На рубеже веков внутри Пронска, в самой его глубине, какие-то заржавленные шестеренки вдруг заскрежетали и сделали не то чтобы полный оборот, но половину или даже четверть оборота. В девятьсот пятом году в городе уже три площади, три десятка керосиновых фонарей, земская больница на полтора десятка коек, аптека, пять учебных заведений, среди которых новая, с иголочки, женская гимназия, построенная на средства П. П. фон Дервиза, четверо городских пожарных, у которых три пожарные трубы, четыре бочки и столько же лошадей. Но водопровода и городского сада все равно нет. Играть в нем тоже некому. Не могут же это делать четыре пожарных, у которых всего три трубы, да и те предназначены не для того, чтобы в них дуть. В описании Пронска за этот год написано «Торгово-промышленное значение города совершенно ничтожно. В самом городе нет ни заводов, ни фабрик». На благоустройство города в девятьсот пятом году отводилось пятьсот рублей. Из них на освещение – полторы сотни, на медицинскую и санитарную часть – сорок рублей. Выходило около двух копеек на человека. В уезде и то тратили на эти же цели двадцать семь копеек в год50. Зато на расходы, вызванные войной с Японией, было ассигновано сто рублей. На что они пошли… Может, на молебен о даровании победы нашему воинству, может, на посылку телеграмм с проклятиями японскому императору, а может, просто завалились в чей-то карман, поскольку в сентябре девятьсот пятого война уже кончилась.
Уже открылись в Пронске публичная библиотека с читальней для внешкольного образования, фотография, детский приют, открылась еще одна бесплатная читальня при чайной «Попечительства о народной трезвости», начальная школа, но… в «Атласе Рязанской губернии» все равно написано: «По своей безжизненности можно считать самым худшим из уездных городов губернии». Или вот еще в сборнике «Города России в 1910 году» сосчитано, что Пронск освещается пятью керосиновыми фонарями. Как же так?! Ведь еще пять лет назад их было тридцать…
Еще через пять лет в городе открылась типография. Настала пора печатать листовки и большевистские прокламации. Семнадцатый год не внес каких-либо существенных изменений в жизнь Пронска. После Февральской революции в городе создали Комитет общественных организаций во главе с комиссаром Временного правительства, которым стал глава земской управы. Демонстраций и шествий не было. Во всяком случае, я не нашел в краеведческой литературе никакого о них упоминания. И то сказать – какие шествия в городе с одной улицей длиной в один километр? Скорее всего, постояли на одной из трех площадей и разошлись засветло.
В декабре в Пронске объявился большевик Чебарин, присланный установить в городе и уезде советскую власть. Он провел в городе совещание сторонников новой власти. Таковых набралось около двух десятков – пять большевиков, один левый эсер и остальные просто сочувствующие. Избрали Пронский ревком в составе пяти человек, и уже ревком вызвал отряд красногвардейцев и объявил о ликвидации уездного земства, о переходе Пронска на военное положение и о том, что жители должны сдать все имеющееся у них огнестрельное оружие. Немедленно после объявления заняли почту, телеграф, здание земской управы, тюрьму, казначейство и помещения воинского и милицейского начальников. Заняли бы и банк с мостом, но их не было. Разослали уполномоченных по волостям, чтобы те организовали волостные съезды Советов. Уже в январе восемнадцатого такой съезд состоялся в актовом зале женской гимназии. Приехали полсотни делегатов, которые и приняли резолюцию о признании новой власти. Новых советских чиновников не было, и взять их было тоже неоткуда, а потому работать стали старые.
Еще в начале ноября семнадцатого года прошли выборы в Учредительное собрание, и тут большевиков ждал неприятный сюрприз. В Пронском уезде победили эсеры, набравшие 57% голосов. Большевики набрали всего 38%. Кадеты, земельные собственники, старообрядцы и меньшевики набрали вместе около пяти процентов. Результаты выборов во всей Рязанской губернии были примерно такими же.
В январе восемнадцатого, через два дня после съезда Советов, на пронском базаре появился некто Шутов – правый эсер и поручик. Устроил вместе с товарищами митинг и призывал защитить Учредительное собрание. Уездные крестьяне, приехавшие на базар, долго уговаривать себя не заставили – всей толпой пошли к зданию Совета, караул разогнали, канцелярию разгромили, тюрьму открыли, всех, кто там содержался, выпустили и… довольные собой разъехались по своим деревням. Эсеры власть удержать не смогли. Большевики не растерялись, собрали своих сторонников и объявили в Пронске военное положение, арестовали нескольких эсеров и вызвали из Рязани подкрепление. Пока подкрепление в виде отряда революционных матросов и красногвардейцев шло из Рязани, поручик Шутов успел скрыться. К тому времени, как отряд появился в Пронске, все было тихо. Советская власть уже успела наложить контрибуцию на городское купечество и зажиточных крестьян одной из городских слобод. Отряд развернулся и ушел обратно в Рязань. Правда, оставил местному Совету на всякий случай пулемет для ответов на вопросы эсеров и крестьян, если такие, конечно, появятся.
