. – Рассказ Ланжеака о твоей гибели был последней весточкой о тебе, которую она получила. В этом ты можешь не сомневаться. Я готова поручиться, что Алина считала тебя погибшим, равно как и я.
– Но в таком случае… Где же мои письма? – вскричал Андре-Луи едва ли не в гневе.
– Она их не получала. Она не смогла бы не сказать мне о них. Алина знала о моем… – Графиня запнулась, вспомнив о присутствии супруга, и вместо «горе» произнесла: – О моей тревоге. Но, кроме всего прочего, я знаю, Андре, знаю: она пребывала в убеждении, что тебя нет на свете.
Андре-Луи, упершись в грудь подбородком, нервно сжимал и разжимал кулаки. Во всей этой истории было нечто, не поддававшееся его разумению. Ему недоставало связующих звеньев, чтобы мысленно восстановить всю цепочку событий.
– Как могло случиться, что Алине не вручили письма? – резко спросил он мать и графа де Плугастеля, который хранил надменно-отстраненный вид. И затем, не успели они что-либо ответить, Моро обрушил на графа следующий гневный вопрос: – Чьи это происки? Вам известно, господин де Плугастель?
Плугастель вскинул брови.
– Что вы имеете в виду? Что мне должно быть известно?
– Вы находились при его высочестве и имели возможность знать обо всем. То, что письма благополучно прибыли в Хамм, не вызывает сомнений. По крайней мере одно из них, то, что вез Ланжеак. Он заверил меня, что передал письмо господину д’Антрегу… Господин д’Антрег… – Андре-Луи вопросительно посмотрел на Плугастеля. – Значит, это дело рук д’Антрега и регента.
– Если письма попали к д’Антрегу, их, должно быть, изъяли, Андре, – предположила госпожа де Плугастель.
– Я тоже склоняюсь к такому выводу, сударыня, – мрачно заявил Андре-Луи.
Граф возмущенно накинулся на жену за столь чудовищное, по его мнению, предположение.
– Чудовищно не предположение, а сам факт, – возразила графиня. – А то, что это факт, совершенно очевидно.
Господин де Плугастель побагровел.
– Меня всегда поражала опрометчивость ваших суждений, сударыня. Но сейчас она перешла всяческие границы.
И господин де Плугастель разразился пространной отповедью, на которую Андре-Луи не обратил ни малейшего внимания. Он слышал возмущенный голос графа, но не вникал в суть его речи. Внезапно он развернулся, выбежал из комнаты, потребовал у хозяина гостиницы лошадь и испросил пояснений, как добраться до Каза Гаццола.
Добравшись вскачь до этой скромной виллы на окраине города, Андре-Луи привязал лошадь у ворот и решительно зашагал к двери под увитым зеленью портиком. За приоткрытой дверью был виден небольшой вестибюль. Андре-Луи постучал рукояткой хлыста по дверному косяку и, когда на стук вышел слуга, назвался курьером из Парижа.
Его появление вызвало переполох. Не прошло и минуты, как в вестибюль торопливо спустился д’Антрег, как всегда безукоризненно одетый, величественный и любезный, словно он встречал посетителя в приемной Версаля. При виде Андре-Луи граф остановился, и выражение его красивого смуглого лица, изрезанного глубокими морщинами, заметно изменилось.
– Моро! – воскликнул он в некотором замешательстве.
Андре-Луи поклонился. Он уже полностью владел собой и держался с необыкновенной холодностью. Худое угловатое лицо его было решительным и мрачным.
– Ваша памятливость делает мне честь, господин граф. Полагаю, вы считали меня погибшим?
Д’Антрег предпочел не заметить насмешки в тоне Андре-Луи. Он поспешил дать утвердительный ответ и выразил удовольствие по поводу того, что слухи о гибели господина Моро оказались необоснованными. Затем, быстро оставив скользкую тему, господин граф перешел к расспросам:
– Так вы из Парижа, я правильно понял?
– Из Парижа. И с чрезвычайно важными известиями.
Взволнованный д’Антрег потребовал подробностей, но Андре-Луи заявил, что не хочет повторять свой рассказ дважды, и пожелал, чтобы его незамедлительно провели к регенту.
Д’Антрег сопроводил его в приемную, которая если и не превосходила размерами кабинет принца в Хамме, то, по крайней мере, выглядела более величественно. Пол был выложен мрамором, потолок украшали традиционные фрески с купидонами и гирляндами работы какого-то заезжего художника. У стены стояли золоченый кессон, резной секретер и несколько высоких стульев, обитых темной кожей, а в центре хорошо освещенной комнаты находился стол с витыми ножками, за которым работал регент. Месье, казалось, несколько прибавил в весе и объеме, но густой румянец на его лице несколько потускнел. Облик принца, тщательно одетого и напудренного, довершали лента ордена Святого Духа и небольшая шпага. У дальнего конца стола сидел бледный, хрупкий граф д’Аваре.
– Господин Моро с новостями из Парижа, монсеньор, – объявил д’Антрег.
Его высочество отложил перо и поднял голову. Светлые глаза навыкате остановились на визитере, отметили дорожную пыль, прямую осанку и стройность худощавой фигуры.
– Моро? – переспросил он. – Моро? – Это имя пробудило в августейшей голове какие-то смутные воспоминания. Затем эти воспоминания хлынули потоком, и крупное лицо принца пошло багровыми пятнами. Его высочеству стоило немалого труда сохранить ровный тон: – А, Моро! Из Парижа с новостями, говорите?
– С важными новостями, монсеньор, – ответил Андре-Луи. – Меня прислал барон де Бац, с тем чтобы я изложил подробности подрывной кампании, которую мы вели против революционеров, и рассказал о действиях, благодаря которым мы завладели ключами к успеху нашей миссии.
– Успеху? – отозвался регент и порывисто подался вперед. – Успеху, сударь?
– Судите сами, ваше высочество, – холодно и официально ответил Андре-Луи и приступил к рассказу.
Он начал с падения жирондистов, подчеркнув ту роль, которую сыграла в этом событии их с бароном пропагандистская деятельность.
– Жирондисты были самыми опасными врагами монархии, – пояснил он, – поскольку исповедовали умеренность и благоразумие. Если бы на их стороне был перевес, им, скорее всего, удалось бы сформировать сильное республиканское правительство, которое устроило бы народ. Таким образом, их устранение было огромным шагом вперед. Власть полностью перешла в руки некомпетентных людей. В результате в стране начались разруха и голод. В массах стали расти недовольство и склонность к насилию, так что нам требовалось только направить их в надлежащее русло. За выполнение этой задачи мы и взялись. Нам предстояло разоблачить продажных негодяев, пользовавшихся доверием народа, и вскрыть связь между мошенничеством в верхах и теми страданиями и лишениями, которые терпели простолюдины во имя Свободы.
Андре-Луи коротко описал скандал вокруг Ост-Индской компании, в который они вовлекли Шабо, Базира и других известных монтаньяров, что тут же подорвало доверие ко всей партии Горы. Он продемонстр