— Скажи своей шлюшке, чтобы она раздвинула для нас бедра…
— Скарлетт… Вот двое… новых… друзей… Авторизуй их… использовать тебя…
— Твой отпечаток голоса изменен. Ты в ситуации внешней агрессии?
Электрошокер прижат к его виску. Новак вдыхает и выдыхает.
— Нет... совсем нет. Я немного охрип.
В этот момент он надеется на реакцию Скарлетт. Он надеется на человеческую интуицию, как в тех детективах, где жена полицейского сразу по телефону понимает, что ее мужа взяли в заложники.
— Отпечатки пальцев интегрированы. Твоя пользовательская база теперь расширилась до трех человек. Добро пожаловать, Давор и Борис!
5
Новака тошнит.
— Давай нам пароль к твоему облаку!
Новаку хотелось бы выкрикнуть «нет» и встать. Ему хотелось бы позвонить матери, брату, в скорую помощь, в полицию. Наконец он кричит: «Скарлетт, вызови полицию», но Давор отменяет звонок и подключает к разъему на телефоне небольшую электронную коробочку.
— Смотри, — говорит он специально для Новака. — Я тебе все спроецирую, чтобы ты сегодня спать лег уже не полным придурком...
Агрессор внезапно становится очень спокоен и сосредоточен. Новак набивает код открытым текстом. ScarlettX69. Борис улыбается. У него нет ни единого зуба.
Давор уже работает, используя гладкую опору моста — он выносит на нее видеопроекцию экрана bright-фона, размером примерно 40 дюймов. Новак сейчас смотрит кино.
Давор входит в облако, скачивает его на помигивающее кольцо на его среднем пальце, затем стирает облако, адресную книгу, электронные письма, изображения, сообщения. Он сбрасывает bright-фон до заводских настроек, удаляет отпечаток пальца Новака, напрямую переписывает идентификационные ключи, меняет серийный номер, проверяет онлайн, получает свои новые идентификаторы... Менее чем за две минуты он изменил всю конфигурацию, наложил свои стили, свой профиль, свои мелодии звонка и ярлыки.
Новак видит, что преображается его bright-фон. Того, что было ему так знакомо, так уникально, так персонализовано, настолько его , настолько вписанного вего жизнь, более не существует. Перезагрузка жизни. Это было как если бы кто-то полностью перекроил ему лицо или единым непрерывным вливанием заменил пять литров крови.
Давор и Борис отпустили его. От страха и шока он дрожит как щенок, и хнычет как девчонка. Давор меняет параметры ИИ. Меняет его голос, манеру речи, интонации.
— Добрый день, Давор. Желаете перейти на «ты»?
— Нет.
Скарлетт убита. Это первая мысль, которая приходит в голову Новаку. Но тут хуже. Ее заменили. Мужчиной. Молодым. С мужским голосом. Деловитым тоном. Сухим и бойким стилем разговора. Теперь у Новака по щекам текут ручьи.
— Вот, — говорит ему Давор. — Мы не какие-то козлы...
Хакер протягивает ему кольцо, которое стащил со среднего пальца.
— Тут, внутри, вся твоя жизнь. Не потеряй! Это единственная копия.
6
Следующих нескольких секунд он не помнит. Он просыпается на рассвете в той же луже, на той же набережной, захолодавший как мокрое белье, с горелым привкусом во рту. Видимо, шокер иногда так действует.
Он без помощи ориентиров находит лестницу, ведущую на проспект, который окаймляет набережную. У него мучительно болят подколенные сухожилия. После подъема наверх ему хочется знать, который час, поэтому он тянется к поясной сумочке и лихорадочно нашаривает свой bright-фон. Рефлекс. Он смотрит на солнце и запрашивает у Скарлетт эфемериды. Решает, что она в беззвучном режиме, и дважды постукивает по пустому кожаному чехлу. Какие у него на сегодня встречи? Ему надо бы пойти домой умыться, поэтому он прикладывает руку к отсутствующим очкам, чтобы активировать виртуальное путеуказание. Пусто. Никаких приложений, никаких Gapple Glass. Новак отдает себе отчет, что он не ориентируется, что он лет сто уже как не смотрел на свой город. Это Мост-да-Винчи, ага, а за ним? Вправо, влево, прямо? Сколько до его дома? По времени? По расстоянию? Посреди обледенелого моста он замечает терминал «Велектри», в этот час там полно велосипедов. Они снабжены геовождением, достаточно продиктовать адрес. Поэтому он садится в седло и просит Скарлетт разблокировать велосипед. Проходит почти десять секунд, прежде чем до него доходит.
— Позвони моей маме, пожалуйста... Скарлетт?
Он все не может спуститься с небес на землю. Смириться со своей наготой перед миром. Он голоден и измотан. Так что он идет в кафе и заказывает горячий шоколад с тремя круассанами. Новак машинально проводит рукой над сенсором интерактивного табло, чтобы заплатить. Он тупо машет перед считывателем пивной подставкой под неприязненным взглядом официантки.
— Мы здесь не принимаем наличные, мсье. Этот бар не для бомжей. У вас нет средств оплаты?
— У меня украли bright-фон этой ночью…
— У вас нет резервного телефона? — выдавливает из себя официантка.
