71 в городе и на посаде разбойников у себя держат… а ко иным людям разбойники приезжают и разбойную рухлядь к ним привозят». Царь меры принял – дал вятским городам специальную губную грамоту, по которой можно было для ведения разбойных дел выбирать от трех до четырех особых земских голов из числа тех, что «грамоте умеют и пригожи», а тем головам помогать должны старосты, десятские и «лучшие люди». И эти самые головы имели право делать обыски, при дознании бить кнутом и казнить разбойников.
Еще во времена отца Ивана Грозного, великого князя Василия Третьего, Котельнич приобрел такую известность, что его, наряду с другими вятскими городами, упоминает в «Записках о Московии» Сигизмунд Герберштейн. Написал, правда, что Котельнич находится всего в восьми милях от Хлынова (Вятки) на реке Rhechitza, которая впадает в Вятку. Еще и на карте своей поместил город Chotelnicz у самого подножия Уральских гор. И не в восьми, и не на реке Rhechitza, и не у подножия Уральских гор, и, в конце концов, не Chotelnicz, если уж переводить с немецкого на русский, но пусть хотя бы так, чем вообще никак. Герберштейн еще и описал те места как болотистые, бесплодные и служащие прибежищем для беглых рабов. Впрочем, как сообщает Герберштейн, в тех болотистых и бесплодных местах изобилие белок, зверей и меда.
Пожалуй, это все, что можно сообщить о шестнадцатом веке в истории Котельнича. Разве только можно добавить, что к концу этого века Котельнич стал уездным центром, в котором проживало немногим более четырех сотен человек в семи десятках дворов. Вот эти четыре с лишним сотни человек во главе с городовым приказчиком Дементьевым, попом Харитоном и уржумским стрельцом Салцовым, бог весть как оказавшимся в Котельниче, осенью 1606 года и перешли на сторону первого Самозванца. Зачинщики беспорядков «вора учали величать, который называется царевичем Дмитрием, что он Москву взял, а с ним пришло многое множество людей, и на кабаке за него чаши пили». Городской староста Митька Куршаков попытался прекратить этот пьяный мятеж и арестовать главарей, но успеха не имел. Не имел успеха и проходивший через Котельнич в Москву отряд пермских ратников. Более того, часть ратников примкнула к сторонникам Лжедмитрия. К зиме, однако, все по неизвестной причине успокоилось. То ли дрова надо было колоть, то ли вино в кабаке выпили до дна, но кончилось все тем, что котельничане поддержали Василия Шуйского. Через три года Котельнич не поддержал сторонников Тушинского вора, захвативших соседние Яранск и Санчурск. Плохо пришлось Котельничу – он был взят штурмом, а один из организаторов его обороны, стрелецкий сотник Захар Панов, был посажен на кол72. Вятский воевода князь Ухтомский, не в силах справиться с мятежниками сам, отправил письмо с просьбой о помощи в Пермь, в котором писал: «Государевы изменники и воры… сели в Котельниче, а из Котельнича во все городки пишут воровством всяческим, чтоб им всю Вятскую землю прельстить и к вору привесть». К декабрю 1609 года Ухтомский все же смог освободить город от сторонников второго Лжедмитрия и привести котельничан к присяге Василию Шуйскому. Может, кого-то и посадили на кол за все учиненные безобразия…
Как только Смутное время закончилось, Котельнич, который и раньше-то не процветал, снова начал приходить в упадок. По количеству дворов он оказался самым маленьким городом Вятского края – в Котельниче их было в десять раз меньше, чем в Хлынове. Всего шесть с небольшим десятков дворов и почти сорок опустевших. Мало того, Котельнич еще и попал в должники к казне – в 1616 году за ним числилось шестьдесят семь рублей долгу с пустых земельных участков и рыбных ловель, что по тем временам было довольно крупной суммой. Население разорялось, и налоги Москва понизила, но из-за неурожая двадцатого и двадцать первого годов снова повысила. Дошло до того, что сильно обедневшие котельничане стали меньше пить, и казна в 1621 году недобрала кабацких денег по той причине, что «питухов на кабаке перед прошлым годом было мало и хлеб прежнего был дороже».
К 1629 году количество тягловых дворов сократилось с сорока до двадцати пяти. Общий доход в казну от города упал с тридцати восьми до тридцати трех рублей, двадцать шесть дворов стояли пустыми, но… оброчные доходы с города и уезда, которые брались подушно, возросли с девяноста девяти до полутора сотен рублей. Все эти цифры невообразимо скучны для тех, кто в них ничего не понимает, но для тех, кто понимает, они говорят о том, что горожане стали мало-помалу не столько богатеть, сколько вылезать из беспросветной нищеты и… богатеть. Ставили они мельницы, организовывали рыболовецкие артели и ловили рыбу на расстоянии до девяноста пяти верст ниже по течению Вятки от Котельнича73, занимались бортничеством, разрабатывали месторождение железной руды и торговали. Торговые люди из Котельнича добирались до Великого Устюга и даже до Архангельска. Взять, к примеру, Ермолу Моисеева. В сентябре 1652 года он «приплыл с Вятки на плотишке, гребцов два человека. Явил товару продать: воску шесть пудов, меду тридцать пудов. Цена обоему шестьдесят рублей». Это ведь написать просто – приплыл на плоту из Котельнича в Великий Устюг, а на самом деле… комарья и мошки на этой Вятке видимо-невидимо, медведи сами не спят и никому спать не дают. Особенно тем, которые плывут продавать тридцать пудов меда. Разбойники за каждой сосной притаиться могут. Это ведь полтонны меда и воску надо втроем на плот затащить, да потом грести против течения по Моломе, потом по течению по реке Юг, да не везде вода, а где ее нет – так и волоком… Были, однако, и те, кто в Великом Устюге только дух переводил и плыл со своим товаром дальше по Сухоне и Северной Двине до самого Архангельска.