Всяких случаев было довольно много. Крестьяне, после того как с гиканьем и свистом разграбили обобществленные помещичьи усадьбы, вдруг обнаружили, что новая власть приказывает им становиться в ряды Красной армии. Этот приказ крестьян, мягко говоря, не обрадовал. Особенно тех, кто перед этим успел настояться в рядах царской армии на фронтах Первой мировой. Первая попытка мобилизации в Красную армию была сделана в феврале восемнадцатого и провалилась. Начались волнения. Пришлось буквально чрез несколько дней отменять приказ и распускать мобилизованных по домам. Весной объявили запись добровольцев. Записалось ровно пять человек. И это при том, что в уезде в то время проживало больше пятидесяти тысяч мужчин. К концу лета восемнадцатого года записалось в добровольцы сто восемьдесят человек. Пришлось мобилизовать людей, а заодно и лошадей принудительно. Дезертиров было огромное количество. Власти даже объявляли специальные недели для добровольной явки дезертиров. В Пронском уезде добровольно сдалось семь десятков дезертиров. Еще тысячу поймали специальные отряды. В девятнадцатом году было проведено почти полсотни мобилизаций. И понятно почему – передовые отряды кавалерийского корпуса Мамонтова подошли к Ряжску. Впрочем, до Пронска они не добрались. Весной того же года в Пронском уезде в селе Старожилово были организованы Рязанские кавалерийские командные курсы. Не бог весть какое событие, и к истории Пронска оно имеет косвенное отношение. Мы бы и упоминать его не стали, если бы одним из курсантов этих курсов не был Г. К. Жуков.
Пока шла война, большевики, как кукушата, выбрасывали из гнезда все остальные политические партии, еще не понявшие, что в дивном новом мире будет место только для одной. До лета восемнадцатого года в Рязанской губернии и в Пронском уезде у власти была коалиция большевиков и левых эсеров, но только до лета…
Потом комбеды, выступления крестьян, продразверстка, военный коммунизм, брюшной тиф, испанка, выступления крестьян, продотряды, голод, лебеда, щавель, выступления крестьян, бронепоезд из Рязани, отряд чекистов и латышских стрелков из соседнего Скопина, расстрел агитаторов выступлений…. Все расходятся по домам.
В это время в Пронске… первый уездный учительский съезд, создание центральной городской библиотеки с фондом в пять тысяч томов, создание библиотек для обслуживания волостей, открытие кинотеатра, начало работы театрального кружка, открытие Пронского советского театра в девятнадцатом году, первый спектакль по пьесе Евтихия Карпова «Рабочая слободка», организация театрально-инструкторских курсов в помощь сельским и деревенским театральным кружкам. Их в девятнадцатом году насчитывалось больше сотни. В девятнадцатом году, среди крестьянских выступлений, брюшного тифа, испанки, лебеды и продразверстки.
В двадцатом году в учебной мастерской при отделе народного образования была выпущена микроскопическим тиражом первая книга, написанная в Пронске. Называлась она «Культурное строительство по Пронскому уезду в области просвещения». Я ее не видел, но могу себе представить – никакая не книга, а тонкая брошюра, напечатанная на отвратительного качества серой газетной бумаге. Опечатки (наверняка их было много) исправлены чернильным карандашом. И все же. Первая книга через семьсот восемьдесят три года после первого упоминания Пронска в Никоновской летописи. В сущности и не книга вовсе, а спутник, который летал вокруг крошечного глобуса Пронска и его уезда51.
Весной двадцать первого года начался нэп. У губернских и уездных властей появилось желание перенести уездный центр поближе к железной дороге. После двух лет споров, куда переносить и как переносить, в двадцать третьем году собрали гербовые печати, папки-скоросшиватели, чернильницы, нарукавники, бухгалтерские гроссбухи, книги учета всего, что учитывается, и переехали в село Старожилово, которое с того дня стало называться Новым Пронском, а Пронск переименовали в Старый Пронск. Жителям Старого Пронска велено было называться старыми прончанами. Даже молодым. После этого переименования административный зуд у губернских властей не прошел, а даже усилился, и они расчесали Пронский уезд до того, что его упразднили. Центральную часть уезда под названием Пронская волость включили в состав соседнего, Скопинского уезда, еще одну часть – в состав укрупненного Рязанского уезда и еще одну часть – в состав Спасского уезда. И это не все. Самому Пронску, который и без того теперь был Старым Пронском, был нанесен coup de grâce – его разжаловали из городов в села.
Когда музыканты расселись на новые места, выяснилось, что жать все равно приходится серпом, удобрений нет и урожай таков, что крестьянин не в состоянии содержать в хозяйстве лошадь. Чтобы не голодать, крестьяне стали валять валенки. Работали бродячими артелями. Придут в какую-нибудь деревню, арендуют избу, наберут заказов на валенки из шерсти и давай валять. Больше всех валяльщиков было в селе Дурном – том самом, в котором жмурки называют кулючками.