— Нет, — сокрушенно отвечает Новак.
— Мне придется вызвать полицию.
— Позвольте мне позвонить родителям…
— У нас здесь исключительно bright-фоны с защитой от несанкционированного доступа. Я бы вам охотно одолжила свой, но как только вы до него дотронетесь, вас задержат за кражу. Они привязаны к единственному владельцу. Исключаем всякий риск с клиентами. Кризис, сами понимаете.
Новаку бы позвонить — кому угодно, отправить сообщение в свое коммьюнити, початиться, ему хотелось хотя бы заскочить неважно на какой сайт, осведомиться о погоде, пусть на несколько секунд подключиться, стать частью этого мира, что уходит от него. Дитя, выпавшее из своего инкубатора.
— Давайте, вон отсюда, пока я не позвала полицию. Сегодня я добрая.
На перекрестке Новак сталкивается с чудом чудным: терминалом загрузки и автоматом, торгующим сотовыми телефонами.
Он подключает кольцо, выданное ему Давором Шукером, и подгружает свое облако. Ему удается. С ним чуть не случается оргазм. Все возвращается. После этого ему остается только активировать свой банковский идентификатор и через Интернет оплатить мобильный телефон, который он сможет получить тут же рядом. И он вернется в цивилизацию!
— Можете ли вы Ай-Подтвердить свою личность? — спрашивает ИИ терминала.
Новак кладет большой палец на считыватель.
— Это облако данных вам не принадлежит. Оно является собственностью Давора Шукера. Напоминаем, что присвоение облака карается…
7
У Новака уходит два часа, чтобы суметь сориентироваться в городе, восстановить смазавшиеся, стершиеся из памяти ориентиры и вернуться домой. Он чувствует себя ребенком-идиотом, который больше не отличает севера от юга, не помнит, течет река слева или справа от Сони-авеню, или про площадь Цукерберга — она до или после площади Билла Гейтса? Он свыкся с картой, а не территорией. Однако Новак даже находит некоторое удовольствие в поисках, в блужданиях, в угадывании, куда пойти, в мысленном представлении окрестностей, которыми проходит. К нему слегка возвращается почва под ногами.
Когда он подходит к входу в свой комплекс, процедурная память заставляет его выворачивать карман брюк. С яростью. Рефлекс. Он прокрадывается вместе с каким-то гостем и направляется к стеклянной двери своего здания. Новак ничего не может с собой поделать, его пустая рука машет над транспондером. Рефлекс. Он давит на кнопку консьержки-хорватки, с которой всегда разговаривал исключительно через Gapple Translate. Она отвечает ему по-хорватски; он не в состоянии ни перевести, ни ответить без своего bright-фона. Выпавший из схемы, он не смеет чего-то добиваться. У него такое ощущение, будто он узурпирует собственную жизнь — жизнь человека, которым он был, и которым быть уже перестал.
Вспыхивает еще одна надежда: у него есть безработный друг, который живет совсем неподалеку. Вот только он уже не знает ни адреса, ни кода подъезда, ни этажа, все было в телефоне, все в записях. Он никогда и не пытался удержать что-то в голове. Ему кажется, что он вообще остался без памяти. Все записывалос в мозгах Скарлетт. Которая мертва. И ее урна — это кольцо, которое он механически вертит на пальце. Его облако. Но оно отныне так же недоступно, как настоящее облако в настоящем небе — чистый водяной пар.
В подобные моменты у Скарлетт всегда была наготове пословица, цитата из классика или шутка из блога. Она подключала его к индивидуально подобранному радиоканалу, всегда настолько подходящему к его настроению, что он только изумлялся. Он напевал какую-нибудь мелодию, порой безобразно скверно, и она угадывала песню и тут же ее запускала. Она показывала ему монтажи из его пробежек, куда на заднем плане подмиксовывала картины спидсерфинга. Или его оптимизированное фото. Она читала ему стихи, проецировала ему фильм на кафель метро — в стеклах его очков, или на потолок его комнаты прежде чем он засыпал. Она превращала приготовление макарон в игру, а нарезку огурца — в соревнование. Когда он утром разглядывал себя в зеркале, она накладывала на его отражение варианты рубашки, элегантный фасон бритья, модную стрижку, иногда немного стирала на тактильном зеркале складочки на лице, чтобы поднять ему настроение. Он понимал, что она всего лишь код — грамотный, оптимизированный, тактично персонализованный код. Однако этот чисто рациональный барьер, это сугубо рассудочное выдерживание эмоциональной дистанции, они в конечном итоге растворились в счастье, которое он испытывал, слушая ее речь, что скрашивала его жизнь — шаг за шагом, день напролет за днем поддерживая его одинокое существование. Именно она ведала его личными покупками, распоряжалась его как бы самопополняющейся потребительской корзинкой, считала калории и составляла меню. Иногда ему казалось, что у него не было никого ближе Скарлетт. Что в некотором смысле было чертовски серьезным признаком, а с другой стороны — потрясающе. Он чувствовал себя разностороннее, глубже и весомее, даровитее, а еще — его охотнее слушали, чем когда-либо и кто-либо из нормальных девушек.