Так получилось, что через Котельнич проходил из Хлынова (Вятки) торговый путь не только на Великий Устюг и далее на Архангельск, но и на Галич, Кострому, Ярославль и Москву. Если двигаться на юг, то можно было доехать до Нижнего и Владимира. Ну а если плыть по реке Вятке на восток, то можно было добраться и до Соли Камской. Котельнич стоял на перекрестье всех этих торговых путей. Рано или поздно здесь должна была возникнуть ярмарка. Она и возникла во второй половине семнадцатого века и стала почти на триста лет «градообразующим предприятием» для Котельнича. Назвали ее Алексеевской по имени преподобного Алексия, человека Божия. Скорее всего, его культ утвердился в городе и уезде после эпидемии моровой язвы в 1607 году. Алексий почитался как защитник от эпидемий и болезней. По другой версии (а как же без другой версии)… Собственно, это даже и не версия, а предание. Так вот, по преданию царь Алексей Михайлович подарил Котельничу на день открытия ярмарки (или на день своего ангела) икону Алексия, человека Божия. Записей по этому поводу не сохранилось в царских архивах никаких, но, скорее всего, без царя тут не обошлось. Открытие ярмарки планировалось на март – в самый строгий у православных Великий пост. Тут уж без разрешения московского начальства вряд ли обошлось. Между прочим, как минимум до середины девятнадцатого века на ярмарке только торговали. Никаких каруселей, кабаков, медведей с балалайками и азартных игр в кости и карты. Правда, потом… Не будем, однако, забегать вперед.
Ко времени открытия ярмарки Котельнич перестал быть вымирающим городом с полунищими жителями. По переписи 1654 года в нем уже было почти полторы сотни посадских и десяток церковных дворов, что в пять раз больше, чем четверть века назад. Городская жизнь и имущественные отношения между горожанами усложнились. Участки земли отдавались в залог, продавались и покупались. Самыми крупными землевладельцами в Котельниче были потомки Петра Сухово, награжденного Иваном Грозным землей еще за участие в победоносном Казанском походе. Внук Петра Яковлевича, а затем и правнук смогли к этому лугу прибавить части других лугов. После того как правнук Сухово скончался, его жена и дети продали все земельные владения за огромную по тем временам сумму семьсот десять рублей… какому-то шустрому москвичу74, который немедленно заложил покупку Вятскому архиерейскому дому. Земельные наделы потомков братьев Мартьяновых, полученные ими за беспорочную службу в нескольких Казанских походах, были разделены и перешли к другим владельцам. К приобретению земельных наделов присоединились местные монастыри, развернувшие в крае бурную хозяйственную деятельность.
Короче говоря, жизнь в Котельниче била ключом до самого 1658 года. В этом году в Котельнич пришла моровая язва. Спустя двадцать лет после эпидемии количество дворов с полутора сотен уменьшилось в два с половиной раза. Умерло 162 человека. Мужчин в городе осталось 158. Пустых дворов и дворовых мест в Котельниче было больше, чем после Смуты. Появились нищие. В маленьком Котельниче их было всего девять. В большинстве своем это были женщины. Девять семей котельничан просто убежали из города от такой жизни. В довершение ко всем напастям власти усилили, как сказали бы теперь, налоговое бремя. Мало того что жители посада платили тягло и оброк за пашню, так еще и ямские и таможенные сборы, так еще и специальный сбор для выкупа русских пленных. Выкупали их главным образом у крымских татар. Была еще одна, местная вятская повинность. Необходимо было снабжать хлебом уральское Верхотурье. Грузить хлеб, толокно и крупу на лодки и сначала по Вятке, а потом на подводах везти за тридевять земель в Верхотурье. И везли, пока в 1689 году власти не смилостивились и не разрешили заменить эту натуральную повинность денежной. Просто перекинуть деньги со счета Котельнича на счет Верхотурья было нельзя. Их тоже надо было везти в Верхотурье.
Мало-помалу Котельнич рос и развивался. Самое удивительное, что сильно обветшавший и потерявший все свое военное значение кремль не развалился окончательно и не был растащен горожанами по бревнышку, как это происходило сплошь и рядом в подобных случаях в других русских городах, а был отремонтирован и получил с трех сторон новые стены и башни. Кремль по-прежнему оставался военной крепостью, и в нем в 1676 году по «росписи» было шесть пудов пороху, четыре с лишним пуда свинца, большое количество пищалей и ядер к ним. Появился на посаде и первый кабак, называвшийся «кружечного двора казенный погреб». Во главе исполнительной власти в городе должен был стоять выборный городничий. Выбирать его должны были жители Котельнича. Я говорю «должен был» и «должны были», потому что никакой выборности, понятное дело, и в помине не было. Городничего назначал вятский воевода по своему усмотрению «из дворянских детей и из подьячих для своих взятков», а уж эти дворянские дети и подья